Бледное солнце Сиверии - Александр Меньшов

— Всё равно, будь вы здесь, — пробормотала она, — можно было многое изменить.

Эльфийка ничего не ответила. Она глянула на Альфреда, словно ожидая поддержки, а тот косился на меня. Мне тут же подумалось: узнал или нет?

Огонькова явно настроилась на то, чтобы отправиться к великанам, то есть племени так называемых людоедов, чтобы отбить пленных… или сложить в битве голову. Это её решимость меня насторожила.

— Месть — страшное чувство, — сказала Люсиль. — Кто-кто, а уж вы должны это понимать.

Мила резко повернулась к эльфийке.

— Да что ты в этом понимаешь. Ты… ты… ты…

Огонькова насупилась, и мне даже показалось, что она сейчас кинется на Люсиль.

— У тебя и детей-то никогда не было, — горько сказала урядница.

Никто не понял, о чём она.

— Вам не нужно это делать. Вы же читали святые книги? — не унималась эльфийка.

— Что? — Огонькова чуть наклонилась.

— Вы живы, вы целы, а значит Сарн…

Но Огонькова не слышала Люсиль. Перед её глазами вдруг встала далёкая картина из ранней молодости, из того забытого всеми фибрами души прошлого, из «сна»… Там она тоже была такой же… здоровой и невредимой… как и сейчас. А вот ребёнок… девочка… маленькая такая, лёгкая, как пушинка… носик пуговкой, глаза большие… смотрят, и не видят ещё толком ничего…И муж… красивый черноволосый парень… а потом опустошенность… тьма… непроглядная тьма… без будущего… без прошлого… А в окне ветер раздувает тонкую ткань новёхоньких занавесочек в горошек… и их вид совсем не радует глаз.

Огонькова ведь не всегда была Защитницей Лиги… да и не собиралась ей быть… Тогда не собиралась…

— Что? — снова повторила Мила, сжимая кулаки.

У Люсиль, как и у Кристины, было слишком эмоциональное лицо. Они обе совершенно не умели скрывать свои чувства.

— Ещё Тенсес писал, — продолжала эльфийка, — что бы мы были честными сами с собой. Помните его слова: «Вы — закона буква, веры твердь»? А позднее он добавлял: «Да не имейте злобы на врага своего, ибо торжество справедливости…»

— Замолчи! Не говори ни слова! — Огонькова перешла на истошный крик. Как только эта ссыкуха могла стать епископом Церкви? Она же ничего в этой жизни не понимает. Ничего! — Эта крепость для меня, все люди в ней, как… как…

Она хотела сказать «ребёнок для матери», но сдержала порыв и вернулась к воинам.

Понятно, что урядница во всём винила людоедское племя. А после общения с «ростком» охотников Стрелок, она просто укоренилась в своих намерениях. Потому непреклонно заявила всем оставшимся:

— Наших друзей, наших товарищей жестоко убили. Многих разорвали на части, кто-то сгорел… Тем самым их лишили возможности воспользоваться великим Даром Тенсеса… — тут Огонькова, как некогда ранее, всхлипнула, и прикрыла на мгновение рот рукой, словно пытаясь таким образом удержать вырывавшиеся наружу рыдания. — Вы все умеете владеть оружием… Отправимся же на Костяную равнину в пещеры людоедов и отомстим за павших!

Надо было видеть лица людей. Они только-только отошли от ночных событий. В душе многие благодарили Сарна, Тенсеса и хрен его знает кого ещё, за то, что они остались живы, а тут урядница вдруг требует совершить невообразимую вещь: отправиться на верную гибель. И ради чего? Все эти призывы к справедливости, к возмездию совершенно не возымели никакого действия. Люди потупили взор, стараясь не глядеть на Огонькову.

— Ну что вы? Неужели трусите? Ваши друзья в руках этих мерзких… мерзких людоедов. Подумайте… представьте себя на их месте. Когда никто… никто не поспешит к вам на помощь.

Месть местью, но в любом случае следует думать головой. А погибнуть просто так — это уж слишком! — так думал я и остальные ратники.

— Но нас мало и… Может лучше дождаться подкрепления?

— Откуда? Из Молотовки? Или из Гравстейна? С мыса Доброй Надежды? Даже если подкрепление и придёт, то когда это произойдёт? Надо самим идти на выручку…

Никто больше ничего не сказал, никто даже не попытался поддержать Огонькову. И та в немом отчаянии забегала влажными глазами по выжившим, и вдруг остановилась на мне.

Твою-то мать! Такого взгляда обычно не выдерживает ни один мужик, если он действительно к ним себя относит.

Сердце ёкнуло, но глаз я не потупил, как остальные.

— И нам всё-таки необходимо сообщить и в Молотовку, и в Гравстейн о случившемся, — сказал я. — Кроме того, следует подумать о том, где и как укрыться от непогоды. Лучший вариант: отойти к гибберлингам за Великаны…

Лицо Милы чуть заострилось. Её глаза приобрели светловатый оттенок. Она тяжело задышала. Её лицо стало каким-то осунувшимся, как у старухи.

— Без разведки нет смысла идти в пещеры, — уже другим тоном сказал я. — Мы и себя погубим, и другим не спасём.

— А ты сможешь это сделать? — спросила Мила, запинаясь.

Ветер чуть поутих и снежок теперь медленно опускался на землю.

— Что «это»?

Огонькова сглотнула и кивнула в сторону Костяной равнины…

4

Зачем обещал? — злился я сам на себя. — Ну, зачем?

Быть связанным словом, наверное, одно из самых неприятных дел. Да ещё эта совесть… Можно было бы сказать, что, мол, не было возможности, или ещё что-то в этом роде. Но противненький червячок внутри гложет и нашёптывает на ухо, типа, обещал же, так делай.

Твою-то мать! Как это всё надоело! Что за натура такая?

Я снова вспомнил тот взгляд Огоньковой и вдруг подумал о Зае. Отчего-то представилось, что это она на месте урядницы. И тоже ждёт, ищет помощи хоть от кого-нибудь. Где он, её муженёк? Куда пропал? Вернётся ли?

Перед внутренним взором предстал Жуга Исаев. Он тоже отчего-то потупил глаза к земле и врал Корчаковой, мол, с Бором всё в порядке. Мол, всё образуется. Не стоит переживать… А сам по-прежнему не смотрит на Заю…

Тьфу, ты! И привидеться же такое!

Ладно, — говорю себе, — хотя бы схожу, посмотрю, что могу сделать. Да и чего в этом сожжённом Остроге сидеть! Слушать причитания Огоньковой?

Я чуть покружил вокруг крепости и, тяжко вздохнув, направился за реку.

— Постой, — остановил меня окриком Альфред ди Делис. Он быстро приблизился и спросил: — Помнишь меня?

— Конечно… И что?

— Мне нужна от тебя небольшая услуга.

Эльф подлетел ближе.

— Сопроводишь меня до Костяной равнины. Мне кое-что нужно найти…

Альфред положил свою руку мне на плечо, словно мы были с ним старыми друзьями. Подобное панибратство мне не понравилось, однако, надо признать, эльф чем-то к себе располагал. Бывают такие личности, и ди Делис явно относился к таким.