Поднебесная - Гай Гэвриел Кей

«Никто не знает покоя в бессонном Синане» – так только что сказал его брат Лю в своем стихотворении.

И Капели сообщили, что он приедет.

Глава 19

У задней стены ограды вокруг усадьбы стоит беседка из розового дерева. Она установлена среди фруктовых деревьев и клумб, вдали от искусственного озера и острова, устроенного на его середине, от поросшей травой лужайки для приема гостей и бамбуковой рощи с проложенными тропинками, и от открытого пространства, где стражники Вэнь Чжоу тренируются в бою на мечах и стрельбе из лука.

Эта беседка – любимое место Капели. У нее на это много причин. Розовое дерево названо так не за свой цвет, а за запах, который она любит. Само дерево темное, с линиями, которые бегут сквозь него, словно стараются добраться до поверхности и вырваться наружу. Это можно видеть, вообразить, при дневном свете. Розовое дерево привозят в Синань из лесов на дальнем юге. Его везут по суше, потом по рекам и по Великому каналу, и стоит это так дорого, что и подумать страшно.

Иногда здесь поют соловьи. Отсюда далеко до комнат и павильонов поместья. (На улице за стеной ночью тихо, квартал очень богатый и потому спокойный). Чаще всего их слышно летом; сегодня еще слишком рано ожидать соловья.

Она побрела в этом направлении в сумерках, с пипой в руках, на ходу перебирая струны. Капель уже заметила, что когда держит в руках инструмент, люди не смотрят на нее так пристально, как будто она становится частью декораций, а не женщиной, которую нужно замечать. Или за которой нужно следить.

Сейчас темно. Она велела Хваню, слуге, который немного слишком любит ее, зажечь один из фонарей в беседке, а потом отпустила его. Ей не хочется, чтобы думали, будто она прячется: смотрите, словно говорит она, вот горит свет. Хотя нужно пройти в самую глубину сада и посмотреть сквозь деревья, чтобы увидеть его. Еще раньше, в начале вечера, она послала Хваня с еще одним поручением за пределы поместья. Одним словом, сделала все, что могла, и теперь она здесь.

Капель берет несколько нот из старой песни о луне – посланнице разлученных влюбленных. Потом решает, что не такую музыку надо слушать сегодня ночью.

Она здесь одна. В этом она уверена. Служанок она отпустила на ночь. Одна останется в ее комнатах ждать возвращения госпожи, но Капель и прежде задерживалась допоздна в саду с пипой. Невинная причуда, оказавшаяся теперь полезной.

Вэнь Чжоу не шпионит за своими женщинами. У него нет таких мыслей. Ему и в голову не приходит, как считает Капель, что они могут не быть преданными и покорными. Где и каким образом они могли бы найти лучшую жизнь? Нет, его страхи, подобно тени, лежат вне этих стен.

Они с женой отсутствовали весь день. Их вызвали в Ма-вай, без предупреждения. Ему не понравилась такая внезапность. С другой стороны, никто не смеет противиться, когда его требует к себе Цзянь. Капель видит светлячков среди деревьев и некоторое время наблюдает за ними. Мошки трепещут крылышками вокруг фонаря.

В усадьбе все стихло с тех пор, как утром уехал хозяин, или, по крайней мере, со времени появления второго послания из Ма-вая. Того, что адресовано ей. «Не во всякое окошко над мраморной лестницей нужно смотреть сквозь слезы»…

Здесь нет мраморной лестницы. Ни настоящей, ни символического образа, созданного поэтом. Она сидит на скамье со своим инструментом в беседке из розового дерева, под крышей, но открытой для ночи со всех сторон.

Аромат дерева, аромат воздуха. Уже почти лето. Никакого мрамора, никаких слез, решает Капель, хотя она знает, что может заплакать. Она не собирается этого делать. Она слишком усиленно думает.

В основном о Вэнь Цзянь.

«Никто не знает ту гору, где я живу».

Тай увидел иронию, хоть и чересчур замысловатую, в том, что когда близость Синаня дала о себе знать – появилось широкое, размытое световое пятно на южном горизонте, – ему пришла на ум фраза из стихотворения, посвященного одиночеству.

У Яня нашлось бы замечание по этому поводу, подумал он. И у Синь Луня, между прочим, тоже. Один был добрым и веселым, другой – суровым и остроумным. Оба они мертвы. А его воспоминаниям о них больше двух лет.

Как и его воспоминаниям (ярким, как изумруд, который он не надел на палец, но взял с собой) о той женщине, к которой он ехал сквозь ночь.

Тай не совсем понимал, почему не надел кольцо. Я еще не готов, решил он, к тому, чтобы люди смотрели на меня так, как смотрят на человека, выставляющего напоказ такое богатство. И не хочу, чтобы Капель видела меня таким, хотя и не мог бы объяснить почему. Вряд ли она не привыкла к богатству в доме первого министра…

Даже в павильоне Лунного света она вращалась в мире невероятно состоятельных мужчин. Кажется, это ее никогда не волновало. Она была так же рада развлекать студентов, петь для них, дразнить их, слушать их ночные философствования, стихи, и планы перестройки мира (или заставляла их в это поверить).

Именно так, разумеется, поступает искушенная придворная дама: заставляет каждого мужчину считать, что именно его она бы выбрала, если бы была вольна следовать своим сокровенным желаниям.

Но Тай знал, что думать так о ней – значило отрицать более глубокую правду о золотоволосой женщине за стенами (за многочисленными стенами). Стены Синаня уже маячили на близком расстоянии от моста, по которому стучали копыта их коней. На мосту горели яркие фонари, и его охраняли солдаты.

Два года назад Капель сказала ему – предупредила его, – что элегантный аристократ с юга, Вэнь Чжоу, двоюродный брат возлюбленной императора, возможно, задумал забрать ее из Северного округа.

Они оба много раз видели, как такое случается. В большинстве случаев куртизанки мечтали о такой судьбе. Эта дверь открывалась в лучшую жизнь.

Тай, увлеченный учебой и друзьями, пытался тогда решить для себя, как правильно прожить жизнь, ясно сознавал, что она, скорее всего, права. Но что может поделать студент, готовящийся сдавать экзамены, второй сын генерала в отставке, если состоятельный и имеющий связи аристократ пожелает приобрести женщину из Северного округа в свою собственность?

А потом умер отец.

Он думал о Капели, о ее зеленых глазах и соломенных волосах, и о ее голосе поздней ночью, когда они подъехали к стенам города. Тай поднял взгляд на огромную многоэтажную башню над воротами. Там сейчас горели огни, затмевающие звезды. Ворота были заперты, разумеется. Уже стемнело.

Кажется, это не имело значения: Цзянь послала вперед гонцов.

Командир его каньлиньских телохранителей (не Вэй Сун, теперь над ней был старший по рангу) передал свиток в маленькое окошко с заслонкой, и через минуту стражники Золотой Птицы, дежурившие у этого прохода в северной стене, с криками распахнули перед ними ворота.