Убийца Шута - Робин Хобб

Рэвел закончил. Я улыбалась. Улыбалась, улыбалась, улыбалась. Я с отчаянием посмотрела на отца и пробормотала:

— Это все прекрасно. И все-таки я принесу из своей комнаты несколько вещей. Большое спасибо всем вам.

Потом я убежала. Я надеялась, что покинула комнату прилично, но, очутившись в коридоре, я побежала. Я проскользнула мимо двух слуг, несущих свернутый ковер, пересекла зал и нашла дверь моей старой комнаты. Я заперлась в ней.

Очаг вычистили, в комнате было пусто и холодно. Ободранная рама кровати походила на скелет. Я заставила себя открыть дверь в комнату для прислуги и заглянуть туда. Она тоже была пуста. Тяжелая кровать еще стояла в углу, изголовье аккуратно загораживало тонкую панель, скрывающую мой вход. По крайней мере, это сбережет его.

Я медленно вернулась в комнату. Пустая каминная полка. Исчез синий керамический подсвечник. Нет крошечной вырезанной совы, которую мы с мамой купили на рынке в Приречных дубах. Я открыла свой маленький сундук для одежды. Пусто. Большой сундук у подножия моей старой кровати. Пусто, только слабый аромат кедра и лаванды. Убрали даже пакетики. Не было синего шерстяного одеяла, истертого до полупрозрачности. Не осталось ни одной моей старой туники и ночной рубашки. Все эти стежки, сделанные рукой мамы, превратились в пепел, защищая обман отца, чтобы никто не узнал, что в ту ночь мы сожгли тело. У меня осталась только та одежда, которую я унесла в мамину комнату, где спала. Я спрятала там и ночную рубашку. Если они не нашли и не унесли ее!

Я скрестила руки на груди и сжимала их, вспоминая остальные пропавшие вещи. Вырезанная «книга» про травы, которую я всегда держала у кровати. Подсвечник для моего ночного столика. Меня охватил ужас, я упала на колени и открыла ящик стола. Исчезли, все жирные ароматные свечи, сделанные мамой, исчезли. Я никогда не спала в этой комнате без того, чтобы не сжечь одну из них, пока засыпаю, и не могла себе представить, что останусь в новой комнате без их утешительного аромата. Я смотрела в тусклую пустоту ящика, и сжалась, запустив ногти в ладони, чтобы не разлететься на куски. Я зажмурилась. Если медленно вдыхать носом, то можно ощутить слабый запах аромат когда-то лежавших здесь свечей.

Я и не знала, что он здесь, пока он не сел на пол позади и не обнял меня. Мой отец заговорил мне в ухо.

— Би, я спас их. Я пришел сюда, поздно ночью. Я забрал свечи и несколько других вещей, которые, я знал, ты любишь. Я сохранил их для тебя.

Я открыла глаза, но не расслабилась в его руках.

— Ты должен был сказать мне, — свирепо ответила я, внезапно разозлившись. Как он мог позволить мне ощутить потерю, даже на такое короткое время? — Ты должен был разрешить мне прийти сюда и забрать мои любимые вещи прежде, чем их могли сжечь.

— Ты права, — признал он, а затем добавил: — Тогда я не подумал об этом. Это надо было сделать немедленно. Слишком многое здесь происходит, и очень быстро.

Я холодно спросила:

— Так что ты сохранил? Мои свечи? Мою книгу о травах? Мою статуэтку-сову, подсвечник? Ты сохранил мое синее одеяло? Тунику с ромашками, вышитыми по подолу?

— Я не сохранил синее одеяло, — хрипло признался он. — Я не знал, что оно нужно.

— Ты должен был спросить меня! ДОЛЖЕН!

Я не хотела этих слез, которые внезапно заполнили глаза и застряли в горле, мешая дышать. Я не хотела огорчаться. Я хотела разозлиться. В злости меньше боли. Я повернулась и сделала то, что никогда не делала раньше. Я ударила отца, так сильно, как только смогла. Мой кулак стукнул в напряженные мышцы его груди. Это были не удары маленькой девочки. Я била со всей силы, желая причинить ему боль. Я била и била его, пока не поняла, что он сам позволяет мне делать это, что он может в любой момент схватить мои руки и остановить меня. Возможно, он даже ждал эту боль. Сразу все стало бесполезным и даже гораздо хуже. Я остановилась и посмотрела на него. Его лицо было покойно, глаза мягко смотрели на меня, не защищаясь от моего гнева. Он просто принял его.

Это не вызвало во мне жалости, а только еще больше рассердило. Это моя боль. Я потеряла вещи, которые были мне дороги. Как он смеет так смотреть на меня, когда сам во всем виноват? Я сжалась, сложив руки на груди, склонила голову, чтобы не видеть его. Когда он положил одну руку на мою щеку, а другую — мне на затылок, я только напряглась и сжалась еще сильнее.

Он вздохнул.

— Я делаю все возможное, Би, но иногда у меня не получается. Я спас то, что считал важным для тебя. Когда захочешь, скажи мне, и мы перенесем вещи в твою новую комнату. Я хотел сделать сюрприз. Я думал, тебе нравятся Желтые покои. И ошибся. Слишком большая перемена, слишком быстрая, и я должен был посоветоваться с тобой.

Я не расслабилась, но слушала.

— Вот. Больше никаких сюрпризов. Дней через пять мы с тобой поедем в Приречные дубы. Рэвел подумал, что тебе, возможно, захочется выбрать ткань для плотных зимних рубашек. И мы зайдем к сапожнику, чтобы не ждать, пока он доберется сюда. Думаю, твои ноги за этот год очень выросли. Рэвел сказал мне, что ты нуждаешься в новых ботинках и сапогах. Для верховой езды.

Это так потрясло меня, что я взглянула на него. Его глаза по-прежнему были печальны, но он мягко продолжил:

— Это было для меня неожиданностью. Очень приятной неожиданностью.

Я снова опустила глаза. Я делала это не для него. Хотя, подумав, я поняла, что хотела показать ему свое умение ездить верхом, даже если ни он, ни Риддл не нашли времени научить меня. А потом я осознала, как же сильно была зла на них обоих за то, что они проводили больше времени с Шан, чем со мной. Я хотела удержать этот гнев, сделать его глубже и сильнее. Но больше всего мне хотелось принести мамины вещи в новую комнату, где я буду спать сегодня ночью.

Я заговорила, глядя в пол. Мне не нравилось, как натянуто прозвучал мой голос.

— Пожалуйста, отдай мне мои вещи. Я положу их в безопасном месте в моей комнате.

— Так и сделаем, — сказал он.

Он встал. Я не предложила ему свою руку, а он не попытался взять ее. Но я пошла за ним из комнаты, когда-то бывшей моей и где умерла девушка.

Глава двадцать пятая

Вещи, которые стоит хранить

Во время правления королевы Декстресс главный писец замка Баккип получил новую обязанность: учить любого «желающего» ребенка крепости чтению и письму. Говорят, этот указ был продиктован ее огромной неприязнью к писцу Мартину. Как бы то ни было, многие писцы замка, пришедшие после Мартина, считали эту обязанность скорее наказанием, чем честью.

И вот я снова ошибся. И очень сильно. Я медленно шел по коридору, моя малютка шагала за мной. Она не взяла меня за руку, а шла поодаль, и я знал, что это не случайно. Боль сияет, как тепло огня, но от ее маленькой сжатой фигурки я ощущал холод. Я был так уверен, что делаю все правильно! Что она будет в восторге от новой комнаты и мебели, которые сделаны специально для ее роста. А в стремлении обмануть слуг о пропавшем без вести «госте» я уничтожил драгоценные памятные вещи, незаменимые частички ее детства.

Я привел ее в свою спальню. С тех пор, как она была здесь, комната изменилась. Я собрал всю одежду и белье и отправил их в стирку. Слуга, неодобрительно зажав узкий нос, вынес отсюда две огромные корзины. Вернувшись тем вечером в комнату, я увидел, что перину проветрили и перевернули, везде вытерли пыль и навели порядок. Я не просил об этом. Подозреваю, Рэвел сам решил сделать это. В ту ночь я спал на белье, очищенном от горестного пота, и на подушках, не пропитанных слезами. В подсвечниках стояли простые белые свечи без запаха, ночная рубашка оказалась мягкой и чистой. Я почувствовал себя путешественником, который прошел долгий и трудный путь и остановился в безликой гостинице.

Я не удивился, когда Би замерла в дверях и беспокойно огляделась. Эта комната могла принадлежать любому человеку. Или никому вообще. Она огляделась и снова посмотрела на меня.

— Я хочу получить мои вещи обратно, — четко проговорила она.

В ее голосе не было ни хрипов, ни напряжения от сдерживаемых слез. Я взял сундучок, стоявший под окном, и открыл его. Она заглянула в него и сразу успокоилась.

В сундучке лежало не только то, что я унес из ее комнаты в ту ужасную ночь, но и другие памятные вещи. Первая одежда Би, которую она часто носила, и ленточка, украденная мной из волос Молли много лет назад. Ее кисти, зеркало, и любимый кожаный ремень, выкрашенный в синий цвет и обшитый кружевными мешочками. Его сделал Баррич, и пряжка ремня выглядела затертой от частого использования. Она носила его до дня своей смерти. Стоял тут и небольшой ларчик с украшениями Молли и молочными зубками Би.

Би нашла свои книги и ночные рубашки.

— Свечи в моем кабинете, я сохранил их, — напомнил я.