Детский сад - Джефф Райман

В центральной комнате ее встречала голограмма нужника — обычного, с дыркой и двумя досками для ступней.

— Ку-куу, Милена-а! — позвал откуда-то изнутри приглушенный голос.

Помимо этого, на полу лежала освежеванная туша буйвола. Взбрыкнув, туша поднялась и, как была — на ногах-обрубках, без головы, — подалась к Милене.

— Вот она я-а-а, — пропела туша, — новая постановка Милены Шибу-уш. — Качнувшись на своих обрубках, туша не удержалась и упала. — Автор голограмм — некая особа, с которой мы тайно встречались в доме из коралла!

Из обрубка шеи начали прорастать цветы — Троун не умела представлять их как следует, и поэтому они были смазанные. В данный момент они сочились кровью.

— Бедная, бедная Милена. Как ей сейчас тяжко, — разнесся по воздуху вздох фальшивого сочувствия. — А-а-а-х!

Заметив краем глаза шевеленье, Милена повернулась. Перед ней стояла Троун и протягивала ей нож.

— Ну давай же, Милена. Ты же в тот раз не закончила? Я теперь сижу у тебя в голове. Ты горишь желанием меня убить. Что ж, теперь у тебя это получится. Причем реального вреда мне это не причинит. Ты же это всю дорогу себе внушала? Что не причинила мне настоящего вреда? Ну так давай же, режь меня ломтями. Сейчас будет море крови, и я умру прямо здесь, посреди твоей премилой партийной квартирки.

— Откуда ты посылаешь голограммы? — осведомилась Милена.

Образ рассмеялся.

— А может, я здесь на самом деле и ты реально можешь меня убить. Или же просто берешь все у себя из головы.

— Учти, стоит Партии узнать, что ты сейчас вытворяешь, тебя размажут таким ровным слоем — родные вирусы не узнают.

— Да ну? — спросила Троун с такой самоуверенной улыбкой, что Милене стало не по себе.

Голограмма Троун Маккартни преобразилась в голограмму Милены Шибуш.

— Мильтон, — сказала Милена Шибуш плаксиво. — Эта негодяйка Троун Маккартни меня преследует! Она подкидывает мне в комнату безголовых коров, подкарауливает даже в унитазе. Я просыпаюсь среди ночи и вижу у себя перед носом ее улыбку. Мильтон, она сведет меня с ума!

Образ Милены Шибуш с улыбкой обернулся.

— Ну и что, ты считаешь, подумает по этому поводу наш Министр?

Образ Милены Шибуш подошел к невнятному кокону света, отдаленно напоминающему Сциллу.

— Сцилла, — прохныкала Милена с кислой физиономией. — Оставь меня в покое, ясно? Твое постоянное стремление быть на первых ролях и затмить такой талантище, как я, меня просто достало.

Образ Милены Шибуш повернулся и захлопал глазами.

Там, где образ смыкался с реальностью, не наблюдалось обычного в таких случаях потрескивания света. Даже тени отбрасывались на пол под правильным углом.

«Смотрится исключительно достоверно», — подумала Милена с упавшим сердцем. В уме лихорадочно мелькали мысли о том, что в данной ситуации можно предпринять, а что нельзя. Вырубить электричество? Какое электричество, где? Ей даже неизвестно, откуда Троун сейчас посылает голограммы.

«Все дело здесь — в светообмене, — напомнила она себе. — Троун может видеть каждое мое движение, слышать каждое мое слово. И все это она использует: любой намек на план, на подлинные мои чувства, на то, что я боюсь и чего не боюсь.

Единственная моя защита — молчание».

Рядом с образом Милены возник образ Троун. Они начали разыгрывать на двоих некую психическую драму.

Посредством света нагнеталась своеобразная искусственная реальность.

Эта воображаемая Троун была яркой, умной, привлекательной. Милена выглядела ее полной противоположностью: сопливая, чопорная, непроходимо тупая грязнуля. Эта Троун — невинная, полная сострадательной жалости жертва — с трудом терпела коварную уродину Милену. И безусловно, была сильнее ее.

— У меня есть кое-какие новые идеи, — говорила эта Троун. — Я думаю, они действительно спасут представление.

На угрюмой физиономии горбатой (!) Милены появилась гаденькая, вороватая улыбка.

— Н-да? Что ж, это очень мило с твоей стороны, Троун. Только насчет содержания решать мне. Это я режиссер.

Троун чутко вздохнула и горестно покачала головой. Повернувшись к настоящей Милене, она пожала плечами: дескать, упертая бедняга, ну что с нее взять? Приходится идти на поводу.

— Конечно, конечно, Милена. Успокойся, все почести достанутся тебе. Но понимаешь, эти идеи вносят в спектакль необходимую разрядку, веселье. — Говорила она нарочито медленно и отчетливо, словно общаясь со слабоумной, до которой ничего не доходит. — Людям нравится смеяться. Давай их немного развлечем.

— Ни за что! — задрав нос, кичливо воскликнула Милена. — Любой смех идет вразрез с грандиозностью замыслов Милены Шибуш!

«Какая пошлая банальность, — подумала Милена. — Вот именно так, по-дилетантски, играют малолетки. Выпендриваются друг перед дружкой, пытаясь свой негатив вложить в уста нелюбимого персонажа. Так кто же из нас совершает несправедливость, Троун?»

— Теперь я вижу, режиссером тебе точно не быть, — сказала она вслух.

«Молчи, балда!»

Милена-образ между тем вещала:

— Тебе никогда не быть такой талантливой как я, Троун. Никто не сравнится в таланте со мной. Ну-ка, давай сыграем эту сцену так, как представляю ее я. Вот увидишь, выйдет намного талантливей.

Что-то мигнуло, и голограммы поменялись местами.

Милена (врываясь):

— Троун! Мне нужно что-нибудь новое, живописное. Я уломала Консенсус дать нам «добро». Связи — это сила! Главное, не что ты знаешь, а кого. Троун, опять ты мне о своем! Давай-ка наберись терпения, осталось совсем немного. От тебя требуется одно: прогибаться. Делать нужно только то, чего требует от тебя Консенсус. — Зеркальный образ Милены был полон идиотской озабоченности. — Ну, как дела, Троун? Работаешь здесь, все сама по себе. Хотя знаешь, как я о тебе пекусь.

— Тогда почему, — задал вопрос образ Троун, — ты постоянно не даешь мне развернуться, держишь меня в неопределенности?

— В самом деле? — деланно спохватился образ Милены. — Разве? Не знала, извини.

— Нет, ты именно знала, — печально сказала Троун.

«Кстати, — отметила Милена, — сейчас и актеры выглядят убедительней, и игра явно лучше».

— Ты всегда прикидываешься такой занятой, — продолжал образ Троун уязвленным тоном. — В прошлый раз, когда я пыталась вызвать тебя на разговор, ты мыла цыпленка. Тот цыпленок был самым важным из всех, каких мне только доводилось встречать. Я имею в виду ту сосредоточенность, с какой ты его отмывала. И я спросила себя: «Что в нем есть такого, чего нет во мне?» И ответ получился такой: он мертвый, и порезан на кусочки. А я все еще могу давать отпор.