Молодая гвардия - Александр Фадеев

Все молчали.

- Пусть биографию расскажет, - сказал Ваня Туркенич.

- Расскажи б-биографию.

Радик Юркин встал и, глядя в окно, звонким голосом, каким он отвечал урок в классе, сказал:

- Я родился в городе Краснодоне в тысяча девятьсот двадцать восьмом году. Учился в школе имени Горького... - На этом и кончалась биография Радика Юркина, но он сам чувствовал, что этого мало, и менее уверенно добавил: - А как немцы пришли, теперь уже не учусь...

Все опять помолчали.

- Общественных обязанностей не нес? - спросил Ваня Земнухов.

- Не нес, - с глубоким мальчишеским вздохом сказал Радик Юркин.

- Задачи комсомола знаешь? - снова спросил Ваня, уставившись в стол сквозь свои роговые очки.

- Задача комсомола - бить немецко-фашистских захватчиков, пока не останется ни одного, - очень четко сказал Радик Юркин.

- Что ж, я считаю, парень вполне политически грамотный, - сказал Туркенич.

- Конечно, принять! - сказала Любка, всем сердцем болевшая за то, чтобы все вышло хорошо у Радика Юркина.

- Принять, принять!.. - сказали и другие члены штаба.

- Кто за то, чтобы принять в члены комсомола товарища Радика Юркина? с широкой улыбкой спросил Олег и сам поднял руку.

Все подняли руки.

- Ед-диногласно, - сказал Олег и встал. - Подойди сюда...

Радик слегка побледнел и подошел к столу меж раздвинувшимися, чтобы дать ему место, и серьезно смотревшими на него Туркеничем и Улей Громовой.

- Радик! - торжественно сказал Олег. - По поручению штаба вручаю тебе временный комсомольский билет. Храни его, как собственную честь. Членские взносы будешь уплачивать в своей пятерке. А когда вернется Красная Армия, райком комсомола обменяет тебе этот временный билет на постоянный...

Радик протянул тонкую загорелую руку и взял билет. Билет был того же размера, что и взаправдашный, сделан из плотной бумаги, на какой чертят планы и карты, сложен вдвое. На лицевой стороне вверху маленькими скачущими типографскими буквами было напечатано: "Смерть немецким оккупантам!" Немного ниже: "Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи". Еще ниже, немного покрупнее: "Временный комсомольский билет". На развороте билета слева написаны были фамилия, имя и отчество Радика, год его рождения; ниже время вступления в комсомол: "6 ноября 1942 года", еще ниже - "Выдан комсомольской организацией "Молодая гвардия" в г.Краснодоне. Секретарь: Кашук". На правой стороне билета были расчерчены графы для уплаты членских взносов.

- Я зашью его в курточку и буду всегда носить с собой, - сказал Радик чуть слышно и спрятал билет во внутренний карман курточки.

- Можешь идти, - сказал Олег.

Все поздравили Радика Юркина и пожали ему руку.

Радик вышел на Садовую. Дождя не было, но было очень ветрено и холодно. Близились сумерки. Этой ночью Радик должен был возглавить группу из трех ребят для проведения большого праздничного задания. Чувствуя у себя на груди билет, Радик с суровым и счастливым выражением лица пошел по улице домой. На спуске ко второму переезду, у здания районного исполкома, где помещалась теперь сельскохозяйственная комендатура, Радик, чуть подобрав нижнюю челюсть, раздвинул губы и издал пронзительный свист - просто так, чтобы немцы знали, что он существует на свете.

Этой ночью не только Радик Юркин, а почти вся организация участвовала в большом праздничном задании.

- Не забудьте: кто освободится, прямо ко мне! - говорил Олег. - Кроме первомайцев!

Первомайцы устраивали на квартире сестер Иванихиных октябрьскую вечеринку.

В комнате остались Олег, Туркенич, Ваня Земнухов и связные - Нина и Оля. Лицо Олега вдруг выразило волнение.

- Д-девушки, м-милые, п-пора, - сказал он, сильно заикаясь. Он подошел к двери в комнату Николая Николаевича и постучал. - Тетя Марина! П-пора...

Марина в пальто, повязывая на ходу платок, вышла из комнаты, за ней дядя Коля. Бабушка Вера и Елена Николаевна тоже вышли из своей комнаты.

Марина, Оля и Нина, одевшись, вышли из дома - они должны были обеспечить охрану ближайших улиц.

Опасная это была дерзость: пойти на это в такой час, когда в домах не спали и люди еще ходили по улицам, но разве можно было упустить это?!

Сумерки сгустились. Бабушка Вера опустила затемнение и зажгла коптилку. Олег вышел во двор к Марине. Она отделилась от стены дома.

- Нема никого.

Дядя Коля высунулся из форточки и, оглядевшись, протянул Олегу конец провода. Олег прицепил его к шесту и повесил шест на провод возле самого столба, так, что и шест и столб слились в темноте.

Олег, Туркенич и Ваня Земнухов сидели в комнате дяди Коли, у письменного стола, держа наготове карандаши. Бабушка Вера, прямая, с непроницаемым выражением, и Елена Николаевна, подавшись вперед, с наивным и немного испуганным выражением лица, сидели поодаль на кровати, обратив глаза к аппарату.

Только дядя Коля с его спокойными, точными руками мог так сразу, бесшумно включиться в нужную волну.

Они включились прямо в овации. Разряды в воздухе не давали расслышать голос, который говорил:

- Товарищи! Сегодня мы празднуем двадцатипятилетие победы Советской революции в нашей стране. Прошло двадцать пять лет с того времени, как установился у нас Советский строй. Мы стоим на пороге следующего, двадцать шестого года существования Советского строя...

Туркенич с лицом спокойным и серьезным и Ваня, приблизив очки почти к самой тетрадке, быстро записывали. Записывать не трудно было: Сталин говорил не торопясь. Иногда он смолкал на некоторое время, и слышно было, как он наливает в стакан воду, ставит стакан на место. Все же первое время все их душевные силы уходили на то, чтобы ничего не упустить. Потом они приспособились к ритму речи, и тогда сознание необыкновенности, почти невозможности того, в чем они участвуют, овладело каждым из них.

Тот, кто не сидел при свете коптилки в нетопленной комнатке или в блиндаже, когда не только бушует на дворе осенняя стужа, - когда человек унижен, растоптан, нищ, - кто не ловил окоченевшей рукой у потайного радио свободную волну своей родины, тот никогда не поймет, с каким чувством слушали они эту речь из самой Москвы.

- ...людоед Гитлер говорит: "Мы уничтожим Россию, чтобы она больше никогда не смогла подняться". Кажется, ясно, хотя и глуповато.

Смех в большом зале, донесшийся сюда, мгновенно вызвал улыбки на их лицах, бабушка Вера даже прикрыла рот рукою.

- У нас нет такой задачи, чтобы уничтожить Германию, ибо невозможно уничтожить Германию, как невозможно уничтожить Россию. Но уничтожить гитлеровское государство - можно и должно... Наша первая задача в том именно и состоит, чтобы уничтожить гитлеровское государство и его вдохновителей.

Буря аплодисментов вызвала потребность выразить и себя в шумном движении, но они не могли этого сделать и только переглядывались. Все, что неосознанно жило в патриотическом чувстве этих людей, от шестнадцатилетнего мальчика до старой женщины, - все это возвращалось к ним теперь, облеченное в простую, прямую правду фактов и цифр.

Это они, простые люди, на долю которых выпали такие немыслимые страдания и мучения, говорили сейчас всему миру:

- Гитлеровские мерзавцы... насилуют и убивают гражданское население оккупированных территорий нашей страны, мужчин и женщин, детей и стариков, наших братьев и сестер... Только низкие люди и подлецы, лишенные чести и павшие до состояния животных, могут позволить себе такие безобразия в отношении невинных, безоружных людей... Мы знаем виновников этих безобразий, строителей "нового порядка в Европе", всех этих новоиспеченных генерал-губернаторов и просто губернаторов, комендантов и подкомендантов. Их имена известны десяткам тысяч замученных людей. Пусть знают эти палачи, что им не уйти от ответственности за свои преступления и не миновать карающей руки замученных народов...

Это говорила их надежда и месть...

Дыхание огромного мира, окружающего их маленький городок, затоптанный в грязи сапогами вражеских солдат, мощное содрогание родной земли, биение ночной Москвы врывались в комнату и наполняли их сердца счастьем сознания своей принадлежности к этому миру...

Шум оваций покрывал каждую здравицу речи.

- Нашим партизанам и партизанкам - слава!

- Вы слышали!.. - воскликнул Олег, глядя на всех блестящими, счастливыми глазами.

Дядя Коля выключил радио, и вдруг наступила страшная тишина. Только что это было, и вот уже нет ничего... Позванивает форточка. Осенний ветер свистит за окном. Они сидят одни в полутемной комнатке, и сотни километров горя отделяют их от мира, который только что прошумел...

Глава сорок восьмая

Ночь была так черна, что, вплотную соткнувшись лицами, нельзя было видеть друг друга. Сырой, холодный ветер мчался по улицам, завихряясь на перекрестках; он погромыхивал крышами, стонал по трубам, свистел в проводах, дудел в столбах. Нужно было знать город так, как они, чтобы по невылазной грязи, во тьме, выйти точно к проходной будке...