Сумма теологии. Том IV - Фома Аквинский

Ответ на возражение 1. В обоих приведенных случаях, а именно и тогда, когда человек радуется вместе с радующимся, и тогда, когда он печалится вместе с печалящимся, налицо доказательство дружбы. Следовательно, в обоих случаях речь идет об объекте удовольствия.

Ответ на возражение 2. Само страдание друга является причиной страдания, но рассмотрение его причины, а именно его любви, скорее служит источником удовольствия.

Сказанное является ответом и на возражение 3.

Раздел 4. Ослабевает ли страдание, или боль, при созерцании истины?

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что созерцание истины не ослабляет страдания. Ведь сказано же [в Писании]: «Кто умножает познания – умножает скорбь» (Еккл. 1:18). Но познание принадлежит созерцанию истины. Следовательно, созерцание истины не ослабляет страдания.

Возражение 2. Далее, созерцание истины является способностью созерцательного ума. Но, как сказано в третьей [книге трактата] «О душе», созерцательный ум не является началом движения[684]. Следовательно, коль скоро радость и страдание суть движения души, то похоже на то, что созерцание истины не помогает ослабить страдание.

Возражение 3. Далее, средство от недуга должно применять в отношении хворающей части. Но созерцание истины происходит в уме. Следовательно, оно не ослабляет телесного страдания, которое находится в чувствах.

Этому противоречат следующие слова Августина: «Мне казалось, что если бы мой ум озарил свет истины, то я или вовсе не чувствовал бы боли, или считал бы ее совершенно ничтожной»[685].

Отвечаю: как уже было сказано (3, 5), наибольшим из всех удовольствий является созерцание истины. Затем, также было показано (1), что любое удовольствие ослабляет страдание, и потому созерцание истины ослабляет страдание, или боль, притом тем больше, чем более совершенно [созерцающий] любит мудрость. Поэтому и в несчастьях люди находят блаженство в созерцании божественных истин и грядущего счастья, согласно сказанному [в Писании]: «С великой радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения» (Иак. 1:2). Более того, такую радость можно обрести даже в телесных муках; так, мученик Тибуртий, идучи босиком по горящим углям, сказал: «Сдается мне, что я ступаю по розам во имя Господа Иисуса Христа».

Ответ на возражение 1. Слова о том, что «умножающий познания – умножает скорбь», надлежит относить либо к трудностям и разочарованиям на пути поиска истины, либо к познанию человеком тех вещей, которые противны его желанию. Таким образом, познание может причинять страдание со стороны познанных вещей, но со стороны созерцания истины оно доставляет удовольствие.

Ответ на возражение 2. Созерцательный ум приводит в движение ум не со стороны созерцаемого, а со стороны самого созерцания, которое является благом человека и приятно ему по природе.

Ответ на возражение 3. Душа организована таким образом, что происходит истечение силы от высших способностей к низшим, и потому удовольствие от созерцания, которое находится в высшей части, выходя за ее пределы, облегчает даже ту боль, которая находится в чувствах.

Раздел 5. Ослабевает ли страдание, или боль, сном и посещением бань?

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что сон и бани не ослабляют страдания. В самом деле, страдание находится в душе, в то время как сон и бани относятся к телу. Следовательно, они не ослабляют страдания.

Возражение 2. Далее, похоже, что одно и то же следствие не может проистекать из противоположных причин. Но рассматриваемые нами вещи, будучи телесными, несопоставимы с созерцанием истины, которое, как было показано выше (4), является причиной ослабления страдания. Поэтому такого рода [вещами] никак нельзя смягчить страдание.

Возражение 3. Далее, под воздействием на тело страдания и боли понимается некоторое изменение сердца. Но подобные [рассматриваемым] средства, пожалуй, более пригодны для [врачевания] внешних чувств и членов, нежели внутренних расположений сердца. Следовательно, они не ослабляют страдания.

Этому противоречат следующие слова Августина: «Я слышал, что греки, назвав бани «balaneion», хотели этим сказать, что они «прогоняют скорбь"". А несколько далее он говорит: «Я поспал, а когда проснулся, почувствовал, что боль смягчилась», и приводит в связи с этим строки из гимна Амвросия, в котором [между прочим] говорится о том, что сон снимает усталость, восстанавливая тело для новых трудов, освежает ум и отгоняет печаль[686].

Отвечаю: как уже было сказано (37, 4), страдание, в силу специфики своей природы, противно жизненному движению тела и, следовательно, все, что возвращает телесную природу в надлежащее ей состояние жизненного движения, противоположно страданию и ослабляет его. Кроме того, уже только потому, что такого рода средства вновь устанавливают природу в ее нормальное состояние, они являются причинами удовольствия, поскольку, как было показано выше (31, 1), именно в этом и заключается удовольствие. И коль скоро любое удовольствие ослабляет страдание, то страдание успокаивается [в том числе и] подобными телесными средствами.

Ответ на возражение 1. Ощущение установления тела в соответствующем его природе состоянии само по себе является причиной удовольствия и, следовательно, ослабляет страдание.

Ответ на возражение 2. Как уже было сказано (31, 8), одно удовольствие препятствует другому, но при этом любое удовольствие ослабляет страдание. Следовательно, нет ничего несообразного в том, что страдание может ослабляться препятствующими друг другу причинами.

Ответ на возражение 3. Любое доброе расположение тела некоторым образом воздействует на сердце, которое, как известно[687], является началом и концом телесных движений.

Вопрос 39. О добродетельности и порочности страдания, или боли

Теперь подошла очередь рассмотрения [Вопроса о] добродетельности υ порочности страдания, или боли, под каковым заглавием будет исследовано четыре пункта: 1) Всякое ли страдание является злом; 2) может ли страдание быть благом добродетели; 3) может ли оно быть благом пользы; 4) является ли телесная боль наибольшим из зол.

Раздел 1. Всякое ли страдание является злом?

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что всякое страдание зло. Так, Григорий Нисский сказал, что «всякое страдание по своей природе зло»[688]. Но то, что является по природе злым, зло всегда и везде. Следовательно, всякое страдание зло.

Возражение 2. Далее, то, чего все, даже добродетельные, избегают, является злом. Но все, даже добродетельные, избегают страдания, поскольку, как сказано в седьмой [книге] «Этики», «хотя рассудительный и не стремится к удовольствию, тем не менее он ищет свободы от страдания»[689]. Следовательно, страдание – зло.

Возражение 3. Далее, как телесное зло – это объект и причина телесной боли, точно так же духовное зло – это объект и причина страдания в душе. Но любая телесная боль является злом для тела. Следовательно, любое духовное страдание является злом для души.

Этому противоречит следующее: страдание от зла противоположно удовольствию от зла. Но удовольствие от зла является злом, в связи с чем [Писание], осуждая некоторых людей, говорит, что они суть те, «которые радуются, делая зло» (Прит. 2:14). Следовательно, страдание от зла является благом.

Отвечаю: благим или злым можно быть двояко. Во-первых, просто и самим по себе, и в этом смысле всякое страдание – зло, поскольку одно только то, что человеческое желание обеспокоено наличным злом, препятствующим успокоению желания в благе, само по себе является злом. Во-вторых, о вещи говорят как о благой или злой в связи с чем-то еще; так, о стыде говорят как о чем-то благом, когда он возникает в связи с постыдным поступком, о чем читаем в четвертой [книге] «Этики»[690]. Таким образом, если предположить наличие того, что причиняет страдание или боль, то страдание или ощущение боли в связи с этим существующим злом является признаком добродетельности человека. В самом деле, если бы он не страдал или не чувствовал боли, то это могло бы быть или потому, что он не воспринимает [наличного зла], или потому, что он не полагает его таковым, а то и другое [равно] свидетельствовало бы о его порочности. Следовательно, вытекающее из присутствия зла страдание или ощущение боли является необходимым условием добродетельности. Поэтому Августин говорит, что хорошо, когда человек «скорбит об утраченном благе: если бы в его природе не оставалось уже ничего благого, то не было бы и никакой скорби об утраченном благе»[691]. И вообще, коль скоро в науке этике мы рассматриваем каждую вещь индивидуально (ведь действия связаны с индивидуальностями), то являющееся благим в контексте некоторого условия должно рассматриваться как благое, что подобно тому, как являющееся произвольным в контексте некоторого условия рассматривается как произвольное, о чем читаем в третьей книге «Этики»[692] и о чем уже было говорено выше (6, 6).