Белая гардения - Белинда Александра

Иван наклонился вперед и сказал водителю адрес нашей гостиницы. Водитель не произнес ни слова, хотя мы уже выехали на проспект Маркса и теперь двигались в противоположном направлении, к Лубянке. Наверное, Иван тоже заметил, что мы едем в другую сторону, потому что почесал затылок и, обратившись к водителю, повторил название гостиницы и ее адрес.

— Моей жене очень нехорошо, — добавил он. — Ее нужно показать врачу.

— Со мной все в порядке, Иван, — сказала я ему. Но мне было так страшно, что собственный голос показался каким-то чужим.

Иван впился в меня взглядом.

— Аня, что это у вас было с Верой? Что происходит?

В голове у меня все перемешалось. На плечах еще ощущалось прикосновение рук Веры, но самих объятий из-за пережитого потрясения я не помнила.

— Нас везут на допрос, но они не имеют права этого делать, пока мы не обратимся в посольство.

— А я думал, что везу тебя к матери.

Голос, раздавшийся с переднего сиденья, прозвучал так неожиданно, что я поперхнулась. Не нужно было смотреть на лицо водителя, чтобы понять, кто это.

— Генерал! — воскликнул Иван. — А мы уже и не надеялись увидеть вас!

— Я собирался появиться завтра, но нам пришлось изменить план.

— Это, наверное, из-за Лили, — предположил Иван. — Извините. Мы не думали, что…

— Нет, — прервал его генерал, едва сдерживая смех. — Все из-за Ани. Вера сказала, что с ней пришлось трудно, она привлекала к себе внимание.

Я поежилась. Мне бы следовало извиниться за свои дурацкие страхи, но я могла лишь смеяться сквозь слезы.

— Кто же такая Вера? — спросил Иван, глядя на меня и качая головой.

— Вера — лучшая подруга матери Ани, — ответил генерал. — Она готова на все, чтобы помочь ей. Эта женщина потеряла двух братьев во время сталинских репрессий.

Я с силой надавила пальцами на глаза. Все вокруг меня завертелось, как карусель. Я менялась. Менялся мой внутренний мир. Брешь в душе, которую я так долго пыталась заполнить, теперь начинала расползаться, но вместо боли в нее хлынуло счастье.

— Я надеялся, что вы досмотрите балет до конца, — продолжил генерал, — но ладно уж.

Слезы ручьем текли у меня по щекам.

— Так, значит, у него все-таки счастливый финал, — дрожащим голосом произнесла я.

Пятнадцать минут езды по ночной Москве, и генерал останавливает машину у старой пятиэтажки. У меня к горлу подступает плотный, как камень, комок. Что я скажу ей? Какими будут наши первые слова после двадцатитрехлетней разлуки?

— Вы должны вернуться к машине через полчаса, — говорит генерал. — Вишневский организовал сопровождение, и вам придется уехать сегодня же.

Мы закрываем за собой двери автомобиля и провожаем «Ладу» взглядом. В эту секунду я понимаю, как глупо было считать генерала обычным человеком. Это ангел-хранитель.

Затем мы с Иваном проходим в арку. Слышно, как под ногами чавкает талый снег. Через пару минут оказываемся в едва освещенном внутреннем дворе.

— Это на верхнем этаже? — уточняет Иван, открывая железную дверь подъезда, которая глухим ударом захлопывается за нами. Кто-то для изоляции обтянул дверной косяк одеялом. В подъезде почти так же холодно, как и на улице. И едва ли светлее. Две лопаты прислонены к стене, под ними лужицы растаявшего снега. Лифт не работает, и мы пешком проходим пять лестничных маршей. Ступеньки все в грязи, пахнет сыростью. Из-за тяжелой верхней одежды поднимаемся взмыленные, еле дыша. Вспоминаю, как генерал рассказывал, что у матери больные ноги. От мысли о том, что она не может выйти из квартиры без посторонней помощи, у меня ноет сердце. Прищурившись, я замечаю в тусклом свете, что стены выкрашены в серый цвет, но богатая лепнина на потолке и дверные проемы еще сохранили следы росписи: сказочные птицы и цветы свидетельствуют о том, что здание когда-то знавало лучшие времена. В углу каждой лестничной площадки окно, но почти во всех окнах вставлены дешевые матовые стекла, а то и вовсе листы фанеры.

Достигаем верхнего этажа, со скрипом отворяется дверь. Нам навстречу выходит женщина в черном платье. Она опирается на палочку и робко поглядывает на нас. Я не сразу узнаю ее. Волосы цвета олова почти полностью скрыты платком. На опухших ногах под специальными чулками видны выпирающие, перекрученные в узлы вены. Но тут она выпрямляет спину и наши глаза встречаются. И я уже вижу ее такой, какой она была в те дни в Харбине: в красивом шифоновом платье мать стоит у ворот и ждет меня из школы, а ветер раздувает ее волосы.

— Аня! — вскрикивает она, и от ее голоса у меня сжимается сердце. Этот старческий голос не похож на голос матери. Она простирает ко мне дрожащую руку, но отдергивает ее и прижимает к груди, словно перед ней стоит призрак, а не человек. На ее руках темные пятна, а вокруг рта глубокие морщины. Жизненные невзгоды сделали из нее старуху, я же, наоборот, выгляжу рядом с ней слишком молодой. Но глаза ее никогда не были так красивы, как сейчас. Они сверкают, словно бриллианты.

— Аня! Анечка! Доченька моя! Родная! — Глаза матери наполняются слезами. Я делаю шаг навстречу, но останавливаюсь. Душа уходит в пятки, и я заливаюсь слезами. Мне на плечо ложится рука Ивана. Его мягкий голос — единственная ниточка, которая еще связывает меня с реальностью.

— Покажи ей Лили, — шепчет он мне на ухо и мягко подталкивает вперед. — Покажи ей внучку.

Он берет меня за руки и вкладывает в них Лили, откидывая одеяльце с ее лица. Лили распахивает глазки и удивленно смотрит на меня. У нее такие же глаза, как и у женщины, которая снова протягивает ко мне руку. Янтарные. Прекрасные. Умные. Добрые. Малышка что-то лепечет и бьет ножкой, но вдруг поворачивается к женщине и, вырываясь из моих рук, начинает тянуться к ней изо всех сил.

Я снова в Китае, мне снова двенадцать. Я упала и ударилась, и мама хочет утешить меня. Каждый шаг к ней дается с трудом, но она стоит с распростертыми объятиями. Когда я наконец оказываюсь рядом, она прижимает меня к груди. Ее тепло окутывает мое тело, как вода в теплом источнике.

— Доченька! Девочка моя маленькая! — шепчет она, и мне кажется, что от этой нежности душа моя не выдержит, выплеснется наружу слезами. Мы бережно держим Лили между собой и смотрим друг другу в глаза, вспоминая все, через что нам пришлось пройти. Утраченное обретено вновь. То, что закончилось когда-то, может начаться заново. Мы с матерью едем домой.

От автора

У русских принято обращаться друг к другу по имени и отчеству. Например, в «Белой гардении» полное имя Ани — Анна Викторовна Козлова. Викторовна — это отчество, произведенное от имени ее отца, Виктора, а Козлова — женская форма фамилии Козлов. При вежливом обращении ее называли бы Анна Викторовна, но в кругу семьи и среди друзей она была бы просто Аня. Если вам доводилось читать какой-нибудь русский роман в переводе, вы понимаете, насколько трудно западному читателю разобраться в этой системе. Почему персонаж, которого полкниги зовут Александр Иванович, вдруг превращается в Сашу?

Чтобы избежать этой путаницы, я для сохранения русского колорита решила упоминать отчества персонажей только в отдельных случаях: в письмах, в завещании Сергея, при официальном представлении и т. д. Чаще всего я использовала краткие формы имен. Кроме того, я решила, что в Австралии Аня сохранит фамилию Козлова, хотя в реальной жизни она, возможно, предпочла бы отбросить от своей фамилии окончание женского рода и стать просто Аней Козлов.

Пожалуй, самым захватывающим при написании «Белой гардении» была попытка показать, что между матерью и дочерью, несмотря на трагические события, которые происходили в мире, сохранилась невидимая, но крепкая связь. Я старалась придерживаться реальной хронологии и в точности воспроизвести окружающий мир, в котором жили мои персонажи. Однако же в нескольких местах мне пришлось взять на себя роль Бога и с целью сохранения плавности развития сюжета немного ускорить историю. Первый пример — приезд моей героини Ани в Шанхай вскоре после объявления об окончании Второй мировой войны. Хронологически в Шанхае в то время могли находиться американцы, но Аня приезжает туда за несколько недель до прибытия основных частей американского военно-морского флота и соответственно до того, как руками военных моряков были сооружены экраны для показа кинохроники и в городе снова закипела жизнь. Поскольку главной целью этого эпизода было изобразить ликование по поводу окончания войны и показать, как быстро мог возродиться Шанхай, я посчитала возможным сделать так, чтобы эти события совпали по времени. Еще один раз я распорядилась историей по своему усмотрению в той части книги, которая посвящена жизни беженцев на острове Тубабао. За время пребывания на острове людям довелось пережить несколько тайфунов, но описание каждого из них отвлекло бы внимание читателя от нравственного становления Ани и ее растущей привязанности к Розалине и Ирине.