Последний мужчина - Михаил Сергеев

— К чему мне она?

— Наместник Грат! — громко начал тот. — Я, первосвященник иудейский, назначенный тобою же, послушное орудие в руках своего тестя, уготовляя смерть нам… — человек вдруг замер как вкопанный от произнесённых слов, но тут же, придя в себя и странно оглянувшись на удивлённые взгляды позади, неуверенно закончил: — Принес тебе книгу будущего…

Грат, зная тягу к недосказанности служителей храма в дикой провинции, куда занесла его судьба, вздохнул, продолжая вопросительно и с любопытством смотреть на первосвященника. Стоявший уже взял себя в руки и уверенно продолжил:

— В ней ты можешь увидеть конец дня сегодняшнего. Конец… конец твой и мой… — человек с ужасом зажал рот ладонью и снова огляделся. Всё вокруг оставалось по-прежнему. Никто, казалось, не слышал оговорки. — Свой единственно верный и правильный поступок, — уже не так громко, как минутой раньше, добавил он. — Что обязан совершить.

Римлянин нетерпеливо поправил тунику. Он, старый воин, соратник великого Квинтилия Вара, так не привыкший к подобной витиеватости разговоров, имел совершенно другие планы на сегодняшний вечер. Человек в балахоне, уловив смысл движения, заговорил быстрее:

— Чтоб так и случилось, как написано. И тогда о тебе помнить будут тысячи лет. Имя твое не сравнится с именами самых великих кесарей. Не сотрется в людской памяти до скончания времён!

Валерий Грат, наместник и проконсул, чуть усмехнулся:

— И что же написано в твоей книге, старик?

— Распять! Как того требует народ.

— Почему я должен верить сказанному тобой? И потом, здесь не весь народ.

— Потому что в ней открыто, о чём ты думал семь лет назад, думал, но так и не совершил. Это книга правды! Пора исправить ошибку! Никто, кроме тебя, не знает мыслей твоих. А она, — первосвященник указал на книгу, — знает! Позволь же прочесть и доказать это, — человек в балахоне протянул руку за книгой.

— Мудрёно, — произнёс римлянин. И, подавая книгу, оглядел притихшую толпу. — Что ж, попробуй.

Первосвященник перевернул несколько страниц.

— Слушай же! «Холодное утро выдалось солнечным. Оно было абсолютным отражением того утра, двадцать шестого года от рождества Христова, когда Валерий Грат, выйдя на помпезную в греческом стиле террасу своей резиденции, увидел восход солнца. Когда не погасшая ещё звезда сказала ему, что пора на покой. Новое назначение было лишь предлогом отозвать его из захудалой провинции империи. Грат это понимал. Решение сената было ожидаемым. И всё же до последнего дня он надеялся на лучшее. Но сейчас, глядя, как первые лучи меняют цвет окрестных холмов, касаясь пустынных каменистых долин, минуту назад казавшихся безжизненными, и наполняют их светом, наместник вдруг почувствовал что-то особенное в этих мгновениях. И дело было не только в неузнаваемо цветущей, оживающей на глазах природе, а в необычности изменений в то утро пространства, которое всегда оставалось одинаковым в предрассветные часы. Лучи не просто освещали долины, а разливались по ним живыми потоками. Ещё вчера он сожалел об отъезде. И потому чудное, необъяснимое, не испытанное прежде чувство не просто удивляло своим загадочным появлением, но и само сожаление, так мучившее его последние дни и странно ушедшее куда-то, добавляло этой радости легкую эйфорию. И вдруг он понял: разбуженная природа принесла ему своим прохладным ветерком удивительную весть о том, что он, Валерий Грат, только что получил награду, невиданную от начала мира».

Первосвященник захлопнул книгу и протянул её обратно.

Было заметно, что наместник смутился. И смущали его уже не сокровенные мысли того самого утра, которое он, конечно, помнил, а то, что о них услышали стоявшие рядом. А скрытность не была простым словом в его жизни.

— Она написана через две тысячи лет. Память, о которой не может мечтать ни один кесарь!

— Что за книга такая, — задумчиво произнёс наместник и медленно прочёл: «Последний мужчина».

— Он лжёт! — изо всех сил заорал Сергей.

Все обернулись на крик. Толпа в недоумении замерла, только сейчас заметив постороннего рядом с балдахином. Трое преторианцев бросились к нему. Грат остановил их рукою:

— Что ж, — не удивляясь, или делая вид, произнёс он. — Было бы справедливым выслушать такое обвинение. Пусть… — Грат поколебался, как назвать человека, — пусть… иноземец продолжит. Итак, ты сказал, он лжет.

— Да, то есть… нет. Он говорит правду.

Первосвященник презрительно посмотрел на Сергея. Надменный и спокойный взгляд говорил о том, что не только подозрительная одежда, но и само появление странного человека не коснулись его уверенности в исходе дела. «И кого не принесёт ветер из далёких пустынь», — подумал он и, смерив того взглядом ещё раз, окончательно решил, что в страннике нет ничего говорящего о знатности, а значит, отпадала и необходимость проявления интереса к досадному недоразумению. Спрашивать же о его родине и вовсе не следовало. Но дерзость, с которой незнакомец вмешался в разговор, каким-то образом пройдя сквозь охрану, была тому приговором. Первосвященник понимал это. И оттого спокойно выжидал. Стража неуверенно двинулась к иноземцу. Толпа загудела.

Грат снова поднял руку. Первые остановились, вторые стихли.

— Как понимать это? — Ни один мускул не дрогнул на лице наместника. Ему, бывшему трибуну восьмой когорты, прошедшему три войны, а ныне почетному командиру преторианской гвардии, выдержки было не занимать. Золочёное запястье с орлом на левой руке, полученное от самого императора за битву с маврами, указывало место любому, кто решался возомнить себя равным заслуженному ветерану.

— Так как понимать твои слова, иноземец? — повторил Грат свой вопрос.

— Разница в памяти. Вы можете остаться в памяти человеком, который вынес себе самый страшный за всю историю приговор. Сам и себе.

Наместник вновь с недоверием оглядел необычную одежду странника.

— Понимаете, — с отчаянием в голосе быстро проговорил Сергей, — книга эта моя, то есть не моя, а переписанная моим двойником. Они подменили автора, дали ему всё, всё, что не просил. Изменили события. Такое возможно с каждым. И тогда на земле живешь уже не ты, а он. Не ты, а он видит каждый восход солнца. Не ты, а он произносит «люблю» твоим близким. Не ты, а он уже спит с твоею женой. И не спит, а насилует. Он богат, тщеславен и знаменит, но это уже не ты… — Сергей осекся.

Проконсул с подозрением продолжал смотреть на него.

— Я знаю, вам сложно поверить! Но в книге именно тот финал, к которому призывают они вас! — он указал на толпу в балахонах. — Это именно те, на которых зло не споткнулось. По пути сюда! Столько веков! Число их шесть сотен, шесть десятков и ещё пятеро мужчин. Начало идёт с праотцов, и первый из них, кого уговорило оно преступить закон, был Адам. Уговаривают сейчас и вас!

— Не слушай его, римлянин! — вдруг закричал первосвященник. Он расскажет тебе бред ещё и про замок, где желающие получить память и славу запечатлевают себя в книге! А ещё ты узнаешь про бедного Джеймса, которого этот, — он ткнул в Сергея пальцем, — убивал много-много раз в жизни! И сам! А ещё иноземец расскажет о катакомбах твоей… твоей спящей совести! Таким оскорблениям далее не будет предела и числа! И ты, удостоенный особого расположения кесаря, будешь слушать всё это? Да не он ли и есть то самое зло? Не он ли раздражает своими словами уже не только тебя и народ, — говоривший, не поворачиваясь, указал назад. — Но и читателя! Самого дорогого для него человека в мире! — Он запнулся, оттого что сарказм выдавал злобу, но тут же как ни в чём не бывало продолжил: — Разве были у тебя сомнения в собственной справедливости все годы эти? А в преданности нашей? Неужели обменяешь годы на мгновения, соединишь времена и действия! — При этих словах первосвященник затрясся и отчаянно задёргал рукой, стараясь дотянуться до своего рта. Глаза расширились, голова неожиданно повернулась, и, уставясь почему-то на стоящего поодаль под стражей обречённого, он вдруг забормотал: — Я помогу тебе. Сделаю ещё шаг навстречу. Книга не только окажется там, ты получишь ответ на свой вопрос, волнующий уже многих. Ох, многих! К примеру, сейчас того, кто читает эти строки… нет… сидящего супротив меня! И если он в эту самую секунду, только в эту секунду, посмотрит на тыльную часть своего левого запястья, увидит Тигр и Евфрат в рисунке своих вен… место утерянного рая…

Сергей, к своему ужасу, увидел склонённую голову Грата, рассматривающего левое запястье.

Тем временем рот священника не закрывался, как тот ни пытался зажать его:

— Видишь, только я способен увязать два разных мгновения, настоящее и будущее. Наше и чьё-то. А чьё-то — с началом мира! Соединять времена и действия! А действие с желанием. Только я могу заставить первое подчиниться второму! — И вдруг, воздев руки к небу, громко закричал: — Он посмотрел! Посмотрел! Я снова с людьми! Двенадцать терцин опять мои! Стерегись! Сжимая времена и убирая промежутки, в моей власти убить и всё пережитое. И превратить жизнь в точку! Видишь, проконсул, как сходятся наши мысли? Как упомянутые в книге параллели! Ведь что такое точка во Вселенной? Ничто! Да отливка пуговичника — целый мир в сравнении с нею!