Русская фэнтези-2008 - Юлия Остапенко

— Николкой. — Мальчишка шмыгнул носом и вдруг, спохватившись, выпалил: — Я большой! Мне семь! Мне того… можно уже!!!

В крошечное оконце снаружи ударилось что-то тяжелое, стекло жалобно всхлипнуло и осыпалось на дощатый пол сотней крошечных осколков. Тотчас же на чердак пополз едкий серый дым, и чуть приглушенно, словно запутавшись в этом самом дыму, с улицы донеслось потрескивание горящего деревянного сруба и голоса. Неистовые. Хрипящие. Требующие.

— Выкурим! Выкурим колдовское отродье!!!

Это Нестор. Хороший мужик, дельный. Да только позабыл, видать, как я ему прошлым летом жизнь спас, из стремнины вытащил. Теперь вот моей жизни требует.

— Сже-е-ечь! И колдуна, и мальчишку его!!!

А это Авдотья. А ведь я ей сынка лечил, настоями целебными отпаивал.

Влетает в разбитое оконце горящая головня, на пол падает. Мгновенно тюфяк, что у дальней стены лежит, пламенем занимается. Потушить бы, да не до того — успеть надо, обломыш коры дубовой, талисман Николкин, сжечь.

Сложнее всего оказалось отца Николкиного убедить. Никак не хотел он мальчонку мне в ученики отдавать. Ну да. Знаем-знаем. Слышали. Семья большая. Каждая пара рук на счету. Все вы так говорите. А как посулил я мешок волшебной пшеницы, что урожая в пять раз больше обычного дает, так сразу и семья позабылась, и сын не так дорог стал.

Тонкая лесная тропинка истончилась, затерялась среди зарослей, блеснул гладью вод заросший кувшинками пруд, протянулись сквозь вершины сосен золотистые нити солнечных лучей, и за вековыми дубами показался терем. Мальчишка так и замер. Стоит, словно и не дышит вовсе, на крышу терема смотрит. Потом нос почесал и спрашивает:

— А он настоящий?

— Ты о ком? — знаю я, о ком, но проверить всё ж не мешает.

— Сокол, — тычет в крышу Николка, — золотой.

Чутье не обмануло. Мальчишка действительно оказался Учеником. Может ошибиться человек, да терем волшебный только тем сокола показывает, в ком душа чародейская живет.

Дверь с затейливой резьбой. Порог. Лениво разлегшаяся на нем клякса солнечного света. Дюжина шагов, и вот оно — главное сокровище моего терема. Колодец. Даже в самый жаркий день вода в нем холодна как лед, с потемневших бревенчатых стенок никогда не сходит иней.

Подвел я к нем Николку, рубаху снять велел. Немолод я, да и ведро тяжело — дрожит оно в руках, грозит воду заговоренную расплескать. А Николка будто знал, нахохлился как воробей. Ждёт.

Миг, и льется ручьями, стекает по тонким плечам вода колодезная, взрывается в чаще птичий гомон, меняются глаза у мальчишки — темнеет серый, стальным оборачивается. А вокруг утолщается, растет кайма золотая. Падают на землю последние капли воды, а передо мной уже стоит настоящий чародей. Маленький, пока еще неумелый, но все-таки чародей. И глаза. Серые с золотым. По ним, по глазам этим, и узнают чародея. Пока сила колдовская в нем есть, не потускнеют, не переменятся они.

Умницей Николка оказался. За год столькому выучился, сколько многим и за пять лет не одолеть. Наступило время талисман выбирать: поселится в нем крупинка силы колдовской, и пока цел он — никто чародею страшен не будет.

Каждый талисман сам выбирает. Подскажешь — и ушла из ученика сила колдовская, только дымок тонкий, багряный к небу потянется. Потому и уходят чародеи, не мешают ученикам.

Уж кто только на разные хитрости не шел, какой только талисман себе не выбирал, все на одном сходятся. Спрятать его надо. И чем надежнее, тем лучше. Не найти врагу талисман — не отобрать силу чародейскую. Да только Никола дальше всех пошел. Месяц на чердаке сидел, книги листал, лоб хмурил. А потом взял и исчез. Шесть дней неизвестно где плутал, а потом вернулся — долго кружил у колодца, гремел ведром да на небо посматривал. А когда на лес спустились первые сумерки, проскользнул в терем и, неуверенно потоптавшись на месте, протянул мне кусочек дубовой коры.

Вот тогда я за Николку и в самом деле обрадовался. Уж что-то, а до такого еще ни один из учеников не додумался. Не простая та кора. Коли срезать ее в полнолуние с дуба, что не меньше полутора веков ветви свои к солнцу тянет, а потом водой заговоренной трижды окатить — получится талисман лучше некуда. Ни нож его не возьмет, ни вода не размочит, ни огонь не сожжет. Вздохнул я тогда — второй раз доказал мне Николка, что выйдет из него чародей, каких во всем королевстве нет. А раз так, настала пора его людям показывать, с умениями колдовскими знакомить.

Радовался я тогда. Уважения и почета ждал. Да только не по-моему в тот раз вышло. У всякого чародея слабина есть. Один всё, что захочешь, предскажет, а вот погоду угадать не может, как над этим ни бьется. Другой от любой болезни исцелить может, а на себе царапина неделями заживает. Третий со всяким зверем по душам поговорит, а людей-то, бывает, и не поймет. И Николка исключением не оказался. В душах людских читал, словно в книге открытой. Ничего от него не утаить. Да только вот коли спросят его — всегда правду отвечал. А правда-то не всякому уху приятна.

Был у нас в селении кузнец. Женился он давно — добрый десяток лет минул, а так и остались они с женой бездетными. И вот — радость какая! Понесла жена его. Ходит кузнец по деревне, словно солнце майское светится. А как увидел Николку, так от него и не отстает.

— Будет у меня сын? — спрашивает.

— Не будет, — насупился Николка, в землю смотрит.

— Дочка, стало быть?

— И дочки не будет.

Побелел кузнец, за голову схватился:

— Никак — жена дитя не выносит?

— Выносит. Да только не твое это дитя будет. А Архипа-пахаря.

Ой и обозлился тогда кузнец на Николку. До самого леса поленом погонял, все волосья повыдергать грозился. Сбежал тогда Николка, в тереме схоронился. Да только стали люди к нему приходить — в глаза заглядывать. И полетела по селу правда — жгучая, горькая, страшная. Стал сосед на соседа волком смотреть. Кого во лжи обвиняют, кого — в конокрадстве, а кого за сплетни бьют.

А обиженные в Николку то камнем кинут, то помоями окатят, то топором замахнутся. Правда-то она всем глаза режет. Копился гнев людской, горой рос, волной поднимался, а сегодня вот — прорвало. Стянулись люди со всего села к терему лесному, сначала мальчонку им отдать требовали, а потом вот обозлились и нас обоих со света сжить решили.

Дрожат пальцы, дрожит зажатый в них кусок коры, вылизывают дощатый пол языки пламени. Все ближе огонь подбирается, все жарче в лицо дышит. Много народу вокруг терема, не хватит сил всех их чарами колдовскими окинуть, глаза отвести. Не выбраться мне из терема. Одно хорошо — успел я Николку путем тайным, подземным на полянку, что за соснами, вывести. А на поляне той дал я ему пичужку малую, за ней идти повелел. Покажет она ему дорогу из леса, от селян гневливых уведет.