Упражнения - Иэн Макьюэн

направлении, отношения с его дамой сердца разладились, и он опять воспылал любовью к Дафне. Они с Гермионой вместе участвовали в кампании, вместе жертвовали на нее деньги, вместе торжествовали победу, а теперь вели битву в суде за раздел совместного имущества. Посмертная любовь Маунта к бывшей жене свелась к маниакальной привязанности к ее праху. Он знал, где именно она завещала его развеять. Тридцать пять лет назад она указала ему место на карте. И недавно он выразил желание поехать туда и самолично это сделать. Но этому не бывать. Ее слова, сказанные Роланду перед смертью, как и написанное ею письмо, выразились на этот счет весьма определенно. Ее письмо лежало у него в багаже. Питер дважды ее бросал, причем делал это внезапно и в спешке, в их жизни были случаи, когда он ее побивал, в чем он никоим образом не раскаивался. В то время он уверял, что она сама его к этому вынуждала. И в последние недели жизни Дафна твердо решила его не прощать.

Снотворное действовало медленно, и наутро он с трудом пробудился. Надо было принять половину таблетки. Всю ночь Питер Маунт преследовал его в тревожных снах. Ему снилась и мама, ей что-то было от него нужно, она звала на помощь, но он не мог разобрать, о чем она бормотала. Он проснулся совершенно разбитый в половине девятого. Он планировал отправиться в дорогу в шесть и выехать за город до утреннего часа пик. А теперь, еле шевелясь спросонья, он потерял больше времени, приводя кухню в порядок перед приездом Лоуренса и Ингрид, а потом еще и сварив себе дополнительную чашку кофе на посошок. Было уже почти десять, когда он подогнал машину к дверям дома. Был как раз тот час, когда недремлющие стражи дорожного движения были полны сил и служебного рвения. Он быстро покидал вещи в багажник и уже возвращался к дому, чтобы запереть входную дверь, как вдруг заметил персонажа из своих беспокойных снов. Маунт стоял у ограды перед домом с дорожной сумкой в руке. На нем была твидовая куртка, в каких ходят деревенские жители, бейсболка и тяжелые башмаки.

– Слава богу! А я уж думал, ты уехал.

– Чего тебе надо, Питер?

– Мне дети сообщили. Я тоже поеду.

Роланд покачал головой и прошел мимо него. Войдя в дом, он оглянулся и увидел, как Питер тщетно пытается открыть дверцу машину. Потом он попытался открыть багажник, после чего подошел к входной двери и крикнул:

– Нравится жить в моем доме?

Роланд захлопнул дверь, сел на нижнюю ступеньку лестницы и стал обдумывать ситуацию. Действительно, когда-то этот дом принадлежал Питеру, он купил его на деньги, полученные им в электрической компании. А потом отдал его Дафне, чтобы возместить свою вину перед ней. Это было дело давно минувших дней, и, вселившись сюда, Роланд сразу поменял замки. Через десять минут он вышел на улицу. Питер все еще стоял и ждал.

Роланд избрал интонацию спокойного благоразумия:

– Я не знаю почему, но уверен, что ты-то знаешь, Питер. Она не хотела, чтобы ты участвовал в этом.

– Все ты врешь, старый пройдоха. Я любил ее дольше, чем ты. У меня есть право.

Роланд вернулся в дом и принял окончательное решение провести остаток утра здесь, оплачивая счета и рассылая электронные письма – самое время это сделать сейчас. Там, куда он направлялся, не было интернета. В половине первого он выглянул в окно. Питера не было, а у него на лобовом стекле еще не появилась квитанция о штрафе за незаконную парковку. И через час он уже мчался в западном направлении по шоссе М40 к Бирмингему и дальше на север.

Дальние поездки обычно погружали его в глубокие раздумья, сумрачные и вялые, под стать потоку транспорта, но они имели свой смысл, отвлекая его от насущных забот. Его машинка, оказавшаяся вопреки его опасениям более юркой и более просторной, была словно облачко, несущееся на север в незнакомом и непонятном ему пейзаже. Подъезжая к Бирмингему, он впал в своего рода магическое состояние. Охлаждающие башни, исполинские опоры линий электропередачи, огороженные складские здания с ровными стенами без окон неподалеку от промышленных застроек словно намекали на суровую решимость покинуть Евросоюз, чему он сейчас мог чуть ли не порадоваться. Он проезжал мимо бесчисленных грузовиков и фур, крупных, шумных и уверенных в своей правоте – они-то точно голосовали «за».

На самом деле голоса в Бирмингеме удивительным образом распределились почти поровну. Это же был космополитичный город. В 1971 году он выступал здесь с «Ватагой Питера Маунта». Их немногочисленным, но разборчивым зрителям понравилось, что они ориентируются на американский южный рок и играют в стиле группы «Оллмэн бразерс» и Маршалла Такера. По настоянию Питера участники «Ватаги» выступали в серых широкополых шляпах, футболках и черных джинсах. Они не исполняли чужие вещи. Питер с бас-гитаристом сочинили весь репертуар группы. Выступление состоялось в небольшом зальчике в подвале музыкального магазина около железнодорожной станции «Нью-Стрит». Это был один из лучших их концертов до того, как браки, дети и пришествие панк-рока развалили их группу. В тот вечер Питер привел с собой новую подружку Дафну. Они с Роландом болтали часами, покуда Питер где-то напивался с друзьями. И с тех пор отношения Питера и Роланда омрачились немой ревностью и соперничеством. Но Маунт был отличный лидер-гитарист, уверенный в себе и требовательный, умевший добиваться всего, чего хотел, и, хотя и нечасто, встревавший в драки, где приходилось махать кулаками. И вечно сомневавшийся в себе временный клавишник не мог с ним тягаться. А теперь это был все тот же Питер, богатый человек с политическими убеждениями, перебежчик из британской независимой партии, один из видных спонсоров правительственной партии, находившийся, если верить сообщениям журнала «Прайвит-Ай»[166], в двух шагах от пэрства.

Как выяснилось, свойственный рок-музыке дух эгалитаризма был не такой уж неодолимый. Их стычка перед домом сегодня утром не имела касательства к кучке пепла, а была продолжением давнишнего соперничества. И вот семь лет спустя все опять вернулось к Дафне. Кто из них вправе владеть памятью о ней?

Месяцы, отделившие диагноз от смерти, стали самыми напряженными в жизни Роланда, вначале счастливейшими, а в конце несчастнейшими. Он никогда не испытывал чувств такой силы. После первого внезапного шока и ужаса ей удалось записаться на консультацию к другому врачу. Он пошел с ней и делал заметки, пока она задавала врачу вопросы, которые они вместе заранее обдумали. Они слишком абстрактные, повторяла она. Она не чувствовала ничего необычного, за исключением возникавших иногда болей в боку, которые она, по просьбе консультирующего врача, оценивала в три балла по десятибалльной шкале. Они заключили брак в регистрационной палате без друзей и родных, только в присутствии двух свидетелей, приглашенных с улицы. Потом они несколько дней обсуждали предстоявшую консультацию и возможные результаты будущих анализов. И потом она приняла решение. Она вызвала всех детей, в том числе и Лоуренса, в дом на Ллойд-сквер и сообщила им новость. Для всех это было худшее из всех недавних событий. Тянуло на десять баллов по степени боли. Джеральд, недавно окончивший медицинский колледж, затих и вышел из комнаты. Грета заплакала, Нэнси разозлилась – ее огорчила и новость, и мать. Лоуренс обнял Дафну, и оба расплакались.

Когда все более или менее успокоились и Джеральд вернулся, она сообщила семье, как хотела поступить. Помимо приема сильных болеутоляющих, в которых пока не было необходимости, они решила отказаться от курса лечения. Побочные действия были слишком ужасными, а надежды на успех на этой стадии болезни были ничтожными. Дети вернулись к обычной жизни, а Дафна и Роланд стали вырабатывать план действий. План состоял из трех стадий. Во-первых, покуда у нее еще оставались силы на поездки, она хотела снова побывать в нескольких местах. Среди них было место, где она и попросила Роланда развеять ее прах. Во-вторых, ей хотелось побыть дома и привести в порядок дела в ассоциации, и она планировала этим заниматься до наступления третьей стадии, когда ей придется отдавать все время болезни.

Роланд занялся бронированием отелей и разработкой маршрутов поездок. В итоге все делалось практично и деловито. Но в процессе приготовлений были и слезы, и всплески злости.