Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Виктор Бакин

В эти годы на квартире Любимова часто собирались друзья: Г.Бакланов, Б.Можаев, А.Вознесенский, Е.Евтушенко, Ф.Абрамов, Б.Васильев, П.Капица... Среди приглашаемых актеров чаще всего был Высоцкий...

В этом году на квартире Любимова Высоцкий впервые испол­нил один из своих самых знаменитых поэтических манифестов «Я не люблю»:

Я не люблю, когда стреляют в спину,

Но если надо — выстрелю в упор.

........................................

Я не люблю насилье и бессилье,

И мне не жаль распятого Христа.

— Володя, — сказала хозяйка дома Людмила Целиковская, — так нельзя.

Это был один из редких случаев потакания вкусам слушате­лей: Высоцкий позднее заменил строку «Но если надо — выстрелю в упор» на буквально противоположное — «Я также против выстре­лов в упор», а строку «И мне не жаль распятого Христа» на «Вот только жаль распятого Христа».

Правки кардинально изменили смысл если не всей песни, то этих куплетов.

Этот год особенно ярко высветил непростые, совсем не безоб­лачные отношения в театре — отношения между режиссером и ак­терами вообще и между Любимовым и Высоцким, в частности. Лю­бимов прекрасно понимал, насколько Высоцкий с его известностью и талантом необходим «Таганке». Но на нарушителя «производст­венной дисциплины» надо было как-то влиять. Чаще всего режис­сер просто терпел, иногда предпринимая то бесполезные, то жест­кие «педагогические» шаги.

Ю.Любимов: «Зажрался. Денег у него — куры не клюют... Са­мые знаменитые люди почитают за честь в дом его к себе позвать, пленку его иметь, в кино в нескольких сразу снимается, популяр­ность себе заработал самую популярную, и все ему плохо... С кол­лективом не считается, коллектив от его штучек лихорадит... Он обалдел от славы, не выдержали мозги. От чего обалдел? Подума­ешь, сочинил пять хороших песен, ну и что? Солженицын ходит трезвый, спокойный: человек действительно испытывает трудности и, однако, работает. Пусть учится или что... Он а-ля Есенин, с чего он пьет? Затопчут под забор. Пройдут мимо и забудут эти пять пе­сен, вот и вся хитрость. Жизнь — жестокая штука. Вот я уйду, и вы поймете, что потеряли...»

6 ноября Высоцкий пишет заявление на имя директора театра: «Я считаю, что сегодняшнее мое выступление на сцене в роли Хлопуши — просто издевательство над моими товарищами и над зрите­лем. Ничего, кроме удивления и досады, моя игра не может вызвать. Я нахожусь в совершенно нерабочем состоянии. У меня нет голоса. Я прошу принять срочные меры по вводу новых артистов на роли, которые играем я и Губенко. В противном случае наступит момент, когда мы поставим театр в очень трудное положение».

9 ноября должен был состояться вечерний «Галилей». Высоц­кий позвонил днем в театр и попросил отменить спектакль, так как совершенно потерял голос. До начала спектакля надеялись, что он все же сыграет. Приходит Высоцкий: «Спектакля не будет, нечем играть». Любимов, Дупак, вся труппа думают — чем можно заме­нить? Золотухин предложил «Тартюфа». Надо срочно звонить на­чальству — публика в буфете. «Тартюф» еще не был принят, и пре­мьера предполагалась позже. Дозвонились... Разрешили. Дупак вы­водит на сцену Высоцкого: «Дорогие наши гости... Мы должны перед вами глубоко извиниться... Все наши усилия, усилия врачей, самого артиста Высоцкого — исполнителя роли Галилея — восста­новить голос ни к чему не привели. Артист Высоцкий болен, он со­вершенно без голоса, и спектакль «Жизнь Галилея» сегодня не пой­дет. Вместо этого мы вам покажем нашу новую работу — «Тартюф», которую еще никто не видел».

Вспоминает А.Меньшиков, работавший в то время рабочим сцены: «Володя и другие актеры — все помогали устанавливать но­вые декорации. Высоцкий взял какую-то неподъемную балку, под­нял ее и очень сильно расцарапал руку. Даже разорвал — кровищи было много. Не прошло и дня, как по Москве пополз слух, что Вы­соцкий вскрыл себе вены. Люди как будто ждали: с Высоцким что-то должно случиться...»

Очевидно, в тот вечер было действительно не сыграть. Горло болело уже давно, но не все об этом знали — он уже давно играл «через боль».

В.Смехов: «В поликлинике, где моя мама терапевт, помнят, как однажды я уговаривал его перед спектаклем показаться ларинголо­гу. Мы ехали с концерта. Я был встревожен состоянием Володиного голоса. Ольга Сергеевна, чудесный, опытнейший горловик, ве­лела ему открыть рот и... такого ей ни в практике, ни в страшном сне не являлось. Она кричала на него, как на мальчишку, забыв со­всем, кто перед нею; она раскраснелась от гнева: «Ты с ума сошел! Какие спектакли! Срочно в больницу! Там у тебя не связки, а кро­вавое месиво! Режим молчания — месяц минимум! Что ты смеешь­ся, дикарь?! Веня, дай мне телефон его мамы — кто на этого дикаря имеет влияние?!» В тот вечер Высоцкий сыграл спектакль в полную силу, назавтра репетировал, потом — концерт, вечером спектакль, и без отдыха, без паузы...»

То, что рассказал Смехов, было раньше — в начале июля, а сего­дня — 9 ноября — необходим был отдых, хотя бы маленькая пауза...

Когда Высоцкого упрекали, что он подвел, сорвал съемку, ре­петицию или спектакль, он переживал, извинялся. Но, очевидно, душевный надлом, постоянный переход из огня в воду, одиноче­ство, которое тщательно скрывал, нежелание даже близких понять его, какой-то постоянный разлад желаемого с действительным, на­конец, целенаправленная и многолетняя травля толкали его в про­пасть, в бездну. Очнувшись, он находил силы выкарабкаться, встать на ноги... и продолжать.

Марина в Париже, а рядом никого...

Из дневника В.Золотухина: «Мы все виноваты в чем-то, поче­му нас нет рядом, когда ему плохо, кто ему нужен, кто может зали­зать душу его, что творится в ней —никто не знает. Господи!!! По­моги ему и нам всем!!! Я за него тебя прошу, не дай погибнуть ему, не навлекай беды на всех нас!!!»

И, правда, Господь — вона где! А ты, «друг», рядом, помог бы! Ан, нет...

«Я избегаю его. Мне неловко встречаться с ним, я начинаю вол­новаться чего-то, суетиться, я не знаю, как вести себя с ним, что ска­зать ему, и стараюсь, перекинувшись общими словами, расстаться поскорее и чувствую себя гадко, предательски по отношению к нему, а что делать — не знаю».

Абсолютно противоположное понимание дружбы у Высоцко­го: «...Дружба — это не значит каждый день друг другу звонить, здо­роваться и занимать рубли на похмелку. Нет, это просто жела­ние узнавать друг о друге, что-то слышать. И довольствоваться хотя бы тем, что вот мой друг здоров — и бог с ним, и пускай он еще здравствует».