Поднебесная - Гай Гэвриел Кей

Кажется, это не имело значения: Цзянь послала вперед гонцов.

Командир его каньлиньских телохранителей (не Вэй Сун, теперь над ней был старший по рангу) передал свиток в маленькое окошко с заслонкой, и через минуту стражники Золотой Птицы, дежурившие у этого прохода в северной стене, с криками распахнули перед ними ворота.

Затем, когда он со своими каньлиньскими воинами проезжал ворота, городские стражники – те, что на земле, и те, что на башне и ближних стенах, – дважды поклонились Таю.

Он совсем не был к этому готов. Бросил взгляд на Сун, которая скакала недалеко от него в течение нескольких часов их поездки. Она не ответила на его взгляд, глядя прямо перед собой, настороженная и бдительная, с капюшоном на голове. Ее ранили этим утром, но по ней этого не было заметно.

Ворота за ними закрылись. Тай повернулся в седле и смотрел, рассеянно поглаживая Динлала, удивляясь, почему он не выбился из сил. Они почти весь день провели в дороге, не считая интерлюдии в Ма-вае, которая, вероятно, изменила его жизнь.

Снова в Синане. В сердце мира…

Он до сих пор не понял, почему Цзянь это делает. Вернее всего было предположить, что это лишь малая часть того бесконечного процесса балансирования, из которого состояла ее жизнь во дворце: Вэнь Чжоу и Рошань, честолюбивые мандарины, наследник, другие губернаторы, евнухи, другие принцы и их матери. А теперь еще один человек, приехавший с запада. Брат влиятельного советника и новоявленной принцессы. Человек, владеющий абсурдным количеством сардийских коней.

Для женщины в положении Цзянь было бы только разумно заявить свои права на такого человека. И поэтому, когда во время рутинной проверки обнаружилось, что у него была связь с певицей из Северного квартала, с девушкой, которая могла даже быть причиной того, что двоюродный брат Цзянь хотел его убить…

При подобных обстоятельствах можно было предпринять определенные действия, запустить события. Особенно – если ты умная женщина, имеющая дело с дьявольски сложным императорским двором и со стареющим императором, уставшим от протокола, конфликтов, финансов и варваров, зато помешанным на тебе и на вечной жизни. Одновременно строящем самую роскошную гробницу на свете на тот случай, если эта вторая мечта не сбудется, потому что боги этого не пожелают.

Ворота для Тая были открыты: не только символически, как в стихотворении, но и настоящие ворота, массивные и пугающие, освещенные светом факелов и фонарей.

Он никогда еще этого не делал: не въезжал в город после наступления темноты.

Если ты приближался к Синаню к конце дня, то находил гостиницу или фермерский дом с сараем (если ты студент, экономящий деньги) и прислушивался к долгой церемонии боя барабанов и запирания ворот снаружи. Потом ты въезжал в него утром, окруженный двухмиллионной базарной толпой, в хаосе следующего дня.

А теперь – нет. Теперь ворота только что широко распахнулись, четыре стражника Золотой Птицы даже поехали вместе с ними, чтобы избавить от необходимости предъявлять свой свиток на всем пути внутри города.

Улицы были пугающе тихими. Тай знал, что на улицах и в переулках некоторых кварталов должна кипеть бурная, жестокая жизнь даже в такое время. Но только не на главной дороге. Они повернули на восток сразу же за воротами и поехали мимо обширного дворцового комплекса, пока не свернули на юг по центральному проспекту. По самой широкой улице в мире, идущей от Да-Мина к южным воротам, прямой, как добродетельная мечта.

В ту последнюю ночь Капель прижала пальцы к его губам, чтобы он перестал умничать, вспомнил Тай. Когда-то он был человеком, который гордился своим умом. Он вспомнил ее аромат, ее ладонь на своем лице. Вспомнил, как поцеловал эту ладонь…

Тай огляделся по сторонам. Он раньше этого тоже никогда не делал: не ехал верхом прямо по центральному проспекту после наступления темноты. Ему не понравилось ехать посредине широкой улицы. Казалось, что он предъявляет какие-то права, требует чего-то. Это не так. Ему хотелось бы потребовать чашку вина в павильоне Лунного Света, если бы Капель все еще была там…

– Пожалуйста, поедем ближе к обочине, – тихо сказал он Сун. – Здесь мы слишком похожи на процессию.

Она быстро взглянула на него. Они находились недалеко от очередного сторожевого поста, где горели фонари. Тай увидел в ее глазах озабоченность, потом они выехали из освещенного пространства, и он перестал видеть ее лицо. Сун дернула поводья своего коня, поехала вперед и заговорила с человеком, который возглавлял их отряд. Они начали понемногу сдвигаться к юго-востоку через широкое, открытое пространство, потом поехали по дороге ближе к краю.

На улицах было совсем немного людей, и ни одной такой большой группы, как у них. Те, кто находился на противоположной стороне, западнее, так далеко, что почти неразличимы. Через определенные промежутки на всем протяжении по центру дороги стояли посты стражников, на крупных перекрестках – большие. Тай заметил паланкин, который несли на север. Носильщики остановились, когда проезжал их отряд. Рука отодвинула занавеску, чтобы посмотреть, кто они. Мелькнуло женское лицо.

Они ехали дальше – десять каньлиньских воинов, четыре стражника Золотой Птицы и второй сын генерала Шэнь Гао, – по главному проспекту Синаня, под звездами.

Но все путешествия заканчиваются, так или иначе. Они подъехали к воротам пятьдесят седьмого квартала.

Он родился на юге, за Большой рекой, в краях, где знали тигров и слышали пронзительные крики гиббонов. Многие поколения его предков, больше, чем они могли сосчитать, трудились на ферме. Он сам – его звали Пэй Цинь – был самым младшим из семи детей, маленьким и умным.

Когда ему было шесть лет, отец отвез его к помощнику управляющего одного из поместий семьи Вэнь. Существовало три ветви этого семейства, и им принадлежала большая часть окружающих земель (а также рис и соль). Они всегда нуждались в способных слугах, которых можно обучить. Управляющий взял Циня, чтобы обучить и воспитать. Это случилось тридцать семь лет назад.

Он стал скромным, пользующимся доверием слугой дома. Когда старший сын семьи решил уехать в Синань и жить при дворе, меньше четырех лет назад, (наблюдая за поразительным взлетом своей юной кузины), Цинь был одним из слуг, которых он взял с собой на север, чтобы помогать отбирать и обучать тех, кого они возьмут на службу в столице.

Цинь занимался этим умело и незаметно. Он был тихим ребенком и не изменился с годами. Он так и не женился. Был одним из трех слуг, которым доверяли выкладывать одежду для хозяина, готовить комнаты, подогревать вино или чай. Если бы его спросили, в любой момент, он бы сказал, что ведет привилегированную жизнь, так как знал, в каких условиях живут его братья и сестры среди риса и соли.