Дурная Слава - Дино Динаев

Бен торопливо сшивал края разреза. Иголка, заскорузлая от чужой крови, несущая на себе миллионы неизвестных бацилл, норовила выскользнуть и пронзить пальцы до кости, но Бен не снижал темпа. Не нравилась ему наступившая вязкая тишина, и это место не нравилось.

На теле «Кончитты» при более детально осмотре обнаружилось два разреза. Зашив грубыми стежками один и, откусив нитку, Бен приступил ко второму.

Ему мешали, толкали в спину и под руку. Он не оборачивался, а когда в коридоре стало тесно, пихался в ответ, стараясь отвоевать у голых жизненное пространство.

Громкий хруст заставил его обернуться. Вокруг теснилась безмолвная толпа.

Застывшие лица, неподвижные глаза, обреченность в опущенных плечах. Дверь и прилегающие стены быстро покрывались инеем. Белая волна прокатилась под толпой, приклеив подошвы к полу. Бен отлепил их, а голые не пошевелились, они не чувствовали боли. Стена набухала, выгибая косяки. Ветхая дверь, не выдержав давления, затрещала по всем швам и распалась на щепки.

В открывшейся для обзора комнате противоположной стены более не существовало.

Поначалу казалось, что ее скрыл серый занавес с причудливым узором. Только это был не занавес.

В "Жуке в муравейнике" Стругацкие описывали небольшую улочку, по которой прошли при экстренной эвакуации миллионы человек. То, что они роняли, не успевали поднять, все это затаптывалось, утрамбовывалось в одну сплошную нерасчленимую массу, и так слой за слоем. Нечто подобное наблюдалось со стеной. Она представляла собой тысячи людских тел, утрамбованных так плотно, что между ними нельзя было просунуть руки. Искривленные сомкнувшиеся тела составляли жуткий единый барельеф.

Стена подавляла своей бесконечностью и обреченностью, засасывала, звала, гасила любую попытку к сопротивлению. В голове сделалось безмятежно пусто, и Бен точно опьянел. Остался маленький трус Веничка, плакавший в 11 лет ночами под одеялом, когда понял, что и он когда-нибудь умрет. Столько всего произошло, и вроде бы не первой молодости, а страх смерти остался, только сделался более острым, контрастным, болезненным.

На ватных ногах Бен полез в кабину. Ему было все равно, что работа не доделана, остался только маленький Веничка и страх. Когда на него опустились оси безопасности, в руках по-прежнему оставались нитки и иголка. Бен смотрел на буквы, не имея возможности их прочитать. Что означает "Накачка генератора 90 %"?

Или скажем "Нарушение защитного слоя! Опасно!" Какая впрямь ерунда. Он нажал кнопку пуска.

"Кончитта" возмущенно дернулась. Бена вдавило в кресло, а после начались такие скачки, что только по недоразумению он не был пронзен насквозь осями безопасности.

Люк оторвался и улетел. Машина висела над толпой беснующихся голых людей. Стоило страшной стене начать движение, как голые, нарушив обет безмолвия, стали кричать от ужаса. Они словно поняли, что теперь у них нет никакой надежды и единственный шанс избежать неминуемого, это «Кончитта». Голые словно звери скалили зубы, в перекошенных лицах ничего человеческого, только жажда допрыгнуть, выволочь пилота из кабины и занять его место.

Пробежавший по головам мужчина подпрыгнул и повис. Бен бил его по пальцам, пока он не сорвался. «Кончитту» мотнула от стены до стены. Голые бежали по носилкам, по головам, висли гроздьями. Бен тянул на себя штурвал, но «Кончитта» не могла поднять облепивших ее людей, вихляясь и проваливаясь еще ниже. Ком людей нарастал, и настал такой момент, когда двигатели «Кончитты» не выдержали нагрузки, и машина рухнула вниз.

На долю секунды она стряхнула с себя преследователей и взмыла вверх. Сразу загорелась надпись "Накачка генератора 100 %". «Кончитта» стартанула с оторванным люком. В отверстие хлынул нестерпимо яркий свет. Бен увидел себя насквозь, и вид бьющегося сердца унес с собой в бессознательное состояние.

— Дорогу акуму!

Бен уже привык к подобным крикам. Апостолы веселились. Двое шли спереди, двое сзади. Они скрыли свои татуировки под вполне цивильными серыми болоньевыми плащами и при большом стечении народа старались не орать. Но стоило стать посвободнее, сразу звучало "Дорогу акуму!" И издевательский гогот, мало похожий на смех, больше на реготанье обдолбанного нарка. Они не стеснялись только старушек — божьих одуванчиков, вопили им прямо в уши, заставляя испуганно подскакивать на месте. Бен чувствовал свое полное бессилие.

Апостолы окружили «Кончитту» сразу по прибытии, словно заранее знали место вынужденной посадки. Чем черт не шутит, может, и знали, речь то идет о давно минувшем. Против ожидания они не кинулись на него, а изрыгали ругань на расстоянии. Осмеливались иногда плеваться и бросать камни, а когда Бен выбрался, то взяли его в коробочку, хотя могли бы сразу прирезать.

Машина лежала у кафе «Север», расположенном на самой окраине Новоапрельска.

Топать предстояло через весь город, но Бен не был уверен, что удастся преодолеть путь целиком. Когда он хотел войти в кафе, передние апостолы развернулись, и он ткнулся в них как в стену, почувствовав припрятанные под плащами ножи.

Не имея выбора, он больше не делал попыток привлечь внимания окружающих, медленно плетясь в направлении южного поселка, где жил Базилевский. Только один вопрос мучил его: как далеко ему позволят пройти? Они знали о цели его визита.

Это отражалось на их довольных рожах, когда они со значительными минами кивали друг другу.

— Плотник! — неожиданно крикнул Бен, указывая за их спину.

Апостолы, разом замолкнув, по козлиному скакнули, сбиваясь в ощетинившуюся ножами кучку. Поняв, что их обманули, вернулись на исходную, пригрозив, что еще одна такая шутка и его порвут на бинты. Не имея возможности приблизиться к киоску, Бен на расстоянии рассмотрел дату свежих газет. Это было число, когда Кривоногов должен был встретиться с Верой Хан и погубить девчонку. Нагнавшие апостолы подтолкнули, сказали, чтобы двигал. Куда они гнали его? Зачем? Почему не убили сразу? Это Бен понял позже.

Он понемногу пришел в себя, и хотя не представлял, как можно избавиться от назойливого эскорта, стал осматриваться в поисках подходящей диспозиции. То свернет не туда, то из ботинка начнет вытряхивать несуществующий камешек.

— Что-то наш акум перестает мне нравиться, Петро, — подозрительно заметил один. — Он что-то задумал.

— Брось, Фома, он же не дурак, чтобы так подставляться, — зло заметил тот, кого он назвал Петром. — Высшее образование имеет, большим начальником работает, вон на какой страхолюдине прилетел. Не хочет же он прямо так умереть на улице с перерезанным горлом?