Убийца Шута - Робин Хобб

— Думаю, здесь одежды больше, чем было у твоей мамы за все годы нашего брака.

Вряд ли он имел в виду, что у мамы было меньше вещей, чем ей хотелось.

И Риддл и Шан были удивлены, когда мой новый учитель не присоединился к нам за обедом и на второй день после их возвращения. Выслушав Шан, отец только заметил, что некоторые люди устают от путешествий больше, чем другие. Заметила ли она взгляд, которым обменялись мужчины? Я была уверена, что Риддл навестит писца Фитца Виджиланта еще до вечера, и захотела присоединиться к нему. Конечно, мне не позволили.

Так что оставшиеся дни я заняла делами, которые сама себе придумала. Каждый день я заставляла себя ходить в конюшни к Персеверансу и Присс. Я не называла его Пер. Не знаю, почему. Мне просто не нравилось так его называть. Я была рада, что нам не надо ни у кого спрашивать разрешения. Я чувствовала, что справляюсь, и что выбрала хорошего учителя. Мне нравилось, что Персеверанс не ждал ничьего позволения, чтобы учить меня. Подозреваю, никто, кроме нас двоих, не знал, что я начала учиться ездить верхом. Это мне тоже нравилось. Мне казалось, что в последнее время все решения принимались за меня. И только это я делала сама для себя.

Однажды Персеверанс потряс меня, заявив в конце поездки:

— Мы больше не сможем кататься в это время.

Я нахмурилась и спешилась. Я уже легко спрыгивала с лошадки на подставку. Маленькое достижение, однако я гордилась им.

— Почему? — недовольно спросила я.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Ну, вы знаете же. Приехал писец и будет учить нас.

— Он собирается учить меня, — грубовато поправила я его.

Он поднял брови.

— И меня. И Лукора, и Риди, и Этиля из конюшен. И Эльм с Леа из кухни. Может быть и Таффи, хотя он смеется и говорит, что никто не сможет заставить его. А еще детей гусятницы и, может, кого-то из детей пастуха. Том Баджерлок сказал, что любой, кто родился в поместье, может прийти и учиться. Многие не хотят. Я вот не хочу. Но па говорит, что если человек может узнать что-то новое, он должен это сделать. И что хорошо уметь подписываться своими именем вместо крестика, а еще важнее — знать, что именно ты подписываешь и не бегать в деревню за писцом. Вот. Так что мне придется ходить, по крайней мере до тех пор, пока я не смогу написать свое имя. Кажется, он думает, что мне там понравится. А я чего-то не уверен.

Зато я была уверена, что не хочу, чтобы он вообще приходил. Мне нравилось, что здесь он знает меня как просто Би. Мысль, что там может оказаться Таффи, заставила меня похолодеть. Он не осмеливался больше преследовать меня, как в тот день, но, возможно, только потому, что я с тех не осмеливалась бегать и следить за ними. Я представила, как Эльм и Леа хихикают и передразнивают меня. Тогда Персеверанс увидит, как он ошибся, подружившись со мной. Нет! Я не могла позволить им учиться со мной. Я плотно сжала губы.

— Я поговорю об этом с отцом, — сказала я Персеверансу.

Ему не понравился мой холодный тон.

— Я был бы рад, если бы вы это сделали. Сидеть в кругу и марать чернилами пальцы — по-моему, это скучно. Па сказал, что это доказывает, что у вашего отца щедрое сердце, как он всегда говорит. С ним не все согласны. Некоторые говорят, что у арендатора злые глаза даже когда он вежливо разговаривает. Никто не мог вспомнить случай, чтобы он был жестоким или несправедливым, но многие утверждают, что только влияние вашей матери сделало его добрым и они ждали, что всем станет хуже, когда она умерла. Когда он привел сюда эту женщину, некоторые говорили, что она похожа на его родственницу, а другие считали, что она похожа на тех, кто ищет легкой жизни с богатым мужчиной.

Я замерла, приоткрыв рот. Чем больше я его слушала, тем больше холодело мое сердце. Наверное, он принял это за горячий интерес, а не за искреннее желание больше ничего этого не слышать. Он кивнул мне.

— Правда. Некоторые так и говорят. Например, той ночью, когда половина слуг не спали до рассвета, потому что эта женщина кричала о призраках, а на следующее утро Рэвел напал на них, возмутившись из-за насекомых в вашем постельном белье, и из-за того, что ваш отец так разозлился, что сжег его. «Как будто он вообще заботится о ней. У мальчишки сапожника одежда лучше, чем у нее».

Он запнулся, встретив мой возмущенный взгляд. Возможно, он вдруг вспомнил, с кем говорит, потому что повторил:

— Это говорили они, а не я!

Не скрывая ярости, я требовательно спросила:

— КТО говорил все это? Кто эти «они», которые говорят такую ужасную ложь про моего отца и издеваются надо мной?

Вдруг он из друга он превратился в слугу. Он стащил с головы шапку и потупился. Его уши покраснели, но не от мороза. Он осторожно сказал:

— Простите меня, госпожа Би. Я заболтался некстати, это нехорошо с моей стороны. Это просто сплетни, они не для ушей леди, и мне стыдно, что я повторял их. Мне пора работать.

И он отвернулся от меня, мой первый и единственный друг, взял недоуздок Присс и повел ее прочь.

— Персеверанс! — по-королевски важно прокричала я.

— Я должен позаботиться о вашей лошади, госпожа, — виновато ответил он через плечо.

Он уходил быстро, опустив голову. Присс казалась удивленной это спешкой. Я стояла на подставке, не зная, что делать. Закричать погромче и вернуть его? Убежать и никогда, никогда не возвращаться в конюшню? Разреветься и свернуться в комочек?

Я стояла, не решаясь двинуться, и смотрела, как он уходит. Когда он и лошадь исчезли в конюшнях, я спрыгнула и побежала. Я добежала до могилы мамы и присела на ледяную каменную скамью рядом. Я сказала себе, что не настолько глупа, чтобы думать, что моя мама где-то здесь. Это было просто место.

Мне еще никогда не было так больно, и трудно сказать, от чего: от его слов или от моего поступка. Глупый мальчишка. Понятно, что я рассердилась и захотела узнать, кто говорит все эти гадости. Почему он рассказал мне о них, если он не собирался назвать людей? А эти уроки для других детей Ивового леса? Я не возражала, если бы там был Персеверанс, но если придут Таффи, Эльм и Леа, их мнение обо мне расползется среди детей, как яд. Конечно, Персеверанс охотнее будет дружить с большим мальчиком, как Таффи, чем с кем-то вроде меня. Эльм и Леа теперь помогали прислуживать за столом. Достаточно было только взглянуть на них, чтобы понять, что они объединили усилия и вместе оттачивают свои язычки как лезвия на точильном камне. Они смеются надо мной. Как, по-видимому, и другие уже издеваются надо мной из-за моей внешности.

Я покачала ногами, обутыми в прошлогодние сапоги, потрескавшиеся по бокам. Пока я бежала, на толстых штанах появились затяжки от веток. Колени были испачканы, к ноге прилип сухой лист. Должно быть, я где-то упала. Я встала, вытащила тунику из штанов и рассмотрела ее. Она была чистая, но вся в пятнах. После того, как мою комнату убрали, у меня стало гораздо меньше одежды. Я чувствовала смутную тревогу из-за того, что часть моей одежды, по-видимому, сожгли. Наверное, я должна проверить состояние моих вещей. Я отковырнула кусочек грязи с туники и заправилась. Я надела ее всего день или два назад. Пятно на груди была старое. Грязь и пятна — это разные вещи, подумала я. Если вы, глядя на кого-то, не знаете, что это пятна, то можете принять их за грязь. Я обдумала эту мысль. Все это огорчало. Занятия с детьми, которые ненавидели меня и стали бы щипать, тыкать и издеваться надо мной при любой возможности. Разговоры об отце и обо мне, которые мне не понравились. Они верили в ложь только потому, что она походила на правду. Еще они могли думать, что отец не заботится обо мне. Когда мама была жива, она делала все необходимое, чтобы содержать меня чистой и опрятной. Я не стала об этом задумываться. Она делала это для меня, одно из многих, что она делала для всех нас. Теперь она умерла. И мой отец не стал делать это для меня, потому что, медленно подумала я, это не так важно для него. Он видел меня, но не трещины на моих ботинках и не пятна на моей тунике. Он говорил, что мы должны «все исправить», но так ничего и не сделал.

А я просто похожа на него. Все эти мелочи не имели никакого значения, пока кто-нибудь не указывал мне на них. Я встала и отряхнула тунику. Решив не грустить об этом и не обвинять отца, я ощутила себя очень взрослой. Я подняла руку к растрепанным волосам. Я просто скажу ему, что мне нужно, и он сделает это для меня. Он ведь сделал это для Шан, правда?

Я пошла его искать. Это заняло некоторое время, но в конце концов я нашла его в Желтых покоях. Он разговаривал с Рэвелом. Рядом с ними слуга, стоя на табурете, вешал занавеси над кроватью. Одна из новых горничных, девушка по имени Кэфл, стояла рядом с охапкой белья. Перина, уложенная на свежую кровать, выглядела толстой и мягкой. Если бы никто не смотрел, я бы немедленно испытала ее.

Вместо этого я терпеливо ждала до тех пор, пока отец не повернулся, увидел меня и с улыбкой спросил: