Говорящая собака - Марк Барроуклифф

В конце тупика Линдси вышибла хилую металлическую ограду и, развернувшись на достаточно высокой скорости по лесу, вырвалась на асфальт.

– Неудачник! – крикнула она сквозь всегда открытое окно, проезжая мимо. – Не знаю, как я терпела тебя так долго. Я уезжаю в прекрасное будущее. Привет сокамерникам! А-а-а!

Последний возглас относился к возникшему на дороге велосипедисту. Пытаясь избежать столкновения, драгоценный автомобиль Линдси вильнул в сторону, скатился на обочину и перевернулся.

Все, что осталось от этого призрачного велосипедиста, – это мелькнувший светящийся в тумане силуэт розовой майки, тусклое сияние старых фонарей и звонок, донесшийся из-за поворота, за которым он скрылся вместе со своим допотопным двухколесником.

«Дискавери» лежал в канаве. Задний откидной борт раскрылся, и из машины высыпалась куча бумаг, точно хвост кометы.

– Чертов велосипедист! – вопила Линдси, стуча кулаками в закрытое левое стекло, точно злой дух, запертый в бутылку. – Вытащите меня отсюда!

В этот момент подъехала Люси, и мы приступили к загрузке.

– Сволочи! – доносились крики моей бывшей подруги. Она пыталась выбраться из машины, но ей мешал это сделать бегавший вокруг Пучок. Он яростно атаковал каждую ее попытку выбраться через заднюю дверь.

Наконец мы закончили. Я забрал Пучка и, садясь в «минивэн», услышал всхлипывания Линдси:

– Я же тебя любила…

Должен сказать, эта перемена в ее поведении на миг остановила меня.

– Прощай, Линдс, – сказал я. – Будь осторожнее. Я верю в тебя.

– Вперед! – Я втиснулся в забитый бумагами «минивэн», и машина рванула по дороге.

40

НОВЫЕ ОЩУЩЕНИЯ

Золотые пески австралийского пляжа льнули к берегу, точно пес к ногам всепрощающего хозяина.

Бесконечный песок, тропический закат и самолет, который гнался за ускользающим светилом, как собака за летающей тарелкой. Словом, чистый рай.

Все получили свое: Кот встретился с судьями, которых не знал, и полицейскими, купить которых не мог, потому что Майлс сделал щедрый взнос в фонд полицейских вдов и сирот как раз накануне обращения к шеф-констеблю полиции. Линдси добросовестно выполнила свою работу по очистке сейфа от документов. Она даже скинула на дискеты файлы из электронной почты Тиббса, так что теперь он был засвечен полностью.

Меня же по счастливой случайности в зале суда не оказалось, и никто не знал, где я, кроме трех существ на свете: Майлса, Люси и собаки.

Имея собственный самолет, можешь позволить собаке сидеть в кабине пилота.

– Посмотри на этих людей, они точно муравьи, – заметил пес, выглядывая из окна.

– Они и есть муравьи, дурачок, мы же еще не взлетели.

Мы сдружились с Майлсом, и один его приятель подбросил нас до Австралии на своем самолете, хотя псу по пути приглянулись очертания Кореи.

– Там едят гамбургеры с собаками, – предупредил я, осторожно перемещаясь по аэропорту.

– Неплохо поесть в хорошей компании, – обрадовался пес.

– Ты не совсем понял, – принялся объяснять я ему, что имелось в виду. Как всегда, это заняло у меня уйму времени.

Оказалось, на Золотом Береге не хватает собачьих приютов. Майлс посчитал, что, учитывая мой опыт работы в сфере недвижимости, я мог оказаться идеальной кандидатурой, чтобы заняться этим, исполняя последнюю волю его матери, и вбухал в строительство «собачьих домов» все наследство. Первоначальный взнос был невелик, мы выудили из бумаг Кота 600 000 фунтов в банковских поручениях. Вы можете назвать это воровством, а я – справедливым воздаянием. На них был куплен прекрасный дом с видом на море, и еще осталось достаточно денег, чтобы платить мне жалованье за руководство концерном имени Эдит Кэдуоллер-Бофорт.

Что случилось с Линдси? Ну, с ней-то все в порядке. Она вот уже второй год сидит в чартерстаунском поместье по шею в грязи и моих долгах, пока не проложили нормальные подъездные дороги и не вырыли дренажные канавы.

Счета Кота заморожены в ожидании решения суда, так что дорога к шоссе А23 вряд ли когда-нибудь будет проведена. А значит, ни один из соседних домов не будет достроен. Получается, Линдси стала новой «заключенной» Чартерстауна. Не знаю, стал ли Кот разбираться с ней. Сомневаюсь. Ему просто было не до этого, учитывая положение, в которое он попал. Так что Линдси обрела желанный дом и в каком-то смысле счастье, как она его себе представляла. Последнее, что я о ней слышал, – что она сожительствует с каким-то полупрофессиональным игроком в гольф.

Впрочем, если Майлс захочет, дома будут достроены, но только уже не для ВИП-категории. В них будут квартиры и комнаты, которые потом по вполне доступной цене будут проданы медперсоналу, работникам общественного сектора и прочим служащим с невысокими доходами. Так что соседство у нее будет в любом случае не то, на которое она так рассчитывала.

Впрочем, я не держу на Линдси зла за то, что она со мной сделала, и по-прежнему люблю ее. Ведь она вовсе не злодейка, она лишь делала то, что представлялось ей лучшим и наиболее выгодным. Наверное, так и поступает большинство негодяев.

И вот я сижу рядом с Люси, наблюдая опускающееся в море светило. Каждый вечер я прихожу сюда с Пучком играть в тарелочку «фрисби»: он уморительно гоняется за ней по остывающему пляжу, который погружается в относительную прохладу вечера, – все-таки это Австралия.

Несмотря на быстрый заход солнца в этих широтах, я редко замечаю внезапное наступление ночи. Просто над головой вдруг зажигаются незнакомые созвездия, и я снова оказываюсь в детстве и читаю адреса на конвертах своих посланий: Вселенная, Млечный путь, Солнечная система, Мир, Австралия, Золотое побережье, Пенхалиген Бич, четырнадцатая дюна от автостоянки, Дэйв, Люси и Пучок Баркер. Крошечный, если вдуматься, расклад: три карты одной масти.

– Здесь так хорошо… Я счастлива, – говорит Люси.

– Неужели лучше, чем в Ворсинге? – подковыриваю я ее, вглядываясь в линию уходящих вдаль пальм.

– Мусора здесь маловато, – критически замечает пес. Он слегка разочарован этим обстоятельством.

Никогда мне не постичь загадок собачьей эстетики.

– Но мы же с тобой здесь гораздо дольше гуляем, тут больше мест, куда можно с тобой пойти, – говорю я Пучку.

– В самом деле, – отвечает он, наблюдая за волнами, сонно вползающими на берег, и явно прикидывая, удастся ли по ним пробежаться без той «доски, на которой ездят люди».

Странное чувство посетило меня в этот вечер: ведь я, если вдуматься, человек, всю жизнь занимавшийся перепродажей крохотных квартирок, нашел себе приют под огромным небом.

Казалось, на этом пляже время остановилось навсегда. Ни намека на то, что здесь могут произойти какие-то перемены. Мы сидели под этим умирающим светом заката, агония которого словно растянулась на вечность.