Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1 - Александр Солженицын

С «ура» его подхватили на руки и понесли по Невскому.

На проспекте там и сям – иностранцы, с любопытством наблюдают.

– Так нельзя! Сегодня кричат «долой Милюкова», а завтра крикнут «долой Керенского»?

Долговязый солдат:

– Да ничего вы не понимаете.

– А кто понимает?..

Соседний господин:

– Россия всё должна испытать на своей шкуре.

От высоких ступеней городской думы, где призывали к доверию, несколько студентов и офицеров крикнули: «Идёмте к министерству иностранных дел!» Наскоро написали на красных флагах мелом: «Да здравствует Временное правительство!», «Долой Ленина!» – и пошли. По пути к ним присоединялись, и уже под арку Главного Штаба вышло на Дворцовую площадь тысяч до пяти, впереди – однорукий офицер.

Вправо. Остановились, держа флаги. Ждали – не выйдет ли Милюков. На балкон вышел его заместитель Нератов:

– Русская свобода всегда была дорога Милюкову, и никогда он её не предаст!

– Верим! Верим! Да здравствует Милюков!

Овация.

Отсюда решили идти к Мариинскому дворцу, может повидать Милюкова там.

У «Астории» встретились с враждебной манифестацией, кое-кто схватился. Но разняли милиционеры, спрыгнувшие с грузовика.

А какие рабочие манифестации поплелись по привычке к Таврическому дворцу – там никого не заставали.

Потом вышел Либер с пылкой речью:

– Самообладание, товарищи! Свержение правительства сейчас крайне нецелесообразно!

В толпах только и слышны – то «ура», то «долой».

– Керенского! Пойдём за Керенским! Как он скажет?

Но – нет его нигде, и не слышно.

Студент института гражданских инженеров бежит по мостовой вскачь и кулаком описывает круги:

– Долой Ленина! Да здравствует Временное правительство! Да здравствует свобода!

С клодтовских коней студенты убеждают проходящие манифестации:

– Не надо! Расходитесь! Вот-вот начинается общее заседание правительства, там всё и решится! Завтра узнаем!

60

Если считать от безсонной ночи и утренней переполошной встречи с Керенским, и потом нарастающих переполохов дня – Станкевич сегодня действовал достаточно, и был доволен. Главное: в последние часы он как бы взял военную власть в Таврическом: собрал свою Исполнительную солдатскую комиссию (ведь он – и был теперь вождь петроградской солдатни), быстро провёл постановление – и растелефонировали по всем воинским частям: всем вернуться в казармы, и ни одной части не выходить из казарм без распоряжения ИК. И так – он обрубил начинавшийся солдатский бунт, повторение Февраля. Конечно, тысячи солдат и сейчас на улице, и вон шумят под просторными окнами Морского корпуса, разлившись уже по всей полосе от здания и до невского берега, – но ни одна часть, и вооружённая, – не выйдет. Решил брать в руки руль – и взял.

Морской корпус уже привык к грузной толкучке в нём Совета и установленным скамьям (а модель фрегата и статую Петра I вынесли) – как будто в этом обширном зале никогда и не строили опрятных морских кадетиков. Теперь собирались две тысячи в чёрных нечистых куртках и в расхлябанных солдатских шинелях. Об этом внеочередном заседании Совета сегодня с утра напечатали жирно крупно в «Известиях», и депутаты же сами видели-слышали, чтó где творится в столице, – и собирались с новоусвоенным чувством хозяев её, и страны, и своей судьбы: как мы сами сейчас постановим, так и будет, внушили за эти два месяца им.

А члены-то Исполкома знали, что Совет собран по перебулгачке, зря, уже и отменить нельзя, и решать на нём нечего.

Чхеидзе от этого испытывал стыд, и растягивал вступительную речь, замазывал, что зря их всех собрали. Начал со всей истории: как ждали следующего высказывания правительства об аннексиях и контрибуциях, чтобы решить поддержку или неподдержку займа. И вот – правительство опубликовало документ, которого мы ждали.

За окнами – ещё закатное солнце.

В зале – тишина. Давая отдохнуть Чхеидзе, Богданов своей привычной лужёной глоткой прочёл ноту. Снова поднялся Чхеидзе, безконечно утомлённый.

И вот. Исполнительный Комитет заседал всю ночь, но не мог вынести определённого решения. Сошлись, что под «до решительной победы» понимай что угодно, а отказ от аннексий и контрибуций затушёван.

«Аннексии и контрибуции» стали таким повторяемым сочетанием, что никто из ораторов их не объясняет (да и поперву не толковали), но что-то в них очень мерзкое, как какие-то червяки или пауки, толпа должна понимать.

И вот, сегодня днём опять заседал Исполнительный Комитет, и опять не могли принять решения. И мы собрали Совет, чтобы выработать общую линию поведения демократии. Мы хотим, чтобы Временное правительство без неясностей отказалось от захватов. Нам известно, что правительство тоже сознаёт всю серьёзность и остроту собственного положения. Мы от них потребуем посылки новой ноты союзникам, с ясным истолкованием. И вот, сознавая ответственность момента, мы решили созвать Совет и выслушать ваше решение. Но давайте не принимать никакого опрометчивого решения, не взвесив хорошо обстановки. И мы просим вас уполномочить Исполнительный Комитет для ведения переговоров. Они назначены на 9 часов вечера.

– Где?

– В Мариинском дворце.

Резкие голоса:

– Пусть идут они сюда, а не мы к ним!

– Что они, нас боятся, что ли?

Шум. Чхеидзе смущён:

– Результаты наших переговоров будут сообщены всем вам во всей полноте. Завтра. Поддержите нас сейчас, а окончательное решение мы примем завтра. Ввиду остроты положения Исполнительный Комитет хочет быть в контакте с вами и предлагает вам собраться снова завтра.

– Почему завтра??

– Почему не сегодня решать? Мы все здесь!

Сбитый этими выкликами или заплутавшись неясной мыслью, Чхеидзе, вместо того чтоб кончить дежурное вступленье и сесть, зачем-то понёс в сторону:

– …А теперь мы обратимся к нашим товарищам, социалистам Англии и Франции, и спросим, примут ли они решительные шаги, чтобы заставить и свои правительства отказаться от аннексий и контрибуций.

Но дёрнули его сзади за пиджак – он дальше не развивал тему, сел.

Кажется, он всё объяснил, решать пока ничего нельзя, и можно бы дальше не обсуждать, разойтись? – не тут-то было. У Богданова уже был список желающих ораторов около полусотни.

Но первым – с утра был записан Станкевич.

Стройный, худой, строгий сощуренный поручик (неузнаваемо овоененный приват-доцент) – вышел к трибуне, на ещё одну решительную схватку. Не только придать какой-то же смысл этому пустому заседанию, не только не дать толпе разбуяниться, но ещё публично потеснить эсеров и эсдеков, выбрыкивающих против абсолютно ясной необходимости коалиционного правительства. Кажется, Станкевич хорошо придумал, как эту речь сказать.

Вышел, чуть потрогав двумя пальцами маленькие усики, как это и делают офицеры (выступление офицера в Совете редкость, отметно). Постоял, дождавшись полной тишины. И – звучно, властно:

– Между правительством и Советом ещё вчера было единение – но ему нанесен удар. Временное правительство отошло от пути, по которому идёт революционный народ. В ноте мы читаем старые слова о победоносном конце. Некоторые члены Временного правительства не так понимают свои задачи, как нужно, и между ними самими существует взаимное непонимание. – (Обещанная помощь Керенскому.) – Мы имеем сведения, что для правительства наше порицание оказалось неожиданным. Оно думало, что этой нотой пойдёт навстречу демократии…

Шиканье и свистки. (Большевики.) Надо быть готовым, но и балансировать осторожней.

– …однако ошиблось. Создалось обоюдное непонимание. Но надо думать: что теперь делать? какой выход? Можно бы просто свергнуть правительство и арестовать.

Бурные аплодисменты. (Большевики.) Переклонил в другую сторону? Но тут-то – самый эффектный, задуманный ораторский поворот. От роскоши зала, ещё не ободранного наверху, остались большие настенные круглые часы, и на ходу.

– …но это был бы вывод примитивной логики, и я отношу ваши аплодисменты к тому, что это рассуждение – примитивное. Такие меры для нас неприменимы. Наша сила – велика и без этого. И это не то старое правительство, которое цеплялось за власть пулемётами. Вот, посмотрите! – взнесенная тонкая указательная рука. И все повернулись туда. – Сейчас без пяти минут семь. И если мы захотим – мы сейчас отсюда позвоним по телефону, и в пять минут восьмого Временное правительство перестанет существовать!!

Поразил. И вертятся головы в поворотах от часов на оратора и снова на часы. Неистовые рукоплескания. (Как гордо народу сознавать себя властным!) Однако ледяным отрубистым голосом возвращает их оратор: