Наследник Клеопатры - Джиллиан Брэдшоу

Октавиан, усмехаясь, посмотрел на египтянина.

– Ты действительно похож на моего отчима. Он тоже до последнего стоял на своем. Я вижу, что ты все еще хочешь, чтобы этот юноша стал твоим партнером. Он что, спал с твоей дочерью?

Кровь снова прилила к лицу Ани.

– Нет, – коротко ответил он. – Насколько мне известно, нет. Мелантэ – порядочная девушка. – Ани вздохнул и признался: – Мне очень жаль, что моя дочь вообще с ним повстречалась, потому что она уж точно не захочет его отпускать.

Октавиан снова посмотрел на нож, который продолжал держать в руках, и начал им поигрывать.

– Вот что я тебе скажу. Когда Цезарь объявил меня своим преемником, мой отчим уговаривал меня отказаться от престола. Он говорил, что меня или сметут с пути, или убьют в борьбе за престол, или вся эта бесконечная вереница обманов, жестокости и измен, на которые мне придется пойти самому, чтобы достичь успеха, разрушат в конечном итоге мою душу. Я очень любил Филиппа и внимательно прислушивался к его советам. Мне кажется, что он был очень мудр, о чем свидетельствуют сказанные им слова. Моя душа еще не совсем умерла, но я вижу, как постепенно я утрачиваю то, что всегда считал главной ценностью: вот я поступился принципами, вот расстался с сокровенной надеждой, а вот и кого-то предал...

– Вы хотите пощадить его, – твердо сказал Ани, внезапно осознав, для чего его здесь оставили.

Октавиан, криво улыбаясь, снова посмотрел на египтянина и ответил:

– Когда Клеопатра была у меня в плену, она показала мне некоторые письма, которые мой дядя ей писал. Он и вправду ее любил. Будучи ребенком, я обожал дядю Юлия. Я обязан ему всем. Он признал Цезариона своим сыном. И этот юноша действительно его сын, что бы я ни говорил всему свету. До сегодняшнего дня я не был в этом уверен, но сейчас у меня не осталось никаких сомнений. Дяде Юлию не понравилось бы, если бы я его убил. – Октавиан тяжело вздохнул. – Признаться, Цезарион чуть не вывел меня из себя своим показным превосходством и тем, как он говорил тут о проскрипциях. Тем не менее нужно признать, что он обладает исключительной смелостью вкупе с умом, красноречием и преданностью своим друзьям. Кроме того, он знает, что такое совесть. Лучше бы я вообще с ним не встречался. Не видясь с ним, мне бы было гораздо легче отдать приказ, чтобы его убили.

– Но вы же император! – воскликнул Ани. – Почему вы должны делать что-то, чего вам не хочется?

– Если я подарю юноше жизнь, это будет похоже па то, как если бы я победил армию, но оставил при этом всех целыми и невредимыми, не забрав у них даже оружие и деньги. – В голосе Октавиана чувствовалась горечь. – До тех пор пока Цезарион ходит по этой земле, он представляет собой угрозу для мира. Сегодня он хочет незаметно скрыться, и в этом его поддерживают друзья, – но только сегодня. А что станет через несколько лет, если случится какое-нибудь непредвиденное несчастье – опустошительное наводнение или вторжение иностранных завоевателей – и Египет будет взывать к спасителю? Не появится ли он тогда?

– Государь! Вы же сами слышали, что он сказал! Арион твердо убежден в том, что если он пойдет на вас войной, то будет только хуже. Он признает, что вы единственный, кто способен обеспечить в этой стране мир. Или вы думаете, что он лгал, когда заявил вам, что ему и в самом деле лучше умереть? У него даже в мыслях не было, что вы можете его пощадить!

– Я не сомневаюсь, что Цезарион не кривил душой, – он говорил правду, в которую он сейчас свято верит. Но обстоятельства меняются, и царям, если они хотят выжить, приходится под них подстраиваться.

– Такое может случиться, если он будет оставаться Птолемеем Цезарем, – подойдя ближе и став на одно колено, произнес Ани. Он пронзительно посмотрел императору в глаза и продолжил: – Будучи Арионом, он уже ни для кого не опасен. А после трех лет жизни под этим фальшивым именем никто и не поверит, что он когда-то был Птолемеем Цезарем. Вы убили Птолемея Цезаря, и всем об этом известно. Но теперь вы могли бы подарить жизнь Ариону.

Октавиан засунул нож в чехол и крепко сжал его двумя руками. Затем он поднял голову и пристально посмотрел на Ани.

– Такая жизнь, разумеется, не подходит для царя, – осторожно произнес Ани. – Это будет жизнь купца. Но мальчик будет жить, и вы будете знать, что сын вашего дяди все еще видит белый свет и что кровь все еще течет в его жилах. Вы будете осознавать, что где-то продолжается его род, пусть даже с примесью нецарской крови. Вас не будут терзать угрызения совести, что вы уничтожили это семя. Сейчас у вас есть возможность одновременно избавиться от врага и сохранить троюродного брата.

– Ты за него ручаешься? – негромко спросил Октавиан. – Поклянись своей жизнью и жизнью каждого из членов твоей семьи, что он останется Арионом до конца своих дней.

Ани подумал с минуту, а затем набрал полную грудь воздуха и торжественно объявил:

– Да, государь. Я клянусь своей жизнью и жизнью каждого члена моей семьи. Отдай его мне, и я буду за него в ответе. Только я не знаю... не знаю, согласится ли Арион на это. Юноша чрезвычайно горд, а его собственная жизнь не представляет для него никакой ценности. Мне кажется, что он видит в смерти свое освобождение.

– Он любит твою дочь, – возразил Октавиан. – Я сделаю ему это предложение. Если он согласится, я перепоручу его тебе.

С этими словами император поднялся, подошел к двери и распахнул ее.

Неподалеку от двери, посреди тускло освещенного коридора, стояли Арион и Мелантэ, охраняемые стражниками. Мелантэ проскользнула в петлю, образованную двумя руками юноши, закованными в кандалы, и ласково гладила его по волосам. Когда дверь отворилась, все обернулись.

– Заведите его обратно, – приказал император.

Мелантэ вынырнула из-под оков и взяла Ариона за руку. Стражники поспешно встали на свои места: один – в голове их маленькой процессии, а второй – сзади. В таком порядке они снова прошли в зал для аудиенций.

Ани вспомнил, каким был Арион в последние дни их путешествия, когда они плыли от Птолемаиды до Александрии. Преодолевая сомнения, робость и страх, Арион как будто раскрывался навстречу новому счастью. Ани внезапно захотелось, чтобы это не заканчивалось. Однако гордый юноша был Арионом лишь месяц, а всю свою прежнюю жизнь он оставался Птолемеем Цезарем. Можно ли надеяться, что он с готовностью откажется от всего того, что было неотъемлемой частью его жизни, ради чего-то совершенно нового, которое только-только начинает зарождаться?

Октавиан присел, снова пристально посмотрел на своего узника и объявил:

– Я обсуждал создавшуюся ситуацию с твоим другом Ани, сыном Петесуха. И он, как мне кажется, выдвинул дельное предложение. Ты читал «Электру» Еврипида?