Александр Беляев - Зеев Бар-Селла

«Рассказывают, будто немецкий майор, военный комендант Детского Села (то есть Пушкина. — З. Б.-С.), узнав, что в подведомственном ему городе скончался писатель, чьи произведения он знал и любил (многие беляевские книги были к тому времени переведены в Германии и пользовались там популярностью — в первую очередь роман „Властелин мира“ и Вагнеровский цикл), устроил ему похороны с оркестром и воинскими почестями. Впоследствии, когда немецкая оккупационная политика резко ужесточилась, майору, говорят, пришлось за это ответить — Бог весть, сколь серьезно».

Впоследствии Андрей Балабуха в этом рассказе все-таки усомнился:

«Увы, все поиски немецких следов этой истории, предпринятые полтора десятка лет назад мною и моим покойным другом и соавтором, ведущим отечественным литературоведом в области фантастики Анатолием Федоровичем Бритиковым, оказались тщетными. Сами поехать в Германию для архивных разысканий мы, понятно, не могли, а нашим немецким друзьям и коллегам выяснить ничего не удалось».

Другой биограф Беляева, Олег Орлов, об оркестре на похоронах не слыхал, но тоже считает, что немцы были к Беляеву неравнодушны: стоило только Беляеву скончаться, как им «заинтересовывается гестапо. Исчезает папка с документами. Немцы роются в книгах и бумагах Беляева»[389].

А краевед-царскосел Федор Морозов уверяет, что ему известна и причина такого пристального интереса. Оказывается, это Янтарная комната. Да-да — та самая, которая была вывезена немцами из Царского Села в Кёнигсберг, а там таинственнейшим образом пропала. Так вот, объявляет Федор Морозов, пропала, да не она! Потому что Сталин Янтарную комнату заблаговременно вывез, а немцам оставил копию. Настоящую же реликвию Сталин готовил в подарок — вначале Гитлеру, затем Рузвельту… Потом дарить передумал, и ныне сберегается Янтарная комната в тайном хранилище. А Беляев про все это узнал и даже начал писать об этом роман. А когда пришли немцы, то писателя схватили и принялись допрашивать в гестапо. Беляев гестаповцам тайну не выдал, но допросов не выдержал и скончался.

Поверить в эту историю мешает только одно — полное отсутствие не то что фактов, но даже малейшего правдоподобия… Ведь и Янтарную комнату никто копировать не собирался, и Беляев ничего на эту несуществующую тему не писал…

Честно говоря, в Царском Селе любили сочинять героические сказки. И про профессора Чернова после войны рассказывали, что немцы предложили ему сотрудничество, но профессор, едва только его допустили к микрофону местной радиостанции, вместо восхваления новых порядков призвал сограждан к самоотверженной борьбе с оккупантами. И немцы с Черновым расправились. На эту тему поэт В. М. Черников написал целую поэму. «Профессор» называется…

Вот только вдове Чернова, Маргарите Алексеевне, находившейся рядом с мужем до последнего его часа, такой героический эпизод остался неизвестен. Неизвестно также, работал ли при немцах Пушкинский радиоузел…

Тем не менее одну загадку смерти писателя никто пока не разрешил… Ее даже никто не заметил.

С конца 1950-х и по сей день в справочниках и энциклопедиях указывается, что Александр Беляев скончался 6 января 1942 года.

Но еще в 1954 году, в мюнхенском журнале «Грани», был опубликован дневник Лидии Осиповой за 1941–1944 годы. И из дневника этого выяснилось, что в 1941 и 1942 годах автор его находился в оккупированном немцами Пушкине.

Несколько слов о Лидии Осиповой. Прежде всего, звали ее иначе: Олимпиада Георгиевна Полякова, 1902 года рождения. Осиповой и Лидией Тимофеевной она стала после войны, чтобы избежать выдачи советским властям как пособницы оккупантов. Приход немцев она приветствовала, уповая на то, что немцы покончат с большевизмом. Потом разочаровалась и в немцах — выяснилось, что способствовать становлению свободного русского государства те не собираются. В 1943 году перебралась в Ригу, печаталась в газете «За Родину». Очень радовалась тому, что газета себя окупает, а значит, хотя бы существует не на немецкие деньги. Но отступала вместе с немцами и оказалась в Германии, где встретила конец войны и в 1958 году скончалась.

Кроме лютой ненависти к советской власти, до конца дней испытывала еще и физические страдания — последствия бруцеллеза: в конце 1930-х, отдыхая в Крыму, выпила парного молока.

А в 1954 году, как уже было сказано, опубликовала в эмигрантском журнале свои записки, которым дала провокационное название «Дневник коллаборантки». Дневник был напечатан с большими купюрами. Это выяснилось, когда в Бахметьевском архиве (Нью-Йорк) был найден оригинальный текст, который через 50 лет (и тоже в извлечениях) был напечатан Н. А. Ломакиным в сборнике «Неизвестная блокада». О первой публикации в «Гранях» и о том, что «Лидия Осипова» — псевдоним, Ломакин не подозревал.

Но сейчас нас интересуют лишь три дневниковые записи:

23 декабря [1941 года]

Умер Александр Нилович Карцев. Умер, имея несколько фунтов гречневой крупы и муки. Умер от голода, имея, по нашим понятиям, очень много золота. Это еще один вид самоубийц. Люди боятся будущего голода и потому голодают до смерти сейчас и умирают на продуктах… [все] боятся будущего. А настоящее таково, что никакого будущего может и не быть. <…>

Писатель Беляев, что писал научно-фантастические романы вроде «Человек-Амфибия», замерз от голода у себя в комнате. «Замерз от голода» — абсолютно точное выражение. Люди так ослабевают от голода, что не в состоянии подняться и принести дров. Его нашли уже совершенно закоченевшим[390]. <…>

Профессор Чернов умирает от психического голода… <…> Человек физически не голодает, но так боится начать голодать, что умирает… <…>

24 декабря.

Морозы стоят невыносимые. Люди умирают от голода в постелях уже сотнями в день. В Царском Селе оставалось к приходу немцев примерно тысяч 25. Тысяч 5–6 рассосалось в тыл и по ближайшим деревням, тысячи две — две с половиной выбиты снарядами, а по последней переписи Управы, которая проводилась на днях, осталось восемь с чем-то тысяч. Всё остальное вымерло. Уже совершенно не поражает, когда слышишь, что тот или другой из наших знакомых умер. Все попрятались по своим норам, и никто никого не навещает без самого нужнейшего дела. А дело всегда одно и то же — достать какой-нибудь еды[391]. <…>

26 декабря.

Профессор Чернов умер. Говорят, что жена отнеслась к этому безразлично. Инстинкт самосохранения в этой семье превалирует над остальными. Наш городской юрист также заболел психическим голодом. А они питаются гораздо лучше нас… <…> Как много полезного могли бы найти для себя психологи и философы, если бы наблюдали людей в нашем положении[392].