Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю - Дмитрий Иванович Иловайский

такою уверенностью борется с антинорманизмом, как в начале; он сознается, что в предании о «призвании Рюрика уже пробито несколько брешь» (С. 696). Мы еще не теряем надежды, что всем известная ученая добросовестность со временем приведет его и к другим уступкам.

IV

Могильные данные в отношении к вопросу о руси и болгарах

Кроме истории и филологии, которыми злоупотребляла норманнская система для того, чтобы утвердить басню о призвании никогда не бывалых варяго-руссов на якобы научных основаниях, приверженцы этой системы немало злоупотребляли и археологией. Такие раскопки могильных курганов давали повод везде находить следы варягов, к которым относили все то, что принадлежало руси. Впрочем, такое заключение было естественно в то время, когда в тождестве этих двух народов не сомневались. Но вот что говорят археологические факты.

Византийские золотые монеты, найденные в числе нескольких сот подле Ненасытетского порога на острове Майстрове, обнимают время по крайней мере от VII в. до XI включительно[169]. Отсюда ясно следует, что плавание русских караванов по Днепру из Киева в Грецию восходит ко времени не позднее VII или первой половины VIII в., то есть к тому времени, когда о варягах на руси еще не было и помину.

Затем обращаю внимание читателей на те в высшей степени любопытные результаты, которые получены раскопками варшавского профессора Д.Я. Самоквасова, произведенными в 1872–1873 гг. в пределах земли северян. Множество разрытых им могильных курганов вполне подтвердило русские, византийские и арабские известия о погребении покойников чрез сожжение у славяно-русских язычников; а вместе с тем представило разнообразные вещественные памятники и самого народа. Означенные могилы и находимые в них предметы вооружения и другие вещи с арабскими и византийскими монетами, во-первых, свидетельствуют об исконном пребывании могучего русского племени в области Десны, Семи, Суды и вообще в Приднепровском краю, а во-вторых, о воинственном характере этого племени и его деятельных торговых сношениях с миром восточным и греческим еще в эпоху так называемую до-рюриковскую, следовательно, о его уже значительно развитой гражданственности (разумеется, сравнительно с другими языческими народами Средней и Северной Европы того времени). С результатами раскопок г. Самоквасова и с значительнейшими его находками (особенно из Черниговского кургана, известного под именем Черного) мне впервые пришлось познакомиться на Киевском археологическом съезде летом 1874 г. Мои главные выводы, добытые пересмотром вопроса о варягах и руси, тогда уже были закончены, и мне пришлось скорее, чем я мог надеяться, найти такое неопровержимое, вещественное подтверждение этим выводам[170].

Я не знаю, к каким натяжкам прибегнет теперь норманнская школа, чтобы отрицать эти очевидные данные и настаивать на существовании небывалого народа варяго-руссов, пришедшего из Скандинавии во второй половине IX в. По моему мнению, для нее остается единственный исход: согласиться с первоначальной летописной редакцией, по которой русь, славяне и чудь призывали варяжских князей, и, следовательно, отстаивать эту легенду в ее первобытном, то есть династическом, значении. Но, по всей вероятности, норманисты этого не сделают; они очень хорошо понимают, что тогда и басня о призвании уничтожится сама собою. Сильному, воинственному русскому племени, объединившему восточных славян и грозному для соседей, не было никакой нужды призывать к себе чужих князей из-за моря: оно издавна имело своих собственных. Исторические источники упоминают о роксаланских князьях еще в первые века по Р. Х. (см. выше).

Одновременно с означенными раскопками в Приднепровском крае сделано весьма любопытное открытие далее на юге, именно в окрестностях Керчи. Открытие это, как сейчас увидим, имеет некоторое отношение к вопросам о Древней Руси и болгарах. Приведу сообщение, сделанное мною не далее как в марте 1876 г. в одном из заседаний Московского археологического общества[171].

Нельзя не отдать справедливости добросовестному исследованию г. Стасова, исследованию, которое он посвятил объяснению фресок, найденных в 1872 г. в одной керченской катакомбе[172]. Сближение их с памятниками восточными, преимущественно иранскими, по моему мнению, очень удачно. Сходные черты в костюмах, вооружении и орнаментах, встречающиеся здесь, действительно указывают на связи с Востоком, с Азией и на восточное происхождение самых племен, представители которых изображены на данных фресках. Но за этим общим положением возникает неизбежный вопрос, нельзя ли еще точнее определить, какие именно племена, какие народные типы, какую эпоху имеем мы перед собою?

Время, к которому должны быть отнесены означенные фрески, г. Стасов полагает между началом II и концом IV в. по Р. Х. По всем данным, такое положение надобно считать верным или весьма вероятным. Следовательно, мы имеем перед собою последнюю эпоху Боспорского царства, эпоху династии савроматов. Известно, что в самом начале I в. по Р. Х. Боспорским краем овладело сарматское племя аспургов. Это было одно из тех сарматских племен, которые издавна жили между Азовским морем и Кавказом, и отчасти на Таманском полуострове, то есть в самых пределах Боспорского царства. Князья аспургов, захвативших это царство, по дошедшим до нас монетам, носили по преимуществу имена савроматов и рескупоридов. Эти варварские князья, однако, уже настолько были знакомы с эллино-римскою цивилизацией и настолько искусны в политике, что вначале они сумели приобрести покровительство самих римских императоров, начиная с Августа и Тиберия. Разумеется, чтобы обеспечить за собою Боспор, они признали себя покорными вассалами римских императоров и показывали им особую преданность; это видно, между прочим, из того, что они к своим именам присоединили имена своих покровителей; отсюда мы встречаем на монетах и надписях Тиберия Юлия Савромата или Тиберия Юлия Рескупорида[173]. Но подчинение Риму продолжалось только до тех пор, пока в самой Римской империи не наступил смутный период, то есть до второй половины III в. Тогда савроматская династия не замедлила воспользоваться этими смутами, чтобы приобрести самостоятельность.

Находясь в тесных отношениях с миром эллино-римским, подчиняясь влиянию его цивилизации, савроматы в то же время, очевидно, сохраняли нравы и предания, вытекавшие из восточного происхождения. Они заключали родственные связи с потомками Митридата Понтийского, который одно время, как известно, владел Боспорским царством, и вследствие этих связей последняя боспорская династия может быть равно относима к савроматам и ахеменидам. Я именно позволяю себе в главных фигурах, которые изображены на фресках, усмотреть представителей этой савроматской эпохи в Пантикапее, разные бытовые черты, здесь встречающиеся, без сомнения, указывают на двойственное влияние, то есть римское и восточное.

Герой этих фресок, то есть лицо, погребенное в данной катакомбе, есть, конечно, один из предводителей, отличившийся своими подвигами в войнах с соседними варварами; а известно, что соседние варварские народы в эту эпоху все более и более теснили Боспорское царство, пока впоследствии не разрушили его окончательно. Тип главного героя и его