Свободные - Анна Дарк

Из больницы меня забирала Мони с девчонками. Они часто приходили ко мне. Это было… в душе при каждом их визите появлялось что-то тёплое. Не отвернулись и не забыли.

Не сразу я осознала, что мы едем куда-то не туда. На все мои вопросы Мони отвечала, что это сюрприз. Полчаса по городу, потом минут сорок пять по небольшой и довольно пустынной трассе, и вскоре мы свернули куда-то в лес. Спустя минут пять мы въехали на территории прелестного особняка. Он был небольшой, двухэтажный. Выложенный серым камнем, с серой крышей томного оттенка. Никогда не любила этот цвет, но тут он был очень гармоничен и совсем не уродлив. Вокруг дома были ухоженные клумбы, которые, наверное, были восхитительны в разгар лета. А за домом оказался сказочный, казалось, что почти не тронутый человеком лет и небольшой, прекрасный пруд. Сказочное имение за городом.

Встречал нас немного грустный Адриан. Ему явно было не по душе то, что он не мог забрать меня лично. Но я бы не выдержала поездки в одной машине с мужчиной. Слишком близко. И он это понимал. Я была искренне поражена узнав, что он купил этот дом для нас, а не арендовал, как я думала.

Жизнь потекла размеренно и ровно. Конечно же, по периметру дома были охранники и они были мужчинами, но никогда они не приближались ко мне. Внутри дома работало две женщины, которые следили за порядком и чистотой, занимались приготовлением пищи, вели домашнее хозяйство. Также Адриан нанял и приставил ко мне женщину, которая была водителем, охранником и помощницей в одном флаконе. Но я никуда не выходила за пределы имения, так что она сидела без дела.

И, казалось бы, наконец-то всё успокоилось, можно жить и радоваться жизни, но я не могла. Словно замёрзла изнутри, не в силах побороть свою апатию, опустошённость и страхи. За три месяца я сменила четырех психологов, уверовав в итоге, что Адриан зря деньги тратит. У меня было такое чувство, будто они вообще меня не слышат, всеми силами стараясь вогнать меня в некие свои рамки. Как итог — ноль результата и ощутимый рост отчаяния. Я навсегда останусь неполноценной девицей, неспособной жить в обществе. Рано или поздно и терпению Джонсона придёт конец. Невозможно вечность стучаться в закрытую дверь. Стараться и не получать ответа. А он старался. Изо всех сил пытался создать для меня максимально комфортные условия жизни, исполняя любой каприз. Приучал меня к своему присутствию, пытаясь сократить невидимую дистанцию. Ему это удалось, немного. За три месяца я смогла подпускать его на расстояние вытянутой руки, но это было всё. Мой максимум того, что я могла ему дать. И становилось ещё горьче в душе. Хотелось не просто помнить себя прежнюю и наши чувства, хотелось стать такой. Вновь ощутить любовь, страсть и желание жить. Но ничего этого не было. И я ненавидела себя за это. Ненавидела слабое, аморфное создание, каким я стала. Но от себя не убежишь.

С самого начала я знал, что будет не просто. Многочисленные специалисты в сфере психологии предупреждали меня, что побороть страх и апатию Кристы — задача архисложная. Но они ошиблись. Это был мой личный Ад. Каждый день видеть любимую женщину и не иметь возможности прикоснуться, натыкаться на пустой взгляд и ужас при попытке приблизиться.

Порой становилось совершенно невыносимо. Даже физиология была против меня. Я не был святым и грехов у меня столько, что в Аду давно готов отдельный котёл для меня (даже Дьявол не пойдёт на то, чтобы заражать моей греховностью рядовых грешников, евших, например, колбасу в Страстную пятницу), но когда-то я обещал Кристе и себе самому быть ей верным. И клятву нарушать не собирался. Период с Оливией старался не вспоминать, слишком противно, да и не знаю, можно в полном смысле слова считать это изменой. Теперь, когда выбор был только за мной, я не хотел отступать от своего выбора. Но при этом я был здоровым мужчиной со своими потребностями, которые игнорировал, стиснув зубы. До боли я хотел Кристу, но прекрасно понимал, об этом сейчас даже мечтать глупо. Иногда становилось жутко: если она никогда не придёт в себя, что тогда? Об этом я старался не думать, гнал подобные мысли прочь. Неприятный ночной конфуз спустя месяц меня добил. Мерзко проснуться в сырых трусах. Такое со мной последний раз было в возрасте тринадцати лет. И тогда, в комплект к систематическому холодному душу, пришло самоудовлетворение. Это было отвратительно, но позволяло снять физическое напряжение. Просто разрядка для тела.

Если бы ещё и с душой было так просто! Пока девушка была в больнице, я купил этот дом, помня, как мы мечтали когда-то жить в подобном месте. Чего мне это стоило, и вспоминать не хочется. Неизвестно, когда теперь рассчитаюсь с долгами. Я надеялся, что это место поможет исцелить душу Кристы, но она была всё такой же безучастной ко всему. Могла часами сидеть у пруда и бродить вокруг дома, но живее не становилась.

Я просто не знал, как докричаться до нее. Все мои попытки хоть немного приблизиться к ней разбивались о полную, беспросветную апатию. Всё чаще я ловил себя на мысли, что просто проклят. В различную чертовщину не верил никогда, но просто не знал, как ещё объяснить тот факт, что за всю жизнь относительно долго я был только с тремя женщинами, и все трое тронулись рассудком. Неужели Криста навсегда останется такой? Прежней снаружи и абсолютно холодной и чужой изнутри? Может, это моё наказание за грехи прошлого — до конца жизни жить в одном доме с женщиной, которую безумно люблю и страстно желаю. С женщиной, которую погубил, и которая больше не способна ответить мне. Этакое личное чистилище. Ведь даже мысли не было отказаться от неё сейчас или спустя годы. Но если это моя кара, то за что ей этот кошмар за что? Криста ничего такого не сделала, чтобы так расплачиваться.

Никогда раньше не праздновал свой день рождения, но в этот раз решил отступиться от собственных правил. Прислуга приготовила отменный ужин, приятная музыка. Пригласил несколько своих знакомых и её подруг. Предупредил парней держаться определённых границ. Криста старалась казаться живой, улыбалось неестественной улыбкой, а в глазах всё та же пустота. Ничего не изменилось. Этот вечер отличался от остальных лишь присутствием в доме людей, которые, как оказалось не нужны ни мне, ни ей.

Каждый день мне вместе завтракали и ужинали, разговаривали. Хотя в основном говорил я. У меня вообще было чувство, будто она тяготится моим обществом. И это было чертовски болезненно. С каждым днём отчаяние и душевные муки становились всё невыносимее. Руки опускались. Я чувствовал себя совершенно бессильным и от этого хотелось выть.