И аз воздам - Надежда Попова

— Знаешь, меня совсем не греет мысль оправдывать инквизиторов, — неохотно возразила Нессель, — но здесь ведь действительно что-то есть. Сеть — она ведь существует… И вокруг этого Всадника что-то непонятное… Я хочу сказать — может, он и не перестарался? Может, все те, кого здесь казнили, и правда что-то сделали?

— И поэтому тоже меня не удивляет, что в отчетах я ничего не нашел, — кивнул Курт. — И что точно следует сделать теперь, так это узнать как можно больше о скульптуре. Хоть что-то же должно быть известно об истории ее создания, о мастере… Хоть о чем-нибудь. Такая достопримечательность, реликвия — не бывает так, чтобы никто ничего не знал. Должно быть что-то или в клятвенной книге[74], или в архивах собора, и если с ним связана какая-то легенда, хотя бы байка, хотя бы слух — к этому стоит присмотреться.

— Как? И что ты будешь делать, если что-то узнаешь?

— Зависит от того, что именно я узнаю, — отозвался Курт. — Посмотрю по ситуации.

Нессель в ответ лишь вздохнула, ничего не сказав, и он продолжать тему не стал тоже, вернувшись к обследованию оставшихся книг на этажерке. На осмотр нетолстых томиков и комнаты ушло не более четверти часа с вполне предсказуемым результатом — никаких странных предметов, таинственных или откровенных записей, посланий или пометок обнаружено не было, и майстер инквизитор, мысленно помянув покойного нелестным словом, покинул жилище собрата по служению.

Напряжение, витавшее над улицами Бамберга, уже нельзя было не ощущать повсюду: кучки горожан, собравшиеся там и тут, стали больше, при этом немые и вовсе безлюдные, будто вымершие, улочки попадались все чаще. Ставни во многих домах были закрыты, несмотря на дневное время — то ли хозяева, включая женщин, ушли, то ли попросту заперлись внутри, предощущая неладное.

По мере приближения к ратуше группки бамбержцев походили уже на небольшие толпы, что подле самой ратуши сливались в единую массу, явно не дышащую дружелюбием по отношению к майстеру инквизитору и его спутнице, и то, что обошлось всего лишь невнятным раздраженным шепотом за спиною, а не чем-то серьезней, можно было считать воистину чудом. Единственным пустующим местом у местного aedificii administrationis urbis[75] был мост — тот самый, где всего несколько часов назад стояли люди плотной гурьбой; ошметки плоти, кровь и сукровица уже засохли, покрыв камни посеревшей от пыли коркой, и оставались на сапогах крупной сухой грязью. Нессель шла осторожно, чуть приподняв полы послушницкого платья, и вниз старалась не смотреть.

Внутри ратуши царила тишина, первый этаж был совершенно безлюден, и можно было подумать, что все здание пусто и заброшено. Курт прошел на второй этаж, так и не повстречав никого — ни идущего из архива писаря, ни явившегося с докладом магистратского дознавателя, не слыша ни звука, кроме гулкого эха собственных шагов и шороха платья идущей следом ведьмы.

— Попрятались, — шепотом произнесла Нессель, когда он остановился, ища взглядом нужную дверь. — Как там, у епископа в крепости…

— Только тут боятся явно не меня, — недовольно отозвался Курт, зашагав к зале, где в прошлое свое посещение приюта законности беседовал с ратманами. — И совершенно напрасно, в чем я и намереваюсь их убедить.

Ведьма скосилась на него исподлобья не то с укоризной, не то настороженно, однако на сей раз промолчала, не став попрекать майстера инквизитора за недостаточную любовь к ближнему. Курт распахнул дверь сходу, не стуча, и прошел в залу, ни на миг не замявшись на пороге; Нессель вошла следом и, уже привычно отыскав взглядом свободный табурет у стены, прошла к нему и молча уселась под удивленно-напряженными взглядами присутствующих.

Присутствовали трое — уже знакомые Курту по прошлому посещению бюргермайстер Якоб Бём и ратманы Штефан Гертнер и Клаус Вальдфогель, каковой, помимо прочего, исполнял также и функции мирского дознавателя в Бамберге. Насколько смог оценить майстер инквизитор при общении с ним в доме убитого Мауса — исполнял неуклюже, но с величайшим рвением…

— Майстер Гессе¸— поприветствовал Бём недовольно, и сквозь подчеркнутую холодность в голосе его все же пробилась тень настороженности. — А мы полагали, вы всецело поглощены рассмотрением дела о ведьме на мосту.

— Именно этим я и поглощен, — согласился Курт сухо, проигнорировав табурет, на который ему любезно указал бюргермайстер, и остановился напротив собравшихся, опершись о столешницу кулаками. — Можно сказать, меня давно ничто настолько всецело не поглощало, как упомянутое вами дело о преднамеренном убийстве на мосту.

— Боюсь, мы с вами подразумеваем нечто разное, говоря о произошедшем.

— Я заметил, — отозвался он, переведя взгляд с Бёма на сидящих подле него ратманов. — И хотел бы узнать, кто именно и по какой причине постановил, что арестованные за убийство Ульрики Фарбер должны остаться в руках Конгрегации?

— Позвольте, постановлено было не это, — возразил Вальдфогель, и его сослужители синхронно кивнули. — Мы заявили, что их вина не доказана по причине того, что неясна природа сил, каковыми воспользовалась эта… девушка. Если она и впрямь была ведьмой, тем паче виновной в смерти инквизитора, то горожане, пусть и несколько… поспешно и излишне рьяно, совершили справедливое возмездие, и тогда их надлежит отпустить по домам. Если же девушка была невиновна, то кара на головы тех, кто сумел уйти от ее или Господнего возмездия, должна пасть от руки Конгрегации, ведь они взяли на себя право действовать как инквизиторы, а это, сколь мне известно, карается. И согласитесь, майстер инквизитор, это не наше дело — расследовать подобное, этим должен заниматься Официум и майстер обер-инквизитор…

— Обер-инквизитор мертв, — коротко оборвал Курт.

— Как?.. — растерянно пробормотал бюргермайстер; он пожал плечами:

— Майстер Нойердорф был в возрасте и болен; последние события, как вы не могли не знать, выбили его из колеи, а больное сердце доделало остальное.

— Requiem aeternam dona ei, Domine[76], — пробормотал доселе молчавший Штефан Гертнер, суетливо перекрестившись. — Но как же теперь…

— Теперь, согласно всем предписаниям и правилам, обязанности и полномочия обер-инквизитора в этом городе временно принимаю я. — Курт помолчал, давая присутствующим в полной мере осознать последствия этой новости, и продолжил: — И как служитель, имеющий право во многих отношениях говорить от лица Конгрегации — заявляю: Ульрика Фарбер не была ведьмой. Она была доброй католичкой и благочестивой девицей, несправедливо обвиненной и убитой.