Скитальцы - Хао Цзинфан

спокойно светящаяся в вышине, далекая, но при этом теплая и утешающая тех, кто смотрел на звезды со страхом и смятением.

– Ты узнаешь хоть какие-нибудь созвездия? – спросила Люинь у Анки.

Он покачал головой.

– А Землю можешь найти?

Анка вновь покачал головой.

Люинь вздохнула:

– Будь с нами Зета, она бы нам всё показала.

– Сомневаюсь, – хмыкнул Анка. – Она же космолог, а не астроном. Я слышал, что она звезды ни на вид, ни по названиям не знает.

Люинь начала тихо напевать старинную песню. После того как закончилась песчаная буря, к девушке возвратилось желание покоя. Пение, как звездный свет, было бесплотным, но успокаивало.

– Мне нравится кое-что из того, во что верили древние люди, – проговорил Анка.

– Например?

– Когда кто-то умирает, он превращается в звезду на небе.

– Мне это тоже нравится. Мне всегда казалось, что те, кого мы знали и кто умер, – это звезды. Кажется, в Млечном Пути триста миллиардов звезд. Примерно столько же, сколько всего жило на свете людей.

Анка усмехнулся:

– Тут могут быть проблемы. Люди продолжают рождаться, а вот звезд больше не становится.

– Всё равно мне эта мысль нравится.

– Мне тоже, – сказал Анка. – Разве не здорово было бы, если бы нас отправили на Землю с какой-то миссией, завершив которую, мы бы возвращались в небо? Тогда было бы легче жить, с этой мыслью.

– Ага.

Они смотрели на окутанный ночной тьмой кратер, думали о мечте Миры полетать вокруг Марса и не могли избавиться от мыслей о будущем. Анка сказал, что тоже очень хотел бы увидеть гору Олимп и испытать ощущения полета на таких высотах. А Люинь хотелось бы посетить сеть «каналов» на северных равнинах и в области долины Рави, к югу от экватора. Руди говорил, как здорово было бы забрать всю воду с Цереры и заполнить ею эти древние «каналы». Люинь гадала, как они будут выглядеть с водой, станут ли похожи на настоящие реки.

– А может быть, когда-нибудь мы отправимся к другим звездам, как экипаж «Цереалии».

– Ты знаешь, где сейчас этот корабль-колония?

– Они благополучно покинули Солнечную систему. Похоже, всё идет хорошо.

– Значит, скорее всего, уже идет подготовка к отбору следующей команды.

– Наши шансы невелики, – сказал Анка. – Думаю, на нас обратят внимание через пару десятков лет, не раньше.

– Всё равно надежда есть.

Потом они говорили о далеких звездах – так, словно это были названия улиц. Не имело значения, о скольких миллионах километров или десятках лет шла речь – Люинь и Анка вели беседу, качаясь на волнах безнадежной надежды. В небе, одна за другой, загорались неведомые планеты, а само небо походило на абстрактный набросок карандашом.

Глубокая ночь подарила Люинь невероятную свободу. Такой свободы она не ощущала со времени пребывания в больнице, когда в одиночестве читала книги на обзорной площадке. Ощущение было такое, будто у нее под кожей бушует море, и это придавало девушке отваги, помогало найти верный путь.

Звезды ровно горели в вышине, будто бриллианты времени, и вдруг в глубине памяти Люинь проснулось воспоминание, и она начала цитировать отрывок из книги, которую очень любила – «L’Homme révolté»[24].

Mais qui se donne…[25]

Почти триста лет назад Камю говорил о столкновении с собственной судьбой, о бунте против истории, о выборе надежного острова Итаки, о первой и последней любви Земли.

Голос Люинь тихим эхом звучал в ее шлеме, как сердечный манифест. Анка внимательно слушал. Потом они долго молчали. Обоим не хотелось нарушать ту простую решимость, которая поселилась в сердце. Все другие слова казались ненужными. Древний кратер и покинутые пещеры безмолвно лежали внизу, и не было для Анки и Люинь сейчас лучшей опоры и поддержки.

Вернувшись в пещеру, они не сразу сумели заснуть. Они улеглись рядом и, ощущая малейшее движение друг друга, заливались смехом. Несколько раз погружались в сон, но тут же просыпались и снова смеялись. Но усталость в итоге взяла свое, и они крепко заснули.

Утро

Как только Анка встал, Люинь сразу проснулась. Она всегда спала чутко, и, стоило Анке убрать руку с ее плеча, она тут же это ощутила и очнулась от дремоты. За озаренным золотым сиянием выходом из пещеры она увидела освещенные солнцем вершины гор. Люинь несколько раз моргнула и пробудилась окончательно. Она приподнялась и села, огляделась по сторонам и увидела, что Анка уже вышел из пещеры. При свете здесь было тепло и безопасно. Люинь отодвинула в сторону одно крыло, загораживавшее выход, и выбралась наружу.

Анка стоял справа и, приставив руку к поясу, смотрел на дальний край кратера. Еще только-только рассвело, и на половине профиля Анки лежала тень, а забрало его шлема сверкало в лучах восходящего солнца.

Увидев Люинь, он улыбнулся и прошептал:

– Осторожнее. Пока еще холодно.

Он протянул руку.

Люинь подошла к нему. Анка обнял ее и прижал к себе.

– Любуешься рассветом?

Анка кивнул:

– Уже несколько лет его не видел.

Люинь вздохнула:

– Я настоящего рассвета никогда не видела. На Земле однажды пошла к морю перед рассветом, но день выдался пасмурный.

С каждой минутой становилось всё светлее. Небо пока оставалось темным, но из дымчатых теней мало-помалу проступал пейзаж. Луч за лучом, солнце поднималось над краем кратера, но пока его заслонял высокий пик, поэтому Люинь и Анка видели свет, а самого солнца не видели. Кратер постепенно стряхивал с себя ночное одеяние, обнажал ущелья и ложбины, пыль, скалы и камни. Это напоминало о свернувшемся калачиком малыше, который позабыл о вчерашних шалостях. Утренний ветерок был легким. Люинь не чувствовала его прикосновения, но видела, как шевелится краешек ремня на ее скафандре. Свет приобретал цвета. Склоны кратера снова уподобились светотеневой, черной с золотом, гравюре, и большая часть гигантской чаши уже вернулась к обычной коричнево-желтой окраске. Резкая граница между тенью и светом очерчивала гладкие и плавные изгибы. Создавалась прекрасная пейзажная картина.

– Погляди туда! – указала Люинь.

– Ты на что смотришь?

– На горы. Погляди на тени! Видно, что там кто-то поработал…

– Думаешь, что…

– Да, там поверхность обработана.

– Но как это возможно? – пробормотал Анка, глядя туда, куда указывала Люинь. – Однако ты права…

Западный и южный склоны кратера создавали единое изображение гигантского перевернутого дерева. Ущелья, расположенные ближе к краю кратера и выглядевшие так, словно их проточили водопады, формировали морщинистый ствол. Ниже раскидистая сеть неглубоких трещин и ложбин образовывала ветви и густую крону. И хотя в основном рисунок был природным, каждый поворот, каждое соединение линий несло на себе следы труда человеческих рук. Острые углы были