Герберт Уэллс - Максим Чертанов

Быть в Лондоне ему было в ту пору необходимо еще и потому, что там находилась редакция радио «Би-би-си», начавшая регулярное вещание в 1922 году. То, что мы называем ток-шоу, появилось задолго до телевидения: Уэллс стал одной из первых «звезд» этих радиопрограмм. Правда, поначалу он возможностей радио не оценил. Впервые его пригласили на Би-би-си в 1925-м, высказаться по поводу телепатии. Он отказался. Ему предложили читать вслух свои тексты. Директор «разговорных» программ Ланс Сивкинг, его приятель по Реформ-клубу, обещал, что читать нужно будет в тихой, уютной комнате, назначил оплату: два фунта за тысячу прочитанных слов, предлагал бесплатно провести радио в квартиру Уэллса. Эйч Джи опять отказался. Он слушал программы Би-би-си и счел их вульгарными. Кроме того, он ужасно боялся. Уговорила его в 1929-м Хильда Мэтчисон, помощник Сивкинга, с которой он обедал у своей знакомой Эйлин Пауэр; Бертран Рассел, присутствовавший на этом обеде, вспоминал, что Уэллс по рассеянности утащил сумочку Мэтчисон, оставив ее без единого пенса, а та воспользовалась инцидентом, чтобы выудить у него согласие на выступление в эфире. Он выдвинул условие: отсутствие цензуры; Мэтчисон обещала, что ее не будет, но потребовала не задевать короля и религию.

Первое выступление Уэллса по радио состоялось 10 июля. Ублажали знаменитость как могли: перед эфиром был устроен обед за счет редакции, на который Уэллс пригласил своих гостей (около десятка), потом гостей пустили в студию, чтобы ему было не так страшно. Пригласили симфонический оркестр — играть перед выступлением. Принесли сифон с содовой и даже бутылку виски, если гость пожелает во время выступления промочить горло. Тема была — Лига Наций. Короля и религию Уэллс не обижал, но обидел патриотизм, заявив, что это явление несовместимо с миролюбием и тормозит прогресс. Говорил он в микрофон не так хорошо, как Киплинг или Шоу, слабым от волнения голосом, смущался, кашлял, но в общем получилось прилично: иные знаменитости в эфире и вовсе опозорились. Речь была на следующий день напечатана в газете «Лиснер». В редакцию хлынули возмущенные письма. «Простые слушатели» обвиняли Уэллса и Би-би-си в социализме, пацифизме, растлении умов. Профессионалы отреагировали иначе. В «Обсервер» вышла статья, где говорилось, что идеи Уэллса чрезвычайно интересны, и высказывалось мнение, что он со временем станет хорошим оратором. Сам он был в восторге, как человек, совершивший трудный и опасный подвиг, но от следующего приглашения отказывался — боязно.

Мэтчисон настояла на своем, пообещав, что он может привести с собой сколько угодно друзей и они будут держать его за руку, чтобы он не боялся. Через несколько недель он принял участие в серии ток-шоу «Точки зрения» наряду с Бернардом Шоу, физиком Оливером Лоджем и биологом Джоном Холдейном. Неизвестно, держали ли его за руку, но знакомых он привел — депутата парламента Артура Колфакса с женой, и редакция опять кормила их обедом. Его выступление было посвящено эволюции человека и завершалось словами о том, что он хотел бы «перевернуть радио так, чтобы у микрофона оказались его слушатели и высказали ему свои точки зрения».

Редакцию завалили письмами, на сей раз заинтересованными. Его снова пригласили выступить, а также сделали новое предложение: радиопостановки по его рассказам. Он уже изменил свое мнение о радио и не возражал. На Би-би-си он сделался постоянным гостем. В 1931-м он принял участие в серии радиопрограмм на «русскую» тему; текст его выступлений был издан в виде брошюры «Новая Россия», а в очень сжатом виде они вошли в очередную редакцию «Схемы истории». Засим последовало выступление на тему «Что бы я сделал с миром», в котором Эйч Джи рассказал, что осуществил бы всеобщее разоружение, ввел единую валюту, реформировал образование и сельское хозяйство; на все это он отводил 21 год. Поднялся шум, слушатели опять возмутились. В общем, он был востребован и в моде.

В октябре в Лондон на несколько дней приезжала Мура Будберг, а в ноябре состоялась знаменательная встреча. Поскольку Эмбер Бланко-Уайт, став соавтором Уэллса, часто виделась с ним, было решено, что их дочь может наконец познакомиться с биологическим отцом. Девушке исполнился 21 год, она с отличием сдала экзамены на степень бакалавра наук в Лондонской школе экономики: хороший предлог для праздничного ужина, на который Уэллс пригласил Бланко-Уайтов. Он сильно робел и попросил знакомую светскую даму Эдит Баньолд сопровождать его «во избежание возможных эксцессов». Но эксцессов не было. Анна Джейн оказалась разумной девушкой. Она любила своего отца, который ее воспитал, и с уважением отнеслась к человеку, чьи гены унаследовала. Эйч Джи увидел в ней «чистую духом, страстно увлеченную работой, в меру честолюбивую молодую женщину»:

«Я не думаю, что ребенок, которого я в глаза не видал с младенчества до зрелости, может воспринимать меня как настоящая дочь, но я вижу в ней как бы любимую племянницу, и всякий раз, когда она оказывается в Лондоне, мы с ней вместе обедаем, и бываем в театре, и очень мило друг с другом общаемся». Опять, как о сыновьях: нет никакой там «кровной связи» и особенной любви. Но в письме к дочери, отправленном спустя год после знакомства, отец писал иное: «На протяжении многих лет я старался забыть о твоем существовании. Но ты — моя кость от кости и плоть от плоти, и это факт. Я очень люблю тебя». Энтони Уэллс потом утверждал, что Анна Джейн их общего отца терпеть не могла. Сама Анна Джейн Бланко-Уайт, когда журналист Ричард Брукс брал у нее интервью в 1976 году, отзывалась об Эйч Джи тепло и считала, что он и Эмбер всю жизнь любили друг друга. На другой же день после встречи с дочерью Уэллс учредил для нее траст, средства от которого обеспечивали ее на всю жизнь. (Анна Джейн потом уедет жить в США, а оттуда в Австралию.) Общение со старшими Бланко-Уайтами также стало регулярным: мужа Уэллс находил скучноватым, но ценил в нем терпимое отношение к себе, а сама Эмбер постепенно стала для него доброй приятельницей. Это была самая скандальная из его связей, а завершилась она более идиллично, чем какая-либо другая.

Работа над «Трудом, богатством и счастьем» заняла почти весь 1930-й, Уэллс отвлекся лишь на два небольших публицистических текста, которые будут изданы на будущий год — «Путь к миру во всем мире» и «Что нам делать с нашей жизнью?». Для книги ему нужен был консультант по советской экономике — им стал Майский. Отношения между Великобританией и СССР были к тому времени восстановлены лейбористским правительством, возвратившимся к власти после выборов 1929 года, но Майский в Англию не вернулся — он был назначен послом в Финляндию. Уэллс консультировался с ним по почте. Работа шла медленно, и поздней осенью, оставив холодный Лондон ради «Лу-Пиду», Эйч Джи начал «классический, старинный» роман — «Бэлпингтон Блэпский» (The Bulpington of Blup: Adventures, Poses, Stresses, Conflicts, and Disaster in a Contemporary Brain, опубликован издательством «Хатчинсон» в конце 1931 года).

В герое сидят два человека: Теодор Бэлпингтон пытается смотреть в лицо фактам, но Бэлпингтон Блэпский, «настоящий англичанин», который ненавидит и боится «евреев, пуритан, либералов, прогресса, эволюции и всех этих темных и страшных сил», окружает свою жизнь привычными иллюзиями: «Мы верим в более ощутимые и глубже затрагивающие нас понятия верности, в пылкое безумство личной любви, в королевский сан, в доблестное ведение войны, в красоту благородных усилий и высокую трагедию». Противостоящие Бэлпингтону Блэпскому сторонники нового мира убеждены, что успех их дела не за горами. Им возражают: «„Вы упускаете из виду вечные, основные свойства человеческой природы. Вот в чем ваша ошибка. Вы могли бы построить этот ваш пресловутый плановый мир только при одном условии, а именно: если бы человечество было не тем, что оно есть“. — „Мы его переделаем, — сказал молодой человек. — Воспитаем“. — „Воспитание — это шлифовка! Воспитанием не переделаешь“». Но Эйч Джи был убежден, что воспитание — не шлифовка и достаточно преподавать школьникам историю по-новому, чтобы они начали по-новому мыслить.

В конце марта 1931-го с готовым текстом «Бэлпингтона» Уэллс вернулся в Англию. Родина встретила его печальными событиями: на другой день после его приезда умер Арнольд Беннет. А в августе врачи обнаружили у Эйч Джи диабет в тяжелой форме. Когда он еще не знал о диагнозе, было уговорено, что в конце лета он приедет к Одетте. Но теперь нужно было оставаться в Лондоне и спешно лечиться, так как на осень была запланирована очередная поездка в США по приглашению американских издателей, которые готовились выпустить «Труд, богатство и счастье». Одетта, нарушив запрет появляться в Англии, приехала ухаживать за больным. Больной не желал ее видеть: он был убежден, что она ему изменяет, и менее, чем когда-либо, был настроен на ней жениться. Чтобы выпроводить Одетту в Грасс, ему пришлось поехать с ней и пробыть в «Лу-Пиду» две недели, что не пошло на пользу его здоровью. В сентябре он вернулся в Лондон, а несколько дней спустя умерла — от той же болезни, что обнаружили у него самого, — его первая любовь, Изабелла. Он почувствовал себя совсем одиноким, но Одетту видеть все равно не хотел. Пригласил в Лондон Муру Будберг, она пробыла с ним неделю, а когда Мура уехала, отправился в Америку. Поездка отняла полтора месяца и страшно его измотала; единственная радость — встреча с Маргарет Сэнджер, связь с которой из «страстно дружеской» превратилась к тому времени в просто дружескую.