Тирмен - Андрей Валентинов

Гривенник на шее впитал эхо чужих шагов, превратясь в мельничный жернов. Надо было больше отжиматься от пола, как советовал дядя Петя, и «работать» утюг.

Сейчас бы не горбился под весом гривенника.

– Что ты здесь делаешь, тирмен, тирмен? – спросили из-за спины.

– Стреляю, – ответил Данька.

Он смотрел строго перед собой: деревья, холм, дубовая рощица, где недавно скрылся дядя Петя. Шесть лошадей, как шесть львов, две колесницы с венками… Шесть мишеней: пять пятаков и грустный маленький Пьеро…

– Стреляешь? Это хорошо. Но почему ты не уходишь?

– Сейчас уйду. Я хотел дождаться.

– Дождаться? Хотел? – рассмеялись за спиной. – Кто же ты такой, тирмен, тирмен? Кто ты, чтобы не стрелять, а ждать?

Данька улыбнулся.

– Кто я? Я – твой друг.

Ствол «Беретты» на вкус оказался слаще леденца.

Выстрела он не услышал.

Эпилог

Так не бывает. Не может быть.

«Я тебе когда-нибудь врал?»

Не врал, дядя Петя. Никогда. Но так не бывает. Не может быть. Я, например, не могу быть. Не должен. Потому что барабанчики, и смех за спиной, и вкус ствола во рту. Мертвый тирмен, я не могу быть.

«Ты – есть».

Вот он – я, тирмен, тирмен…

«…и понял, что он в раю».

Он шевельнул рукой, нащупав что-то шерстистое, приятное на ощупь. Под рукой замурлыкали. В ладонь ткнулась голова, намекая, что неплохо бы почесать макушку и потом еще за ухом. Кот, угнездившись на коленях, урчал, как трактор. Ну, нет тефтельки. Случается. Тут, считай, ни у кого нет тефтельки, кроме поварихи Милочки. Зато не гонят, сбрасывая на землю с воплем про «линючую скотину». И дают возможность хорошенько утоптать лежбище, после чего так славно свернуться клубком и задремать.

Мало кто умел сидеть без движения, давая коту пристанище, как этот чудесный молодой человек без тефтельки.

Так не бывает. Значит, мы останемся там, где бывает небывалое.

«Ты уже остался».

Там?

«Тут».

«Ты-ли-тут?» – эхом спросили знакомые барабанчики.

Ему показалось, что он сошел с ума. Май, тополиный пух, косые лучи солнца секут листву, ничуть не похожую на фотографические снимки. Мимо, с интересом глянув на рослого симпатичного парня, идет стройненькая врачиха в кокетливо приталенном халатике. Цокают каблучки с металлическими набойками: «Тут-тут, ты-ли-тут…» И никаких барабанчиков.

Померещилось.

– С вами все в порядке?

– Да. Извините, мне надо жене позвонить…

Обиженная в лучших чувствах, врачиха проследовала дальше, к пандусу для «скорых». Оттуда ей махал рукой плечистый шофер в джинсовом комбинезоне, похожий на Карлсона, регулярно посещающего зал тренажеров.

Врачиха не знала, что идет через львиный ров.

«И поднят был Даниил изо рва, и никакого повреждения не оказалось на нем…»

Он аккуратно переложил кота с коленей на скамейку. Гладил до тех пор, пока кот не перестал возмущаться насилием и не заснул опять. Потом достал мобильник и набрал номер.

– Привет. Ты не дома? А где? У Дарьи? Да, я на работе. Хорошо, я куплю бананов. Ага, и хлеба. Слушай, почему у нас вечно нет хлеба? Кто его ест в таких количествах? Ладно, не обращай внимания, я просто устал. Да, я тебя тоже люблю. Пока.

Насчет усталости он соврал. Никакой усталости не ощущалось. Тело было легким и звонким, как новенький гривенник, только что вышедший из-под пресса. Хотелось катиться, звеня и подпрыгивая, по дорожке, мощенной фигурной плиткой. Ничего не затекло от долгого сидения – напротив, мышцы наполняла упругая сила, а запахи, доносившиеся от цветущих кустов, сладко кружили голову. Это сирень. А это черемуха. А это вроде бы жасмин.

Раньше он никогда их не различал. Да и не очень-то, честно говоря, задумывался: жасмин там, черемуха… Лерка чай с жасмином пьет, и ладно. Словно последний выстрел из «Беретты» снес напрочь какую-то глухую заслонку, открыв путь свежему воздуху.

Господи, как же они пахнут!

Дыша полной грудью, молодой человек двинулся прочь из больничного двора.

– Додик! – закричала за его спиной женщина в накрахмаленном чепчике, похожем на снежную корону, до половины высунувшись из окна третьего этажа. – Давид Рувимович! Подымитесь в реанимацию! Скорее! Додик, вы такого еще не видели…

В голосе женщины звучал гибельный восторг, как сказал бы писатель Бабель, он же Бобель, он же Баб-Эль, чей дед был раввином-расстригой и отчаянным атеистом.

Снизу, от центрального входа, поспешно гася окурок, уже торопился толстый доктор с мясистым носом и брюзгливо поджатыми губами.

Не оборачиваясь на суету медиков, молодой человек застегнул ветровку и вышел за ворота.

«…и понял, что он в раю».

VII

Таксисты скучали в ожидании клиентов. К большому сожалению, сегодня посетители неотложки либо приезжали на собственных машинах, либо предпочитали ждать троллейбус. А соглашаться ехать куда-нибудь рядом, скажем, в начало Алексеевки, за жалкий червонец было ниже достоинства королей баранки. Лучше стоять на долгом приколе, лениво перебрасываясь репликами с соседями, приканчивая пачку «Monte-Carlo» и слушая радио.

Больше всего это напоминало сидячую забастовку.

Знакомого блондина Данька заприметил еще от ворот. Блондин развалился на сиденье, высунув ноги наружу, в открытую дверцу, и читал рекламный дайджест, который бесплатно засовывают в почтовые ящики. Его радио орало громче всех, потому что там пел Высоцкий. Ровно через два месяца исполнялось двадцать восемь лет со дня смерти артиста, и многие станции начали готовиться заранее. Очередной всплеск популярности, возникший после выхода на экраны римейка «Бегства мистера Мак-Кинли» с полным комплектом ранее выброшенных цензурой песен, обещал увеличение количества радиослушателей.

– А ну-ка бей-ка, кому не лень!Вам жизнь – копейка, а мне – мишень.Который в фетрах, давай на спор:Я – на сто метров, а ты – в упор…

Передумав брать такси, Данька обогнул машину блондина и двинулся пешком вверх, к улице Деревянко. Направо и налево от него кипели стройки. В прошлом году жителей здешних «халабуд» наконец отселили, предоставив новые квартиры на Северной Салтовке. Теперь здесь возводились элитные многоэтажки, маня желающих рекламой подземного гаража, охраняемой территории и автономного энергообеспечения.

Интересы больницы, страдающей от постоянного грохота, учитывались мало.

Позади, толкаясь в спину, затихал хриплый голос:

– Не та раскладка, но я не трус.Итак, десятка – бубновый туз!Ведь ты же на спор стрелял в упор,Но я ведь снайпер, а ты – тапер…

«Песня про снайпера, который через пятнадцать лет после войны спился и сидит в ресторане». Дядя Петя, случалось, когда скучал в каморке, включал старенький магнитофон и крутил кассету Высоцкого, всегда одну и ту же.