Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей - Олег Айрапетов

За завтраком в присутствии великого князя и императора царила тишина, разговаривали только они. Николай Николаевич продемонстрировал хорошую выдержку. На вопрос, может ли уехать на следующий день, он получил ответ: «Ну, зачем же завтра, это будет иметь вид, что ты от меня убегаешь, останься еще на день»144. Свой последний приказ в качестве главковерха за № 736 Николай Николаевич также датировал 23 августа (5 сентября). Он обратился к войскам: «Сегодня во главе вас, доблестные армии и флот, стал Сам Державный Верховный Вождь Государь Император. Преклоняюсь перед вашим геройством за более чем год войны, шлю вам Мою душевную, сердечную благодарность. Твердо верю, что, зная, что Сам Царь, которому вы присягали, ведет вас, вы явите новые, невиданные доселе подвиги, и что Господь от сего дня окажет Своему Помазаннику Свою всесильную помощь, дарующую победу»145. Первые два дня Николай Николаевич (младший) присутствовал на докладах М. В. Алексеева императору, но это было демонстративно временным решением146. 24 августа (6 сентября) император сообщил о смене Верховного главнокомандования президенту Франции, королям Великобритании, Италии, Бельгии, Сербии, Черногории, императору Японии. В ответ немедленно последовали приветствия и поздравления147.

Со старой Ставкой было окончательно покончено 25 августа (6 сентября). В этот день был смещен со своего поста генерал Ю. Н. Данилов – его назначили командиром 25-го армейского корпуса148. Генерал покинул Могилев днем, а через несколько часов уехал и бывший главковерх149. Николай Николаевич сумел заслужить симпатии подчиненных и не хотел, чтобы его проводы могли быть истолкованы как демонстрация. Он разрешил прийти на вокзал для прощания только высшим чинам штаба, однако уже у дома губернатора ему устроили овацию: «Автомобиль мгновенно окружили выбежавшие за ним чины штаба, которые проводили бывшего Верховного добрыми пожеланиями и криками «ура!». На вокзале Великий Князь каждому из нас крепко пожал руку на прощание, – вспоминал П. К. Кондзеровский, —

Государь Император приехал проститься незадолго до отхода поезда, и все прошло, как полагается»150.

Николай II приехал проводить Николая Николаевича на станцию вместе со свитой и попрощался с великим князем в его вагоне151. Когда поезд тронулся, бывший главковерх вышел к открытой двери вагона и стоял, отдавая честь императору152. Сопровождаемый своим братом великим князем Петром Николаевичем и генералом Н. Н. Янушкевичем, Николай Николаевич отправился в свое имение в Тульской губернии – Першино. Покидая Ставку, он заявил, что уезжает спокойным, так как остается «такая подмога в лице Алексеева»153. Выбор нового начальника штаба Ставки был встречен на фронте и в Ставке с удовлетворением. «В армии перемена Верховного не вызвала большого впечатления, – отмечал А. И. Деникин. – Командный состав волновался за судьбы войны, но назначение начальником штаба Верховного генерала Алексеева всех успокоило»154.

Эти слова справедливы в том смысле, что генерал имел авторитет среди высшего военного командования, известность среди армейских офицеров, его знала «читающая публика». Что касается солдатской массы, то она, как справедливо отмечает генерал Н. Н. Головин, мало его знала155. Ясно одно – среди цензовой общественности М. В. Алексеев был популярен. Во всяком случае, Дума приняла новость о новых назначениях – генерала М. В. Алексеева на пост начальника штаба и генерала Н. В. Рузского на пост главнокомандующего Северным фронтом – с удовлетворением156. Из крупных военных против назначения М. В. Алексеева выступил только Н. В. Рузский и его окружение157. Сторонники Николая Николаевича вообще не жаловали М. В. Алексеева, в старой Ставке злословили, что он сдал все крепости и получил за это повышение158.

26 августа (8 сентября) в Казанском соборе столицы было проведено торжественное богослужение с молитвой о даровании победы новому главковерху, и на этом, пожалуй, формальная часть смены Верховного командования была завершена159. Для офицерского корпуса эта перемена, по словам В. И. Гурко, была неожиданной, хотя слухи о ней ходили уже давно, к тому же еще в начале войны было объявлено, что назначение Николая Николаевича (младшего) носит временный характер160. О подобной реакции офицерского корпуса упоминал и А. Нокс, свидетельство которого особенно важно, потому что по роду своей деятельности этот английский офицер много времени проводил с войсками, среди простого фронтового офицерства, по его словам, высоко ценившего великого князя «как честного человека, который стоял в стороне от придворной интриги»161.

Примерно так же были настроены и офицеры Генерального штаба. Они опасались, что с назначением императора возрастет влияние безответственных лиц на принятие решений в Ставке. Николай Николаевич таких опасений не вызывал и пользовался всеобщим уважением162. Примерно о том же говорит и Г И. Шавельский: «Армия, таким образом, теряла любимого старого главнокомандующего, не приобретая нового»163. Интересно, что стойкие сторонники Николая Николаевича, видевшие его слабость и неумение держать в руках даже себя, не говоря уже о фронте в тяжелое время, совпадали в своих оценках с мнением противников. «На пути к победе мы сделали большой шаг вперед, – вспоминал Э. Людендорф. – Сильный волей великий князь был отстранен. Царь встал во главе войск»164.

Воля великого князя, как и близость Германии к победе в сентябре 1915 г. были явно преувеличены. Завышены были и другие ожидания, имевшие место прежде всего в Могилеве. Г И. Шавельский упоминал о том, что в Ставке даже ходили слухи о возможности бунтов в армии из-за увольнения великого князя165. То же отмечал и другой «николаевец» – А. Д. Бубнов: «В душах многих зародился, во имя блага России, глубокий протест и, пожелай Великий Князь принять в этот момент какое-либо крайнее решение, мы все, а также и армия, последовали бы за ним»166. На фоне этого неудивительна следующая запись в дневнике Дж. Генбери-Вилльямса от 19 сентября 1915 г.: «Смена командования, кажется, проходит более или менее спокойно, но волнение может подняться в любой момент»167. Настроения старой Ставки эти слова передают точно. Характерно, что британский посол придерживался другого мнения. Дж. Бьюкенен был уверен, что смена командования будет благоприятно воспринята народом168. Напряженная атмосфера в Ставке после 25 августа (6 сентября) несколько разрядилась.

«После отъезда Великого Князя, – вспоминал А. И. Спиридович, – стало как-то легче. Как будто разрядилась гроза. Кто знал истинный смысл совершившегося, крестились. Был предупрежден государственный переворот, предотвращена государственная катастрофа»169. Впрочем, в основном эмоционально все воспринималось только в Могилеве. Несмотря на ожидания сторонников и опасения противников, никаких волнений в армии и стране перемещение Николая Николаевича (младшего) так и не вызвало. Все было гораздо проще и прозаичнее. Во всяком случае, любовь к бывшему Верховному была явно преувеличена. «Прокричали в резерве «ура!» и проиграли гимн, – вспоминал командир лейб-гвардии Измайловского полка, – но чувство было смешанное и неясное. Великий Князь Николай Николаевич, правда, не оправдал быстро созданную ему репутацию великого стратега, не обнаружив основного условия для этого диплома. Ни тени предусмотрительности. Но и Государь как стратег был под большим вопросом. Очевидно настоящим Верховным главнокомандующим становился новый начальник штаба М. В. Алексеев, неизмеримо более к этой роли подготовленный, чем его предшественник, ничтожный и сладкий Янушкевич»170.

Вряд ли можно говорить и о том, что император в качестве главковерха мог вызвать прилив особого энтузиазма. Во всяком случае, реакция офицерского корпуса на смену Верховного командования отнюдь не была единодушной. Несколько сложнее обстоит дело с позицией солдат, восстановить ее довольно сложно. Из мемуаристов один только великий князь Кирилл Владимирович отметил положительную реакцию солдат на изменение в руководстве вооруженными силами империи: «Принятие Государем Верховного главнокомандования приветствовалось солдатами – на фронте возродилась надежда»171. Безусловно одно – солдату необходима была уверенность в победе, и не все связывали ее с именем императора. «Мощь «легенды» полководца имела искони в России неотразимое влияние»172. Ее потеря сказывалась самым негативным образом не только на настроении армии, как и немецкие победы – на мораль рядового состава, но, пожалуй, еще больше в тылу. А. Нокс отметил в дневнике услышанное им замечание одного солдата на изменения в Ставке: «Сейчас идет воевать император, потом пойдет императрица, а вслед за ней и все русские женщины»173.