Тибо, или потерянный крест - Жюльетта Бенцони

— Но ведь эта женщина... прокаженная! — еле выговорил испуганный патриарх. — Куда ты собираешься ее нести?

— Туда, где она должна быть. Посторонись, патриарх! Или бойся Божьего гнева, если не моего!

Гераклий, чуть пригнувшись, с расширившимися, словно у хищника, глядящего на укротителя, глазами, попятился, и за его спиной послушно расступилась загораживавшая вход цепь каноников и дьяконов. Походка Тибо внезапно стала торжественной. Он вошел в церковь, преклонил колени, все также крепко держа на руках Ариану, а затем стал спускаться по лестнице, ведущей в крипту, где покоились короли Иерусалима. Как и гробница Христа, она освещалась и ночью, и днем, но скромнее: две больших восковых свечи по обе стороны надгробной плиты Бодуэна IV, рядом с которой была другая, маленькая, — сына Сибиллы. Ни на мгновение не задумавшись, Тибо осторожно опустил свою ношу на темно-синий с белыми прожилками мрамор, в котором два желтых огонька высвечивали странные глубины, потом, снова опустившись на колени, наклонился и прижался лбом к холодному камню.

— Я пришел, мой король! — прошептал он так тихо, что его не услышал никто, даже Изабелла, стоявшая на коленях по другую сторону могилы. — И со мной та, которая любила тебя так, что хотела умереть вместе с тобой от самой ужасной из всех болезней. Ты доверил ее мне, твоему верному другу и преданному слуге, а я не сумел ее уберечь. Поэтому я принес ее тебе, чтобы ты позаботился о ней и, если Богу будет угодно, сказал мне, какой должна быть ее участь. И я буду молиться, молиться и снова молиться до тех пор, пока не услышу твое дыхание! In nomine Patris et Filii et Spiritus Sanctus...82

Тибо молился долго. Он так усердно взывал к распятому и воскресшему Господу и к Отцу всех живущих, что и не замечал, как бежало время. Но ничего не происходило. Должно быть, тот, кто спал под этой плитой, его не слышал, потому что долгожданный голос так и не зазвучал в ушах рыцаря. Он молился все жарче, все настойчивее. Он готов был, если понадобится, молиться до последнего вздоха... И внезапно он совсем рядом с собой услышал голос, но это был голос Изабеллы:

— Посмотрите!

Отблески свечей играли на узком неподвижном лице, выделявшемся на фоне темно-синего мрамора, и было видно, что с него пропали все следы болезни, и главное — страшные темные пятна. Лоб Ариадны снова приобрел ровный оттенок цвета слоновой кости, и скрещенные на груди руки стали гладкими.

Не веря своим глазам, Тибо поднял голову и встретился взглядом с удивленным взглядом Изабеллы. Ее глаза сияли сквозь радостные слезы двумя синими звездами.

— Слава богу! — прошептала она. — Болезнь исчезла! Господь позволил той, кого любил верно ему служивший Бодуэн, исцелиться от проказы на его могиле. Она выздоровела! Она здорова!

Торжествующий крик разнесся под сводами, вылетел на ступени, где толпились священники из базилики. Один из них подхватил этот возглас, за ним — другой, третий. И вскоре голоса слились в единый хор, прославляющий Господа и беспримерное чудо... Безграничное ликование заполнило церковь, выплеснулось на паперть, захватило молящуюся толпу до такой степени, что патриарх поспешно велел закрыть бронзовые двери базилики, чтобы помешать толпе устремиться к могилам, а затем сам спустился в крипту. И замер на месте, глядя на сияющих от радости принцессу Изабеллу и бастарда Куртене, склонившихся над недавней прокаженной: сразу было понятно, что на нее снизошла неслыханная благодать. Они помогли ей сойти с надгробной плиты, но вскоре поняли, что она еще слишком слаба для того, чтобы идти сама, и Тибо снова взял ее на руки, торопясь вынести на воздух. И тогда Гераклий направился к ним.

— Я приказал закрыть двери, чтобы народ не ворвался сюда. А вы выйдете...

— Мы выйдем через главные двери, — спокойно перебил его Тибо, слишком счастливый для того, чтобы говорить резко. — Подобных проявлений Божия могущества не скрывают. Народ имеет право видеть. Особенно в час, когда надвигается смертельная опасность.

Гераклий был так смущен и взволнован, что ничего не смог возразить, и Тибо с Арианой на руках и следующая за ними Изабелла появились на пороге базилики,

за которым горели теперь десятки факелов. Снова поднялся шум, но мгновенно стих, как мгновенно гаснет задутая свеча, и Тибо с Изабеллой прошли посреди коленопреклоненной толпы через площадь, на дальнем краю которой их ждал Балиан д'Ибелин, чье измученное лицо тоже сияло от радости.

— Чудесное исцеление! — воскликнул он. — Эта нечаянная радость подкрепит общее мужество. А в этом сейчас нуждаются все...

— Может быть, Господь совершит еще одно чудо? — произнесла Изабелла.

— Почему бы и нет, в конце концов? В таком случае, хорошо бы это случилось поскорее. Дозорные сообщают, что вокруг города начались пожары.

Всю ночь жители Иерусалима толпились у базилики Гроба Господня, молились и пели в надежде на чудо. Но когда рассвело, неподалеку от города стала видна армия Саладина. Огромное войско с осадными машинами выстраивалось неподалеку от стен Иерусалима...

Час битвы приближался, но теперь все готовились к этой битве с новыми силами...

Только на следующий день Ариана, которую, несмотря на протесты патриарха, желавшего отправить ее к госпитальеркам, снова перенесли в дом Ибелина, смогла рассказать Изабелле и Марии о том, какие страдания ей пришлось перенести, пока она была узницей Жослена де Куртене. Она поведала, что в первые дни он привязывал ее к кровати, чтобы снова и снова утолять свое неутолимое желание. Жослен набрасывался на девушку грубо, с какой-то разрушительной яростью, не имевшей ничего общего с любовью. А потом, когда стал правителем Акры, он приковал Ариану на цепь в подвале и дал Ходе четкие распоряжения. Узницу должны были кормить так, чтобы она не умерла с голоду, но больше никоим образом о ней не заботиться; Куртене хотел, чтобы к моменту его возвращения она все еще была способна испытывать страдания. Но, если случится так, что враг будет угрожать городу, Хода не должен больше отпирать дверь темницы, — пусть узница умрет от жажды и голода. Когда Ариану нашли, она уже и вспомнить не могла, сколько времени не видела эфиопа...

— Но, в конце концов, кое-что остается совершенно непостижимым. Про сенешаля рассказывали, будто он до такой степени боится болезней, что добывал все лекарства, о каких только слышал, и даже держал на службе личного аптекаря. Как же могло случиться, что он много раз тебя насиловал — тебя, прокаженную?

— Я не была больна. Это он меня заразил. Болезнь уже очень давно таилась в нем... но проявилась много лет спустя.