Писательский Клуб - Константин Ваншенкин

Потрясенные американцы

В самом начале шестидесятых Москву посетила делегация американских писателей, первая после длиннейшего перерыва. Респектабельная компания: седовласый мистер Эдвард Уикс, редактор журнала «Атлантик», критик Альфред Кейзин (он и сам писал прозу), драматург Педди Чаевски, — только что у нас прошел фильм «Улица Марти» по его сценарию, и, наконец, политолог Артур Шлезинджер-младший, в скором будущем советник президента.

Собрались в Малом зале ЦДЛ, — новое его здание было совсем недавно построено.

С нашей стороны тоже всего несколько человек — Леонид Леонов, Валентин Катаев, Маргарита Алигер, получившая мировую известность после того, как на нее во время загородной встречи с деятелями искусства кричал и топал ногами Хрущев. Был еще специалист по роману (как жанру) Михаил Матвеевич Кузнецов, в просторечии — Михмат. И мы с Инной Гофф, — нас-то вообще непонятно почему пригласили.

Вел встречу Алексей Сурков.

Он призвал присутствующих представить себе, что стол, за которым они сидят, — круглый, хотя тот, как он выразился, несколько угловат.

Сурков относился к той категории окающих, от которых остается впечатление, что они окают и в словах, где отсутствует «о».

Начали элегично, разминочно. Американцы рассказали, что во время полета над нашей страной они поражались обилию лесов и думали о том, как много мы можем изготовлять бумаги и издавать прекрасных книг. Кто-то из наших ответил, что в Америке отличная полиграфия, и две-три минуты ушло на обмен комплиментами.

И вдруг один из них невинно произнес:

— А сейчас кто-то должен сказать что-нибудь неприятное…

А другой мигом подхватил, задал вопрос:

— Вмешивается ли партия в дела литературы?..

Повисла тишина, но Сурков тут же предложил ответить Леониду Максимовичу Леонову. Американцы понимающе закивали: Леонов!

Нужно заметить, что на встрече сидело несколько наших переводчиц из иностранной комиссии, опытных, сообразительных, реагирующих мгновенно. За спиною буквально каждых двух-трех участников. Так что трудностей с пониманием не было.

Леонов сказал следующее (это, разумеется, не стенограмма, но за точность изложения ручаюсь):

У него две дочери. Сейчас это взрослые женщины — он назвал их профессии. А когда-то они были девочками.

Американцы слушали очень сочувственно и серьезно.

И вот когда он, Леонов, узнал, как фашизм поступает с маленькими девочками, он понял, что фашизм его личный враг. Тут он привел еще из Достоевского фразу о слезе ребенка и возвращенном Богу билете. И на этом закончил.

Они ничего не понимали. Да, да, конечно, это все трогательно, но где же ответ на вопрос? В свою очередь выражал недоумение и Леонов: я же ответил!

Потом он встал и извинился, что должен уйти, так как собирается сегодня в консерваторию на концерт, но в конце года предполагает посетить Соединенные Штаты.

Создалась ситуация некоторой общей растерянности, а скорее просто комическая ситуация. И тут на выручку бросился Катаев.

Он повторил своим одесским жлобским голосом: вмешивается ли партия в литературу? И дал твердо заверяющий ответ: нет, не вмешивается.

Однако, видя лица увядших от разочарования американцев, он решил по мере возможности взбодрить их. Но у нас, сказал он, есть Главлит.

Настала пора беззвучно охнуть Суркову. Ведь Главлит — это те цензурные структуры, о которых не принято было где-либо упоминать. Катаев же, поняв, что дал маху, стал убеждать гостей и отчасти нас, что такие организации есть во всем мире, они стоят на страже государственных, военных секретов. Знаете, разные мосты, — разъяснил Катаев.

А между тем помимо нашего стола был в зале еще один, он стоял сзади, метрах в десяти от нас. И с некоторых пор вокруг него началось движение.

Официантки покрыли его крахмальными скатертями и начали вносить блюда с зелено-красными салатами, пластами светло-янтарной лососины, слабо слезящейся севрюги, судки с отборной дробью черной икры и готовыми лопаться от прикосновения губ ягодами икры красной. Правильнее было бы называть ее оранжевой. А на отдельном приставном столике ярко светилась роща золотых и серебряных стволов коньячных и водочных бутылок.

Как впоследствии сказал какой-то остроумный человек: кому это все мешало?..

Уверен, что ни от кого из сидящих за первым столом не укрылись эти манипуляции и никто не остался к ним равнодушен.

И когда Сурков, своевременно уловив общее настроение, предложил отдать должное второму столу, все перешли к нему с истинным облегчением.

Даже обнаружилась какая-то новая доверительность, раскованность, объяснимая для людей, держащих ледяную рюмку в руке.

Кейзин, свободно говоривший по-русски, начал объяснять, насколько изумилась бы и была шокирована Америка, если бы президент Эйзенхауэр вздумал учить писателей, как и что им следует писать. Но это была уже околосветская, застольная болтовня.

Взрыв произошел на другой день.

На этот раз сошлись в соседнем доме, в конференц-зале сологубовской городской усадьбы, за длинным зеленым столом. Леонов и Катаев не явились, но Сурков, как опытный тренер, ввел в состав запасных — Александра Маковского и Виктора Перцова. Представляя каждого из них, он громко произносил: «Вчера вернулся из Штатов!..» Американцы реагировали весело: какие там новости?

Потом они сделали краткое сообщение об их текущей литературе. Мы впервые услышали имя — Сэлинджер. Повесть «Над пропастью во ржи» еще не была у нас переведена.

Следом выступил Чаковский. Он сравнивал два фантастических рассказа, по-моему только что им придуманных — наш и американский. Советский космонавт терпит бедствие. Однако он может спастись и вернуться на Землю, но тогда погибнут другие, и он предпочитает сам кануть в черные бездны. Американский же астронавт в схожей ситуации выбирает вариант собственного спасения. Эти два рассказа, по мнению выступающего, символизируют отношение к человеку двух наших литератур.

Гости мрачно его выслушали.

Затем взял слово маяковсковед Перцов. Он рассказал, что еще недавно гулял по Бродвею и в каждом книжном магазине или журнальном киоске прежде всего ему бросался в глаза секс. Секс, секс, секс.

И не успели еще перевести, как американцы радостно закивали: секс, секс…

Далее Перцов произнес фразу, которой, видимо, очень гордился: продукция для лиц, не достигших половой зрелости или утративших ее…

И тут случилось неожиданное. С одним из американцев произошла форменная истерика.

— Кто этот человек? — закричал он и швырнул на стол нож для фруктов. Он бросил его перед собой, но тот, пружиня, запрыгал вдоль всего стола, правда, довольно удачно — не задевая фужеров.