Кто ищет, тот всегда найдёт - Макар Троичанин

— Что думаешь предпринять? — интересуется как у старшего. А тот толком не знает. Дело-то оказалось аховым. По всем статьям. Особенно по статье Колокольчикова, мыкающегося где-то в слепоте при ясном дне.

— Искать будем, — отвечаю. А что ещё ответишь? — Найдём — хорошо, не найдём… — и чуть не брякнул известное продолжение, но в последний момент вспомнил о квартире и прикусил ботало.

Рябовский усмехнулся, он знал продолжение.

Мужик он своеобразный. Жилистый, раскорячистый и худой, несмотря на то, что ест за двоих. Русые волосы не еврейского типа, мягкие и жидкие, уже слиняли на темечке и только лихо торчат из бровей. Длинный обвислый нос и выпяченные толстые губы над острым подбородком удлинённого лица дополняют портрет красавца. Годов ему всего-то под тридцать, а уже — двое малышек-погодок и толстенная чернявая жена с усиками и грудями как два мешка с мукой. Бедный муж во всех командировках, не стесняясь, спрашивает в магазинах дефицитные бюстгальтеры 5-го размера. Чтобы удержаться в старших, стал учиться заочно и по непонятным соображениям второй год мурыжится на геофизическом факультете Заочного геологического института. А вообще-то, парень не зловредный, в отличие от Хитрова, с таким можно идти напару в тайгу.

— Горюн, — говорю, — вернётся, сообща и обсудим план действий.

— Что он понимает? — взъерепенился Адик — его все так зовут: и ИТРовцы и бичи, а ещё за глаза — Рябушинским.

— А то, — осаживаю студента-второгодника, — что он профессор и доктор наук. — Адик сразу и скис.

Когда профессор и доктор наук с Хитровым вернулись, все залезли в мою палатку, зажгли новую свечу, я разложил на столе мелкомасштабную карту, всунутую на выезде в окно кабины Шпацерманом, и стали умно оценивать диспозицию с собственной дислокацией и вероятными манёврами противника. Как и бывает на важных военных советах, мнения разделились поровну. Рябовский с Хитровым предлагали обшарить верховья ручья и притоков, не взлезая на сопки, поорать, пострелять, приманивая потеряху с верху, и вернуться в лагерь в тот же день. Захочет — откликнется. А я, поддержанный Горюном, настаивал сразу лезть на сопки и идти вдоль ручья по водоразделам да хребта, доказывая, что умный в гору не пойдёт, и, следовательно, Бубенчиков сразу полез на сопку. С неотразимым доводом все согласились. Осталось распределить мощные силы на сплошную облаву.

— Пойдём, — решаю как старший, — с двух сторон ручья парами…

— Я не пойду, — снова посмурнел Хитров.

Объясняю:

— Со мной пойдёт Сулла. Завтра с ранья я за ним сбегаю, вернёмся и двинем. Ясно?

Всем всё ясно, а Хитров с радости вытаскивает из полевой сумки такую же карту, как у меня, и отдаёт лучшему другу. Тот берёт и невнятно бормочет: «С паршивой овцы …» На том совет и закончился.

Ночью, обременённый ответственностью, спал плохо. Начальники всегда плохо спят. Чуть на востоке забрезжило, побежал, натыкаясь на ветки, спотыкаясь о корни и разбрызгивая скопившуюся на листьях туманно-росную влагу во все стороны и на себя. Через два часа с небольшим примчался к Стёпе в лагерь уже засветло, весь в мыльной пене и мокрый по пояс. Нога ныла, в сапогах и штанах хлюпало, но, слава богу, успел. Они только что позавтракали и собирались в маршрут. Любимому начальнику, конечно, обрадовались, а Стёпа ещё больше, когда узнал, что зовут побродить с ружьём по новым местам да ещё за деньги. Записатора отправили к Фатову, чтобы не скучал. Отсюда до него всего-то километра четыре, навещали друг друга, парень дорогу знает, значит, не пойдёт вслед за Бубенчиком. А сами чуть передохнув, собрав Стёпу и попив чайку на дорогу припустились к нам. Впереди Стёпа мерно и ходко мелькает в кедах, позади, пыхтя, я в кирзачах. Обязательно, думаю, переобуюсь, хватит терпеть.

Пришли к одиннадцати. Дали нам час на отдых и — в поиск. Никогда не думал, что придётся заниматься поисками не только месторождений, но и тех, кто занимается поисками месторождений. Ведущую группу, естественно, составили мы с Суллой. У нас карта, мой компас, бесцельно провалявшийся в рюкзаке почти два года, Степин винчестер и мой именной кольт. У вспомогательной пары тоже карта, геологический компас Рябовского и моё ружьё. У обеих пар за плечами рюкзаки с недельным запасом продуктов, топорами, посудой и медаптечкой. Как я ни возражал, клизмы вынули и оставили, сказали, что Колокольчик обойдётся, а нам понадобятся, если вернёмся ни с чем. Договорились по чётным часам стрелять, чтобы не потерять друг друга и чтобы потерянный знал, где его ищут. А если кто найдёт, то салютовать тремя выстрелами и идти на встречу с другой, неудачливой, группой. Впустую сойтись для уточнения последующего движения решили на хребте, где кончается наш съёмочный участок.

Солнце после обеда разъярилось. Ни ветерка, душно и жарко, ползти по скрытым осыпям на сопку тяжело. Только Колокольчик мог додуматься до этого. Отдышаться нечем. Зря я согласился взять Суллу в свою группу — прёт как сохатый, даже не оглядывается, а я отстаю, цепляясь усталыми ногами — но в кедах! — и думаю не о том, как найти Бубенчика, а как не потеряться самому. Не выдержав темпа, кричу:

— Стёпа! — Он замедлился, ждёт. — Как думаешь, там ищем?

— Не знаю, — отвечает, весело блестя довольными глазами. — Вообще-то, новички, заблудившись, всегда стараются залезть повыше и там развести костёр, чтобы лучше было видно.

— Ты, — тяну время на передышку, — давно охотишься?

— Сызмальства, — отвечает. — Отец приучил. Его тигра задрал. — Помолчали, отдавая дань памяти родителя.

— После этого не боишься? — интересуюсь.

— Чего бояться-то? И в городе под машину попасть можно.

Железная логика! Я тоже когда-нибудь классным охотником стану и тигра прикончу.

— Почему тогда у нас работаешь, а не охотишься?

— Летом какая охота? — И верно! — У вас присмотрю места, тропы, осенью построю зимовьё, Горюн поможет завезти имущество, возьму лицензию, напарника, и останемся с ним на всю зиму на пушнину. Здесь, сейчас видно, много будет белки и соболя.

— Понятно, — вздыхаю, завидуя. — Ты не очень гони, успеем, — и спрашиваю как опытного таёжника: — Как мыслишь, найдём?

— Как повезёт, — отвечает. — В тайге всяко бывает, может, и наткнёмся, может, и сам выбредет на людей.

Ответ утешил. Пошли дальше, выбирая экономный ритм. Бесцельное брожение по тайге выматывает, особенно летом, в жару, когда вокруг ничего не видно, кроме сплошной зелени: внизу, с боков и сверху, где переплелись ветви деревьев, загородив солнце и образовав зелёную парилку. Ни ветерка. Шли зигзагами, иногда выходя к склону, и тогда виделись дальние бесконечные сопки, покрытые хвойниками, красивые отсюда на фоне синего неба, как, впрочем, и наши, скучные, если смотреть на них оттуда. Одолевала мошкара, вьющаяся над каждым из нас густым облаком. На головах были сетки, но лица открыты, иначе на ходу дышать нечем, и кровопийцы проникали к ушам и грызли немилосердно, заставляя то и дело отирать их вместе с потом. А тут ещё в дополнение частая паутина между деревьями с крупными, с орех, жёлто-чёрными пауками и обязательно на уровне лица так, что приходилось постоянно сдирать её с мокрой морды. Про клещей и не думали. Никаких рябцов и в помине нет, скорее всего, азартный охотник ушёл за ними дальше.

В два часа останавливаемся, я командую: «Огонь!», и Стёпа пуляет вверх. Где-то через минуту-другую ответили те. Отстают часы-то Рябовского от моего точнейшего швейцарского хронометра производства московского завода «Победа». Надо будет при встрече сверить и пусть исправляет у себя. Ещё пошли, потом решили поорать и не напрасно. Откуда ни возьмись, прилетели рыжие сойки и подняли такой пронзительный крик, что заглушили наш.

— Наши помощницы, — кричит Стёпа, — если он где-то рядом, обязательно укажут.

Вот это да, думаю, как это никто не додул? Надо в каждой экспедиции держать обученных соек, и как кто вздумает потеряться, выпускать, да ещё с записками-извещениями, пусть ищут. Ну и ум у меня — острый, аналитический. Идём теперь в сопровождении непрошеных необученных помощниц, которые нашли не тех, кого надо. Рядом молча перепархивают с дерева на дерево белобрюхие синички, и даже пёстрый дятел заинтересовался нами. Интересно, в чьей башке он углядел червоточины?

Водораздел между системой нашей реки и неизвестной северной, к которой мы пришли, оказался широким мини-плато, густо заросшим елью, пихтой, лиственницей, кедром, чахлой берёзой, ольхой, клёном и ещё невесть чем, и всё перевито мощнейшими лианами. Неба здесь не было. В дневных сумерках из густой травы и папоротника там и сям угрожающе торчали до блеска отмытые дождями острые ветки упавших и сгнивших деревьев. Было неуютно и тревожно. Отсюда можно куда угодно уйти, только чтоб не оставаться, и не обязательно обратно в наш ручей, как и сделал Колокольчик. Добравшись до северного склона угрюмого плато, полюбовались отрогами, спускавшимися в далёкую и невидимую отсюда долину. Все они были копиями наших, и нигде не видно ни одного указателя.