Собрание сочинений: В 6 т. Том 2. Суперсыщик Калле Блумквист - Астрид Линдгрен

Расмус и Понтус думали то же самое.

В шкафу по-прежнему было тихо, и все те, кто стоял на страже в темных закоулках, ждали своего часа. СП предупредил, что никто не должен вмешиваться, только в случае крайней необходимости. Теперь воров хорошенько свяжут с этим преступлением!

— Да, тогда пошли, — непринужденно произнес Расмус, когда Альфредо закрыл за ним дверь. — Но подумать только, как удивится Берта, если придет сюда, а нас нет!

— Да, подумать только, если придет Берта… — лукаво сказал Понтус. — Подумать только!

Мысль об этом явно подняла настроение Альфредо, по крайней мере на несколько градусов; глубоко удовлетворенный, он сказал:

— Милая бедняжка Берта, да, она, пожалуй, будет озадашена: ни шалопаев-мальшишек, ни Альфредо, никого, только старый, дорогой сердцу дом ее детства, и, похоже, он также вот-вот рухнет!

Впрочем, старый, дорогой сердцу дом ее детства среди цветущих яблонь являл собой на рассвете прекрасное и мирное зрелище: никто и заподозрить не мог, что почти весь полицейский корпус Вестанвика, затаив дыхание, укрылся здесь в засаде. На каменной стене сидел бельчонок и ясными глазками посматривал на Альфредо и его свиту, когда они прошествовали мимо один за другим. Но вообще-то никаких признаков жизни нигде не ощущалось.

И в погребе было тихо.

— У кого из вас ключ? — спросил Эрнст, внезапно останавливаясь перед дверью погреба.

Расмус и Понтус посмотрели друг на друга… Неужели Эрнст войдет в погреб и все испортит?

Расмус медленно сунул руку в карман.

— Ключ, — сказал он, — его я могу, наверное, оставить у себя? Во всяком случае, я ведь заберу Глупыша завтра, так?

— Давай сюда ключ! — злобно сказал Эрнст. — Это зависит от того, как вы поведете себя в ближайший час.

Он рванул к себе ключ.

— И не выкидывайте никаких новых фокусов, не советую! Не забывайте, что здесь, в погребе, сидит взаперти псина… Понятно?

— Понятно! — ответил Расмус.

Если бы только Эрнст знал, какая псина сидит взаперти в погребе именно сейчас! Это была не жесткошерстная черная такса, песик по прозвищу Глупыш, а жестковолосый дюжий полицейский по фамилии Сёдерлунд. И кроме того, погреб не был заперт, Эрнст, вероятно, и сам увидел бы это, если бы поближе присмотрелся к висячему замку, болтавшемуся на дверях погреба.

— Пошли быстрее! — скомандовал Эрнст.

Они так и сделали.

Это сделали и все те, кто стоял на страже в темных проулках между домами. Очень тихо, очень медленно и осторожно приготовились они следовать за маленькой процессией во главе с Расмусом, которая вышла из проема в каменной стене.

— Тут есть короткий путь через лес, — сказал Расмус. — Проселочная дорога почти вдвое длиннее, по какой пойдем?

— Штобы как можно меньше пешком, — сказал Альфредо. — Ближайшим путем, так будет лушше.

«Да, и тогда мы избежим встречи с полицейской машиной», — подумал Расмус. Интересно посмотреть, какой вид был бы у Альфредо, если б он произнес эти слова вслух!

Вообще-то было здорово чудно шагать по этому лесу вместе с двумя отпетыми взломщиками в сопровождении длинной цепочки полицейских, крадущихся за твоей спиной. Именно по этой узенькой дорожке он ходил с мамой, и с папой, и с Крапинкой по крайней мере один раз каждой весной, именно таким вот майским утром, как это, когда всего неистовей пели птицы. Перссоны обычно брали с собой кофе и шли в лес — на ранний утренний пикник. В лесу была такая маленькая красивая прогалина, где росло множество лесных звездочек — цветов седмичника; на прогалине они обычно располагались и слушали пение птиц, хотя кукушка большей частью упрямилась и пела не так, как полагается.

Однако именно теперь, когда ты брел по лесу, валандаясь с ворами и бандитами, она так и разливалась во все горло.

Альфредо стал передразнивать кукушку.

— Ку-ку, маленькая дурашка-кукушка, ку-ку! Сколько лет, как ты думаешь, мне дадут?

Кукушка пропела три раза.

— Три года, — сказал Альфредо. — Но, пожалуй, я могу получить их условно… Ку-ку!

— Подумать только! Если бы ты хоть когда-нибудь прекратил свою трескотню, — сказал Эрнст.

Он быстро шел вперед, стиснув зубы, Альфредо же брел, спотыкаясь о камни и корни. Он явно не привык ходить пешком.

— Мало того, што я шеловек коншеный, у меня еще и мозоли!

— Мозоли! — прошипел Эрнст. — Не будь у меня больших проблем, чем мозоли, я был бы доволен!

Бедняга Альфредо и бедняга Эрнст! Разумеется, у них были заботы поважнее, чем мозоли!

Но вот перед ними Вестанвик, залитый первыми лучами солнца, маленький-премаленький Вестанвик, где воры совершили великий-превеликий подвиг. Где-то, на какой-то из этих маленьких улиц, стоит дом, где как раз сейчас находится их добыча, надо ее только взять.

Однако Эрнст нервничает. Он идет по улицам, кусая ногти и боязливо оглядываясь на спящие окна… В самом деле, можно надеяться, что никто не бодрствует, никто не видит их и не слышит, а может, уже начинает удивляться: ведь когда идешь по этим мощеным булыжником улицам, поднимаешь такой чертовский шум, который может разбудить полгорода.

Ах, конечно же, в такое время в таком маленьком городке, как Вестанвик, все еще спят и никто не просыпается оттого, что несколько человек топают по боковым улочкам к дому, где спрятано серебро. Хотя, собственно говоря, никому не следовало бы спать в такое ясное сладостное утро, когда цветут каштаны, и сияет солнце, и благоухает сирень. Жимолость тоже благоухает. Да, внезапно воздух наполняется тончайшие благоуханием жимолости. Альфредо вдыхает ее аромат… Ах, эти чудные цветы!

На боковой улочке, совсем близко от старого достопочтенного учебного заведения Вестанвика, стоит белый оштукатуренный дом с зеленой жестяной крышей, и одна его стена совершенно заросла жимолостью… Вот откуда этот сладостный запах!

— Ну вот, мы и пришли, — говорит Расмус. — Оно там, в доме.

Он прикладывает палец ко рту и шикает на Эрнста и Альфредо.

— Тише… пойдем черным ходом.

Эрнст и Альфредо одобрительно кивают. За всю свою бурную жизнь они научились на собственном опыте, что надежнее всего проникать в дом с черного хода, тогда это как бы менее заметно, а они чаще всего мечтали проникнуть в дом как можно незаметнее.

Но Эрнст не теряет бдительности до конца. Железной рукой охватывает он шею Расмуса.

— А ты уверен, что серебро там, в доме? — тихо спрашивает он, указывая на маленькую, выкрашенную в зеленый цвет дверь черного хода. — Ты не выкинешь какой-нибудь новый чертовский фортель? Надеюсь, ты не забыл псину в погребе?

— He-а, я ее не забыл, — говорит Расмус.

О, никогда в жизни он не забудет псину в погребе.

Но Эрнст все-таки неспокоен.

— У, дьявол, мне это все не нравится, — говорит он, беспокойно оглядываясь вокруг.

Но Альфредо совершенно не беспокоится.

— Знаешь, Эрнст, у тебя слабые нервы, ты никогда прежде не был таким.

— Ш-ш-ш, — шепчет Расмус. — Если не хотите, вам вовсе незачем заходить вместе с нами. Мы с Понтусом вынесем вам все это барахло.

Тут Эрнст снова крепко хватает его за шею.

— Думаешь, этот номер с нами пройдет? — в ярости говорит он. — Вы пробежите через весь дом и выскочите с другой стороны, а? Слушай-ка, сопляк, ты имеешь дело не с какими-нибудь зелеными юнцами… и помни, только попробуй!

— Ш-ш-ш! — говорит Расмус. — Ты подозрителен, как старый козел.

Альфредо удовлетворенно кудахчет:

— Боже, сжалься надо мной, этому трюку моя мамошка научила меня в тот самый день, когда я пошел в нашальную школу!

— Как хотите, — говорит Расмус, услужливо распахивая дверь. — Дуйте тогда сюда!

Эрнст идет первым. Он крепко держит Расмуса за запястье.

— Иди тише! — угрожающе шепчет он.

И Расмус идет тихонько, на цыпочках. Точно так же на цыпочках ступает Альфредо. Когда он крадется на цыпочках, мозоли даже меньше болят. Шествие замыкает Понтус, он хорошенько запирает за собой выкрашенную в зеленый цвет дверь.

— Здесь просто тьма египетская, — шепчет Альфредо.

И верно! Длинным, узким, темным коридором ведет их Расмус.

— Но скоро будет светлее, — в утешение обещает он.

Эрнст сдавливает его запястье:

— Тише… не болтай… где у тебя серебро?

Коридор заканчивается другой дверью.

— Там, внутри, — говорит Расмус. — Отпусти меня, чтоб я открыл дверь!

И он открывает дверь.

Ну, не удивителен ли переход от тьмы к свету?

Здесь внезапно становится так удивительно-преудивительно светло, а на столе выставлено все великолепное-превеликолепное серебро, которое сверкает в лучах утреннего солнца. А совсем рядом — человек в форменном мундире, и он так приветливо улыбается!