Развитие советской авиации в предвоенный период (1938 год — первая половина 1941 года) - Алексей Степанов

Хотя японское верховное командование оставалось убеждено в том, что применение японских ВВС лишь ухудшило бы ситуацию, Квантунская армия 9 августа привела в состояние готовности свои бомбардировочные соединения одновременно с сухопутными частями. Один из командиров авиагрупп Квантунской армии из 12-й группы тяжелых бомбардировщиков вспоминал, что получил неожиданный приказ быть готовым к бою, причем конкретные цели не были указаны, но на готовые к боевым вылетам самолеты уже были подвешены бомбы:

«Прочие соединения японской армии в Кунгчулине (Kungchuling), например, танковые, уже были развернуты на восточной границе, и, конечно же, все мы знали о событиях у Чанкуфэна[1511], поэтому у нас было довольно хорошее представление об общем направлении, куда нам прикажут ударить. Но мы так и не получили оперативных приказов — был только приказ о боеготовности. Так мы и стояли в ожидании на стоянках под палящими лучами солнца и все ждали, и ждали. В такую страшную жару для нас было крайне опасно стоять загруженными — шины, например, могли лопнуть. После того какя посетил штаб Квантунской армии для объяснения ситуации, нам позволили снять бомбы, но их надо бьио оставить рядом, чтобы в случае получения приказа мы бьии по-прежнему готовы к взлету. Я помню ожидание в течение целого дня[1512], но затем состояние боеготовности было отменено»[1513].

По всей видимости, из-за опасения эскалации конфликта высшее советское военно-политическое руководство приняло решение прекратить воздушные налеты. Приказ наркома обороны К.Е. Ворошилова, полученный к 15 часам 9 августа, предписывал без его ведома авиацию не применять[1514]. Возможно, здесь сыграли роль донесения советских спецслужб. Так, в сообщении Управления пограничных и внутренних войск НКВД в инстанции, 1 августа, 15 ч. 50 мин. за подписью начальника пограничных и внутренних войск НКВД СССР комдива Ковалева, в частности, говорилось: «По точным данным, японцы в 13 час. 30 мин. 1 августа 1938 года донесли в Токио о положении в районе высоты Заозерная и просят принять более решительные меры. Одновременно донесли, что при появлении советской авиации будет вызвана японская авиация из ближайших гарнизонов»[1515]. Примечательно и разведдонесение Рихарда Зорге от 3 августа 1938 года, в котором, со ссылкой на офицеров японского генштаба, говорилось о действиях советских самолетов в приграничном районе: «Если они атакуют более глубинные районы КОРЕИ или МАНЬЧЖУРИИ, то вопрос станет значительно более серьезным»[1516].

Согласно опубликованным документам, по итогам боев на Хасане советская авиация совершила свыше 1000 боевых вылетов (в том числе бомбардировщиками — ТБ-3 и СБ — 387) и сбросила на районе занимаемый противником, 4265 бомб общим весом 208779 кг. За весь период боевых действий только от огня противника было потеряно 2 самолета (один СБ и один И-15), а еще 29 машин получили боевые повреждения[1517]. Согласно же оценкам японской стороны, за время боев непосредственно в зоне боев было сбито от трех до семи советских самолетов, а еще от четырех до пяти машин совершили вынужденную посадку вследствие полученных повреждений[1518].

Советское руководство высоко оценило применение ВВС в этой локальной войне. В Приказе наркома обороны СССР о выводах Главного военного совета РККА по событиям в районе озера Хасан, в частности, отмечалось, что «японцы были разбиты и выброшены за пределы нашей границы», в том числе благодаря «правильному руководству тов. Рычагова действиями нашей авиации»[1519].

Год спустя в боях на Халхин-Голе части ВВС РККА столкнулись с японской армейской авиацией. Примечательно, что в связи с событиями в Монголии немедленно были предприняты меры по усилению советских авиагрупп в Китае. В документе № 520978сс от 25 мая 1909 года начальника II отдела Генштаба РККА Дратвина начальнику УВВС РККА Локтионову указывалось, что нарком обороны приказал усилить состав авиагрупп, дислоцирующихся на трассе «Зет» в Хами и Ланьчжоу. Особая группа Хами должна состоять из 4-х отрядов по 6 машин СБ, И-15, И-16, Р-5[1520].

На завершающем этапе боев против Японии в первой половине августа в составе авиации Первой армейской группы, которой командовал полковник А.И. Гусев, действовало три истребительных авиаполка, насчитывавших 311 самолетов, три бомбардировочных полка, включавших 181 бомбардировщик СБ, отдельная группа ночных бомбардировщиков — 23 самолета ТБ-3, а также 36 разведчиков типа Р-5 из состава авиации Монголии[1521]. Примечательно, что даже по завышенным советским оценкам, на 25 февраля 1939 года за пределами японской метрополии, в Маньчжурии и Корее, насчитывалось всего 410 японских самолетов[1522]. Реально же к маю 1939 года авиация Японии в Маньчжурии и в Корее насчитывала 274 самолета всех типов. Из ее состава первоначально были выделены 32 самолета, составившие временное оперативное авиасоединение, переброшенное на авиабазу Хайлар (160 км к северо-востоку от Халхин-Гола)[1523].

К середине июня японцы имели на Халхин-Голе 128 самолетов всех типов[1524], в том числе 78 истребителей, 20 разведчиков, 6 легких и 12 двухмоторных бомбардировщиков[1525]. Спустя месяц эти силы составили 147 самолетов всех типов, включая 91 истребитель и 9 двухмоторных бомбардировщиков[1526]. Значительное увеличение численности произошло на завершающем этапе конфликта. Так, по состоянию на 9 сентября 1939 года японские ВВС в районе Халхин-Гола насчитывали 234 самолета всех типов[1527]. А к 13 сентября — пику советско-японского противостояния в воздухе — действующие японские авиасилы насчитывали 255 самолетов: 158 истребителей, 66 легких и 13 двухмоторных бомбардировщиков, 18 разведчиков[1528]. Но советская авиагруппировка на 16 сентября 1939 года насчитывала 550 самолетов, в том числе 350 истребителей (И-16 — 225, И-16 пушечных — 21, И-153 — 60, И-15 — 44) и 200 бомбардировщиков (СБ — 170, ТБ-3 — 30)[1529]. То есть к этому периоду она превосходила японскую более чем в два раза, причем особенно значительным было превосходство по двухмоторным бомбардировщикам — более чем в 13 раз.

Обе стороны понесли в боях ощутимые потери. По данным В.С. Шумихина, только за период с 11 мая по 31 августа 1939 года советская авиация произвела 20672 самолето-вылета, а ее потери за время боев составили 207 самолетов (в том числе 160 истребителей) и 211 летчиков[1530]. Интересно, что в более поздней публикации В. Кондратьева почему-то указывается гораздо меньшая цифра погибших — 174 человека[1531]. Еще меньшая цифра — 159 убитых и пропавших без вести авиаторов — приведена в статистическом исследовании «Россия и СССР в войнах ХХ века»[1532]. Автором данного исследования выведена другая цифра, полученная путем изучения поименного списка погибших в боях в Монголии. Всего, таким образом, было выявлено 225 погибших авиаторов (в том числе один полковник, 8 майоров, 16 капитанов, 11 полковых, батальонных комиссаров и политруков)[1533].

Только безвозвратные потери японской стороны составили 164 самолета двенадцати типов[1534], причем основная доля (96 машин) пришлась на истребители Nakajima Кi.27 (Накадзима Ки.27), а сравнительно небольшое количество потерянных двухмоторных бомбардировщиков Mitsubishi Ki.21-I (Мицубиси Ки.21-I) и Fiat BR-20 (Фиат БР-20) — семь машин обеих типов — говорит об общем незначительном их количестве у японской стороны[1535]. Несмотря на меньшие абсолютные потери, японская сторона пострадала гораздо серьезнее, ибо не обладала ни многочисленными ВВС, ни такой мощной, как у СССР, авиапромышленностью. В ожесточенных боях японские элитные силы были обескровлены. Соединения, оснащенные истребителями Накадзима Ки.27, гордостью армейской авиации, понесли тяжелые потери. Они потеряли в общей сложности 95 пилотов (убитыми и тяжелораненными). Об уровне относительных потерь свидетельствуют следующие факты: соединение 24 Сентай (Sentai) лишилось 70 % летного состава, а 11 Сентай — 55 %. Два командира Сентай погибли в боях, а трое были тяжело ранены[1536]. С учетом того, что 70 % пилотов имели налет 1000 часов и более, а некоторые — по 2000, потеря даже одного из них была болезненным ударом для малочисленной армейской авиации Японии. О потерях авиатехники свидетельствует и тот факт, что для их восполнения в авиачасти на Халхин-Голе направлялась исключительно вся текущая продукция истребителей Накадзима Ки.27 и самолетов-разведчиков[1537].

Изменение политической ситуации в Европе привело к перенесению внимания советского военно-политического руководства на западные рубежи страны. Польская кампания стала важным примером применения советской авиации в начале Второй мировой войны.