Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей - Олег Айрапетов

Как отмечал по этому поводу другой член Государственной думы – Б. А. Энгельгардт, эти дебаты «показали, насколько даже члены Думы мало уясняют себе размеры потребности в людях как фронта, так и тыла. По почину крайнего правого крыла Государственной думы было внесено пожелание об отправке чинов полиции на фронт. Пожелание это было горячо поддержано крайними левыми в лице Керенского. Мера эта неминуемо должна была губительно отозваться на нашей полиции. Замена опытных полицейских новичками-инвалидами, конечно, должна была ослабить один из устоев, обеспечивающих внутренний порядок в стране, и это могло даже входить в программу деятельности революционно настроенной партии, но непонятной в данном случае является тактика правых. Она может быть объяснена лишь полным незнакомством с действительным положением вещей. Тщетно докладчик законопроекта пытался разъяснить, что замена старослужащих полицейских инвалидами, подрывая силу полиции в тревожное время войны, не принесет существенной пользы нашей армии. Действительно, число городской и сельской полиции не достигало и 345 тысяч человек, из коих лишь две трети находились в возрасте, подлежавшем призыву. Месячная потребность нашей армии в пополнениях превышала 300 тысяч, и мы, следовательно, ценой разгрома нашей полиции, при отправке на фронт всех полицейских чинов призывного возраста, т. е. 30 тысяч человек, могли дать армии лишь одну десятую ее месячного пополнения. И несмотря на явную несообразность меры, против которой горячо протестовал представитель Министерства внутренних дел, пожелание о проведении ее в жизнь прошло голосами правого и левого крыла Думы»74.

Позиция МВД была легко объяснимой, по положению 1906 г. предполагалось иметь по одному городовому на 400 жителей (то есть пять на населенный пункт в 2 тыс. человек). Укомплектовать городскую полицию по этой весьма скромной норме так и не удалось. Еще хуже дело обстояло с сельской полицией, что объясняло рост частной полиции, иметь которую имели право крупные землевладельцы75. Правда, полиция могла быть подкреплена силами Отдельного корпуса жандармов, но в 1913 г. он состоял из 12 тыс. человек (на всю империю), из них 1 тыс. – генералов, штаб– и обер-офицеров76. Во время войны корпус жандармов кроме прочих своих обязанностей должен был заниматься контрразведывательной деятельностью и формировать силы полевой жандармерии77. Казалось бы, не прошло и трех месяцев после московских событий, доказавших недостаточность сил полиции, и это должно было бы вызвать призывы к ее усилению; к тому же слабость и немногочисленность русской полиции, особенно по сравнению с европейскими стандартами, была очевидна: например, в 1913 г. численность полицейских чинов в Англии и Уэльсе составляла 54 552 человека, в Шотландии – 5859, в Ирландии – 11 84478. Плотность полицейского контроля в России при ее расстояниях и населении была явно ниже. И вот теперь Дума предлагала ослабить ее отзывом в армию полицейских кадров.

Кстати, сразу же после революции Временное правительство осуществило на практике предложения А. И. Шингарева. Бывшие городовые и жандармы действительно были дисциплинированными солдатами79, но заменившая их милиция не годилась для поддержания порядка. Впрочем, через два с небольшим года А. И. Шингарев получил возможность лично убедиться в опасности ослабления полицейских сил в стране и ее столице. Незадолго до своей гибели он с явным осуждением вспоминал слова П. А. Столыпина, сказанные в ответ на заступничество в пользу осужденных военно-полевым судом крестьян, убивших помещика по «политическим причинам»: «Вы не знаете, за кого Вы заступаетесь, это обезумевшие звери, которых можно держать только ужасом. Если их выпустить на свободу, они перережут всех: и меня, и Вас, и всех, кто носит пиджак»80.

А. И. Шингарев был случайным человеком в большой политике. «Впечатлительный, быстро овладевающий всяким новым делом, – вспоминал его коллега по партии, – он не имел никакой определенной склонности и не проявлял специфического дарования в какой-либо отдельной области. Общественная медицина, аграрный вопрос, военно-морские дела, финансы, продовольствие – всем этим он занимался одинаково успешно, всем одинаковым усердием»81. Работал он действительно усердно, хотя более усердно, чем успешно. Через полгода после его трагической смерти В. Д. Набоков дал блестящую характеристику этому человеку, которая уместна не только при анализе его предложений в Думе летом 1915 г.: «…Шингарев всю жизнь оставался, по существу, тем, чем он должен был оставаться при более нормальных условиях: русским интеллигентом, представителем третьего элемента, очень способным, очень трудолюбивым, с горячим сердцем и высоким строем души, с кристально-чистыми побуждениями, чрезвычайно обаятельным и симпатичным как человек, но, в конце концов, «рассчитанным» не на государственный, а на губернский или уездный масштаб. Совершенно случайно он сделался финансистом. Благодаря своему таланту и трудолюбию он в этой области настолько освоился, что мог удачно выступать на думской трибуне и одерживать победы. Но настоящим знатокам – теоретикам и практикам он совершенно не мог импонировать. Слишком очевидны были его дилетантизм, слабая подготовка, ограниченный кругозор»82.

Эти последние качества он демонстрировал с думской трибуны и в военной области. Впрочем, его дилетантизм и ограниченный кругозор делали его весьма удобной фигурой для лидера партии. Как правильно заметил М. М. Винавер – человек, которого никак нельзя упрекнуть в недоброжелательном отношении к А. И. Шинагареву: «В области идей, философски-политических и даже практически-государственных, не было у него самостоятельности; он проникался глубокими идеями того сильного человека, за которым следовал, и с искренним убеждением и особенным пафосом их проповедовал»83. Сильным человеком в партии кадетов был П. Н. Милюков. Коллега А. И. Шингарева со знанием дела (правда, уже в эмиграции) отмечал: «Витте отказывался видеть в интеллигенции подлинных представителей России и даже выразителей ее воли. Россия на них совсем непохожа. Но что хуже – страна за ними пойдет. Против демагогии страна беззащитна; она не сумеет устоять против громких фраз и легкомысленных обещаний. В самом интеллигентском слое особенный успех будут иметь люди не жизни и опыта, а пера и слова»84.

В том же выступлении А. И. Шингарев предложил распространить воинскую повинность на мусульман Закавказья и Туркестана, что дало бы, по его подсчетам, дополнительные 500 тыс. человек запаса. Он утверждал: «Эти элементы населения до настоящего времени, не отбывая воинской повинности никогда, с этим даже сами мириться не желали; они считали это обидным, оскорбительным для них. Мы знаем такие заявления со стороны киргизов[2] (то есть казахов. – А. О.), со стороны мусульман Закавказья; они недоумевали, почему они не должны, не могут отбывать воинской повинности»85. И здесь возникает недоумение: неужели председатель думской комиссии по военным и морским делам не знал, что желавшие могли отбыть воинскую повинность в Туземной, или «Дикой» дивизии, образованной в начале войны как раз с целью изъять из этих регионов наиболее воинственные элементы?

Между тем кроме Кавказской туземной дивизии были и другие полки, вместе составившие позже кавалерийский корпус: Кабардинский, 1-й и 2-й Дагестанские, Татарский[3], Чеченский, Ингушский, Осетинский, Крымско-Татарский и Туркменский86. Последний, кстати, был единственным в Средней Азии. Еще в 1881 г. М. Д. Скобелевым был создан туркменский отряд милиции, который в 1892 г. преобразован в Туркменский конный дивизион, а в 1897 г. – в Туркменский полк. Условия службы были одинаковыми с кавказскими частями: принимались добровольцы от 19 до 30 лет, которые обязаны были прослужить не менее двух лет. Всадники получали жалованье 300 рублей в год и по истечении шести лет службы – чин прапорщика милиции. Следует отметить, что большое количество желающих служить было именно среди туркмен и добровольцев было всегда больше, чем вакансий в полку, который по праву считался прекрасной частью. Его всадники блестяще проявили себя в боях на германском фронте87.

В 12 губерниях Закавказья и Средней Азии, даже если и считать за таковые территории со смешанным населением: Бакинскую, Дагестанскую, Елисаветпольскую, Акмолинскую, Закаспийскую, Самаркандскую, Семипалатинскую, Семиреченскую, Сыр-Дарьинскую, Тургайскую, Уральскую, Ферганскую и Закатальский округ, проживали не приблизительно 10 млн, как заявил А. И. Шингарев, а 7,730 млн мужчин88. Если исходить из того, что христианское, то есть уже подлежавшее призыву население равнялось мизерной цифре 730 тыс. человек, то это означало, что предлагалось призвать каждого четырнадцатого. И это без учета возрастных показателей! Нельзя не отметить, что это были чрезвычайные показатели, особенно для территорий, где до войны не действовала призывная обязанность. Ссылки на европейский опыт были неуместны и в этом случае.