Второй - Ята Петри

Хуже было то, что творилось с Аленкой.

Ее так и держали на искусственной подпитке. Но за эту неделю никаких улучшений не наблюдалось. Вообще ничего не происходило. Аура как была разорванной так и не стягивалась ни на миллиметр. Я первые два дня почти безвылазно просидел у нее в палате. Но потом… Потом, глядя на ее слишком спокойное лицо, на полностью обездвиженное тело, прислушиваясь к слишком тихому, почти не заметному дыханию понял, что я лишний в этой палате. И что кроме накручивания себя, кроме нервов, кроме бесконечного ожидания я не смогу ничего сделать. А нервы и мои психи — это не помощь. Это…голые ничем не прикрытые эмоции, которые кроме меня сейчас там никому не нужны.

Я позвонил Второму и попросил забрать меня в Берлогу. Тем более что у него было дело, в котором я обещал помочь еще почти месяц назад. Но все как — то не получалось, откладывалось. То из-за слишком плотного графика, то из-за дел, которые сыпались на Второго от Петровича со скоростью снежной лавины, то из-за уже моих переживаний. Он терпеливо ждал, иногда намекая на то чтобы все-таки начать действовать, но кроме поездки в его квартиру и осмотра старых вещей — мы так ничего и не сделали.

В квартире и особо смотреть не на что было. Говорю ж кусочки старой, давно ушедшей в Лету истории. Я даже не совсем понял, почему он мне все это показывал, зачем делился прошлым.

И вот сегодня с утра, он, слегка запинаясь (словно смущаясь) попросил вечер не занимать.

— Я договорился с Гальцевым, он нас в гости ждет. Встреча будет не на нейтральной территории, как я хотел. Встреча будет у него дома. С мальчиком становится все хуже. Надо посмотреть, что у него с аурой. И сделать выводы…

Я если честно не совсем понимал, почему он так переживает по поводу Гальцева и ребенка. Я не знал толком происшедшей истории. Тем более что история как я понял, была не совсем чистой и с резонансным продолжением закончившимся увольнением Гальцева из клиники. Я слабо представлял, что надо было сделать такого, чтобы Старик смог выгнать в один день одного из лучших оперативников, каким, по словам второго, был Гальцев. Но если Второй не рассказывал мне всего — значит, были какие-то причины. Он просто так ничего не делает. Это я уже понял.

Мне не хватает выдержки Второго и здравомыслия. И, может быть, мне просто не хватает времени, чтобы подумать и принять правильные решения. Может все дело в том, что я сначала действую, а после думаю. Но иногда бывает слишком поздно что-либо изменить, даже если я понимаю, что ошибся и сделал слишком много глупостей.

Я обвинял Второго в том, что произошло с Аленкой. Но разве он был виноват в том, что произошло. Оставаясь наедине с собой, можно было честно сказать, что виноват был только я. И в смерти Уруса тоже.

Если бы я тогда отказался от ненужной охоты за «прилипалой»- ничего бы не произошло. Урус сам бы не пошел исследовать автостоянку, не было бы истории с «обезьяньими лапками» и Задорожным, не было бы попытки раскрутить дело самостоятельно. Но…Мне хотелось почувствовать себя героем. Мне хотелось быть самостоятельным. Мне хотелось адреналина и приключений. Как там говорили древние философы — остерегайтесь своих желаний?

И вот уже в который раз за эту неделю я снова и снова обещал себе больше ничего не хотеть и не желать. Действовать только по обстоятельствам. Четко. Правильно. Разумно.

Второй появился в тот момент, когда я уже снова нагородил у себя в голове стену из обвинений и претензий к себе. Такую стену, что еще бы совсем чуть — чуть и она бы рухнула и раздавила меня своей тяжестью.

Он, словно почувствовав что происходит, подошел ближе, тряханул за плечи так, что все дурное тут же из головы повылетало, и, глядя просто в глаза — с тревогой и беспокойством, сказал.

— Эй, бродяга, даже не думай. Твоей вины в происходящем нет.

Я вынужденно киваю. Соглашаюсь. Но чувство вины не уходит. Просто прячется в уголок сознания, чтоб еще не один раз напомнить о себе. Что-то могил на моем персональном кладбище с каждым разом становится все больше и больше.

Уезжаем из Берлоги уже в сумерках. Второй с собой берет слишком необычные вещи для выполнения обычного задания. Детские игрушки, шоколад, пакет с желтыми бананами и яблоками.

Я сижу в Опеле, наблюдаю за упаковкой вещей и замечаю, как Второй бережно укладывает на заднем сидении и коробку с игрушечной машинкой, и полосатого тигра и какие-то слишком яркие книжки. Глядя на него, вдруг понимаю что ребенок, которому Второй купил все это — для него не просто задание или выполнение чьей-то просьбы. Он слишком важен для Второго.

— Далеко ехать? — спрашиваю я для начала разговора.

— Далеко. За город. Там небольшой поселок. У Гальцева маленький дом. Почти на окраине подальше от людей. Я был несколько раз в гостях. Мальчику там…нормально. По крайней мере, они хоть в относительной безопасности.

— Почему Гальцев не уехал с ребенком из города — подальше от прилипал, так было бы еще безопаснее?

— Он и уехал. А после пришлось вернуться. Я же говорю — посмотришь на ребенка — все поймешь. Мальчика Саней зовут. Ему осенью будет четыре года.

— Все так критично?

— Судя по разговору Никиты — да. Все очень сложно и очень плохо. Предысторию рассказывать?

— Рассказывать. Надо же знать к чему быть готовым.

— Вот это меня больше всего и напрягает — может сначала ты бы так посмотрел и сделал свой вывод?

— Я должен знать, что смотреть и что именно искать. Ты же сам знаешь — дар это инструмент, им нужно уметь пользоваться. Если я не буду знать всех вводных, то просто могу ничего не заметить.

— Ну…Там не заметить сложно там и по косвенным признакам все видно. Я когда в гостях был — даже сам чувствовал. Но я выводы сделать толком не могу, я не понимаю степени того, что происходит и на сколько все плохо. И Никита не понимает, действуя только на интуиции. Но в этот раз так нельзя. Последствия слишком печальные. Нужны не предположения и догадки, а факты. Потому что последствия ошибки — это новая война.

— Все настолько серьезно?

— Серьезно. И даже очень. В последний месяц участились случаи нападения прилипал, участились случаи стихийных выбросов. Старик пока еще все пытается гасить, но в связи с новыми изысканиями (идет же отработка районов, поиск «грязных» участков, строятся общие планы зачистки) в городе действительно не спокойно. На своей памяти я два раза был свидетелем и участников локальных войн. И если в первый раз с Машкой нас только слегка задело, то тогда когда начал работать Гальцев, взрыв был слишком сильный. Прилипалы — коллективные особи, и, если они понимают что где-то на каком-то участке идет активное уничтожение, мобилизируется и весь рой и весь род. Потушить волну слишком сложно. Поэтому, когда Гальцев снова объявился в городе, мне действительно стало не по себе. Сейчас есть только его мнение о ребенке. И оно достаточно тревожное.