Мистика - Стивен Джонс

— Я так не думаю. Прайс был бы против усложнений. Я полагаю, он напрямую заменил одни буквы другими. Напишем два алфавита друг напротив друга и отбросим две последние буквы.

Калловей нацарапал на конверте два ряда букв и передал его мне.

— Все верно?

— Кажется, да. Передайте мне пергамент, и посмотрим, что нам это даст.

Пришел мой черед писать, в результате у меня получилось две строчки перемешанных без всякого смысла букв:

— Это абракадабра, — сказал я. — Либо эти послания не имеют смысла, либо существует другой шифр.

— Вы правы, Родерик, — отвечал Калловей. — В "Загадках и головоломках для мальчиков", видимо, не предусматривалось, что читатель будет подставлять какой-нибудь алфавит под латинский. Но мы, однако, на верном пути. Какой будет самая простая замена?

Я на секунду задумался.

— Наверное, использовать "В" вместо "А" или что-нибудь в этом роде.

Еще несколько минут работы, но результат по-прежнему не имел смысла.

— Скажем, замена Прайса уходит глубже в алфавит, — предположил Калловей. — Он любил простые решения, но есть и очень простые решения. Давайте еще раз взглянем на письмо. — Он быстро перечитал письмо и улыбнулся. — Нам обоим нужно надавать подзатыльников, Родерик. Он не только написал, что эти книги служат замком, но и то, что ключ, — "7". Какая седьмая буква в алфавите? "С"? Попробуйте еще раз, возьмите "G", как первую букву алфавита.

Калловею нужен был не я, а секретарь.

— Вот что получается! — сказал я, завершив работу.

— Следующую часть сделаю я, — улыбнулся Калловей. — Пока вы не признались в простительном грехе, в потере терпения.

Он взял второй конверт и принялся за работу. Я посчитал, что заслужил еще один бокал арманьяка, и щедро налил себе двойную порцию. У меня даже появилось искушение попробовать "Ойо де Монтеррей", но почему я должен был изменять здоровому образу жизни?

— Готово, Родерик. Я разгадал его. — Калловей посмотрел на меня и торопливо добавил: — Я хотел сказать — мы разгадали. Вот, как по-вашему, на что это похоже?

Я прочитал, и мне стало немного не по себе.

— Для меня это звучит как проклятие, — признался я. Калловей кивнул. Потом мне пришла в голову еще одна мысль. — Мы кое-что забыли, Рубен. В конце письма Прайса были какие-то цифры. Может быть, это еще один шифр?

— Да, это мы упустили. Очень похоже, что вы правы. Посмотрим еще раз…

Я взял карандаш.

— Предположим, что каждая цифра указывает на букву, для начала я попробую простую замену. "А" — это единица и так далее вплоть до "Z".

— Не очень-то помогло, — сказал Калловей. — Ключ — "7", так что снова берем "G" за единицу. Получается… посмотрим… да, "F" будет "26", итак…

Я задумался над первым набором цифр: (5,2,2,5).

— Знаете, что они мне напоминают, Рубен? Индикатор ключа к кроссворду. Вы знаете, как ими пользуются. Пишите ключ, а затем в скобках серию цифр, разделенных запятой, которые указывают на количество слов в ответе и количество букв в каждом слове.

— Отличная мысль, — одобрил Калловей. — Первая цифра — "8", которая по нашей новой шкале — "N", следом "3" — эквивалент "I"… Следовательно, "8312" читается как "N-I-G-Н", а затем идет "G" и "J", что наверняка ошибочно. Сколько английских слов начинается с "N-I-G-Н", Родерик?

— Я бы сказал — полдюжины… или около того. Предположим, что идущие следом за "8312" "единица" и "четверка", на самом деле — "14"…

— Верно! "Четырнадцать" соответствует "Т", что дает нам слово из пяти букв — "NIGHT" — ночь. Значит, следующая цифра "девять" — это "О". Следом идут "двойка" и "шестерка", либо "Н" и "L", либо "двадцать шесть", то есть — "F". Определенно это "двадцать шесть", так как в слове "OF" больше смысла, чем в "ОН", — бормотал Калловей, скорее для себя, чем для меня, а потом ухмыльнулся. — Забавно, очень забавно, сэр Исаак, — сказал он и показал мне четыре слова: "NIGHT OF THE DEMON" — НОЧЬ ДЕМОНА.

— Ради всего святого, что это значит? — спросил я.

— Я думаю, для кого-то это означает очень неприятный сюрприз, — такой был ответ. — Первым делом я избавлюсь вот от этого… — Калловей подался вперед и бросил в камин второе, фальшивое завещание и потыкал его кочергой, пока оно не превратилось в пепел.

Прикурив следующую сигару, Калловей вперевалку подошел к окну и выглянул наружу. Я присоединился к другу. Днем, видимо, опять повалил снег, и за окном было почти темно.

— Мне знакомо это выражение вашего лица, Рубен. Я думаю, вы испытываете кризис сознания. Вы пришли к решению, какой бы ни была моральная дилемма?

Мой друг задернул шторы и только потом ответил:

— Да, теперь мы должны покончить с этим делом. Подождите здесь минутку, Родерик.

Калловей вышел из комнаты и постучал в библиотеку. Дверь рывком открылась. Я услышал резкий, раздраженный голос Лэмборна:

— Что вам угодно, Калловей? Я же говорил, что мы не желаем, чтобы нас беспокоили!

— Я знаю, — сказал Калловей. — Вы хотите обсудить дела, касающиеся смерти сэра Исаака. Что ж, я тоже. Если вы соизволите присоединиться к нам с отцом Ши, я думаю, мы сможем поделиться с вами относящимися к делу фактами.

— Хорошо, — проворчал в ответ адвокат.

Они последовали за Калловеем, Лэмборн неохотно, Тибалд с надменным видом. Довольный Калловей широким жестом пригласил их занять кресла, которые я подтащил ближе к камину.

Калловей уселся напротив, он был расслаблен и благожелателен.

— Выпьете, джентльмены? Сигары? Нет? Хорошо, тогда к делу. На мой взгляд, смерть сэра Исаака не является ни естественной смертью, ни несчастным случаем.

— Вы хотите сказать, что он покончил жизнь самоубийством? — спросил Лэмборн. — Предлагаю вам убедиться в подлинности ваших фактов, прежде чем выдвигать подобные обвинения.

— О, я настолько уверен в своих фактах, что исключаю возможность самоубийства. Сэр Исаак был убит.

И опять первым отреагировал Лэмборн:

— Вздор! Убит? Кем?

Лицо Калловея стало еще благодушнее.

— Кем? Ну, как же, вами двумя, конечно же.

Ричард Тибалд лениво улыбнулся, но Лэмборн покраснел до такой степени, что я испугался, что он вот-вот упадет с кресла.

— Это чушь собачья! — прорычал он. — Я ухожу…

— Сидеть! — Окрик Калловея прозвучал, как команда полкового сержанта.

Лэмборн рухнул обратно в кресло.

Ричард продолжал улыбаться.

— Глупейшее обвинение, — протянул он, — Какие вы можете представить доказательства, каков мотив?