Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918 - Джордж Бьюкенен

Поэтому представитель демократии, как говорил Терещенко социалистам, вынужден будет довольствоваться пассивной ролью: он сможет свободно выражать делегату, назначенному правительством, взгляды российской демократии, но у него не будет права голосовать за них на конференции. Совет, который придерживался по этому вопросу совсем другой точки зрения, уже выбрал Скобелева, бывшего министра труда, своим представителем и снабдил его указаниями, отражавшими их ультрапацифистские взгляды. Союзные правительства, со своей стороны, хотя и были готовы неофициальным образом обсудить сложившуюся ситуацию с российскими делегатами, но не хотели, чтобы на очередной конференции поднимался вопрос об условиях мирного договора. Лично я считал, что с нашей стороны было бы ошибкой как запрещать обсуждение условий мира, так и препятствовать присутствию Скобелева на этой конференции. Я указал, что подобное обсуждение нас ни к чему не обязывает и в то же время мы можем рассчитывать, что Терещенко сумеет удержать Скобелева в соответствующих рамках. У меня было две причины, по которым я хотел задобрить социалистов. Во-первых, хотя нельзя было рассчитывать, что Россия будет играть активную роль, нам все же имело смысл попытаться сохранить ее в войне, чтобы ее обширные ресурсы не были использованы Германией. И во-вторых, я опасался, что, заставив более умеренных социалистов перейти в оппозицию, мы будем тем самым способствовать победе большевиков.

31 октября Терещенко обратился к Временному правительству с речью, в которой он не только твердо выступил против притязаний Совета на какое-либо отдельное представительство на конференции, но также в резких выражениях осудил те указания, которые тот дал Скобелеву. Хотя его речь не заходила настолько далеко, чтобы удовлетворить правых, социалисты заявили, что его непримиримая позиция по вопросу об их указаниях сделала сотрудничество между правительством и демократией почти невозможным. В ходе последовавшего затем обсуждения Терещенко подвергся яростным нападкам, и на следующий день Скобелев сказал Керенскому, что, если правительство не пошлет в Париж кого-либо другого, революционная демократия оставит всякую мысль о своем представительстве на конференции. Лидеры демократических групп, с которыми Керенский провел консультации, поддержали Скобелева и предупредили Керенского, что если на конференцию будет направлен Терещенко, то это испортит отношения между левым крылом Совета республики и правительством.

Глава 32

1917

Слухи о большевистском восстании. – Поражение правительства во Временном совете республики. – Большевики наносят удар. – Керенский бежит. – Бомбардировка Зимнего дворца. – Арест министров. – Образование большевистского правительства. – Керенский полностью дискредитировал себя. – Большевики становятся хозяевами севера России

Слухи о большевистском восстании ходили уже несколько недель, и все ожидали, что оно произойдет за несколько дней до Всероссийского съезда Советов. Терещенко даже признал, что большая часть войск гарнизона перешла на сторону большевиков, но Керенский был настроен более оптимистично. Во время моих последних разговоров с ним он не раз восклицал: «Пусть они только высунутся, и я их раздавлю». Уже была договоренность, что Терещенко по пути на Парижскую конференцию заедет в Лондон, и выезд был назначен на 8 ноября. Мы должны были отправиться вместе с ним, поскольку правительство желало проконсультироваться со мной относительно положения в России.

Я думаю, читателям будет легче следить за развитием событий в те два последних месяца, что я провел в России, если я изложу их в форме выдержек из моего дневника.

2 ноября

«Терещенко, которого я встретил сегодня в Совете республики, сказал мне, что Скобелев сегодня взял курс на примирение и заявил, что указания, полученные им как представителем, являются не требованиями, а пожеланиями русской демократии относительно позиции, которую должен занять ее делегат в случае, если упомянутые вопросы будут подняты на конференции. Вопрос о том, будет ли Скобелев сопровождать его в Париж, не будет решен вплоть до закрытия прений в понедельник, 5 мая. Терещенко сильно обеспокоен недавним заявлением палаты общин о том, что конференция будет посвящена исключительно ведению войны. Это сильно затруднило его положение, поскольку, хотя ведение войны конечно же должно стать основным предметом обсуждения, не стоило говорить российской демократии в такой критический момент, как сейчас, что всякое обсуждение наших целей войны будет пресечено».

3 ноября

«Верховский, военный министр, подал в отставку. Он всегда настаивал на том, что если держать войска в окопах, то необходимо им сказать, за что они сражаются, и поэтому надо опубликовать наши условия заключения мира и возложить ответственность за продолжение войны на Германию. На последнем заседании президиума Совета республики вчера вечером он, по-видимому, совсем потерял голову, заявив, что Россия должна немедленно заключить мир и затем, когда мир будет установлен, должен быть назначен военный диктатор, чтобы обеспечить поддержание порядка. Когда Терещенко, которого поддержали все остальные члены президиума, потребовал отзыва этой декларации, он подал в отставку, которая была принята».

3 ноября

«Сегодня после полудня прибыл отряд из курсантов военного училища для защиты посольства, что указывает на приближение бури».

5 ноября

«Сегодня утром я услышал, что Исполнительный комитет Совета решил сформировать правительство, и в половине первого один из курсантов прислал мне записку, в которой говорилось, что большевики сместят министров с занимаемых ими постов в течение ближайших нескольких дней.

В час дня прибыли три министра, которых я пригласил на завтрак в посольство, – Терещенко, Коновалов и Третьяков. Все они были совершенно невозмутимы. На мое замечание, что после того, что я прочитал сегодня утром в газетах, я почти не надеялся их увидеть, они сказали, что эти сообщения по меньшей мере преждевременны. Терещенко затем сказал мне, что накануне вечером он встречался с Керенским и убедил его дать приказ об аресте Исполнительного комитета Совета, но после его ухода этот приказ был отменен по совету третьего лица. Все трое уверяли меня, что у правительства достаточно сил, чтобы справиться с ситуацией, хотя Третьяков отозвался о Керенском очень пренебрежительно, сказав, что он слишком социалист, чтобы можно было надеяться, что он покончит с анархией. Я сказал ему, что не понимаю, как уважающее себя правительство может позволить Троцкому призывать народ к грабежам и убийствам и при этом оставаться на свободе. Коновалов ответил, что он вполне с этим согласен. Русская революция, заметил он, прошла через несколько стадий, и теперь мы добрались до последней. Он полагает, что еще до моего отъезда в Англию ситуация коренным образом переменится. Повернувшись к Терещенко, я сказал: „Я до тех пор не поверю, что мы действительно уезжаем, пока мы не сядем на поезд“. – „А я, – ответил он, – до тех пор, пока мы не пересечем шведскую границу“.