Та, что меня спасла (СИ) - Ночь Ева

Я ставлю чайник на газ. Мне нужно занять чем-то руки.

– Теперь знаешь.

– Ты не останешься здесь, – у Эдгара снова каменеют скулы, а слова вылетают сквозь плотно стиснутые зубы. – С этим… фанфароном смазливым. Я думал, ты сняла комнату у бабушки, божьего одуванчика.

– Какая буйная фантазия, – не сдержавшись, ржёт Аль. – Но об этом и речь, Гинц: ты не доверяешь своей жене. Вот цена твоей любви. На ладони.

Он протягивает божественно прекрасную длань. Невольно любуюсь изящным жестом. Аль… Вот тебе и Аль. Насмешливый пустозвон, человек искусства. Творческая личность, подвижная как ветер.

– Я не доверяю тебе, – обжигает его холодом Эдгар. – Держи свои ладони подальше. А то можешь стать художником со сломанными руками.

– Я никуда не уйду отсюда, – смотрю мужу в глаза. – Если мы сейчас не поставим точку, то никогда не сможем по-настоящему доверять друг другу. Ты будешь бесконечно злиться, ревновать, подозревать, обвинять. Не меня, так тех, кто рядом. Или посмотрит не так. Аль не сделает мне ничего плохого. Не тронет меня. Не обидит. Не посягнёт, если уж на то пошло. Он не такой. У него есть принципы.

– А ты слишком доверчива, Тая. Почему же этот твой высокоморальный друг, – муж рисует в воздухе пальцами кавычки, – кинулся на меня в коридоре? Я чего-то не понимаю? Я твой муж. А он повёл себя по меньшей мере странно. Нелогично. Можно подумать, он ревнивый муж, а не я.

– Браво! – Аль легко соскакивает с подоконника. – Пойду я, пожалуй. Тайна, будешь провожать мужа, захлопни входную дверь, пожалуйста. А мне сейчас не до вас. И да. Можете освятить бабушкину комнату сексом. Если он всё же поймёт тебя, угу?

Он уходит, дирижируя собственным мыслям. Снова напевает. В этот раз это Моцарт. У Аля приятный баритон. И поёт он хорошо.

Эдгар трёт лицо ладонями. Я завариваю чай. Ставлю перед ним чашку.

– Тайна?.. Где ты вообще откопала этого ненормального?

– По объявлению. Училась у него рисовать. А ещё брала уроки изящной словесности. Недолго. Несколько месяцев. А потом тётка запретила. Сочла, что он очень молод и бабник.

– Никогда не думал, что однажды соглашусь с твоей тёткой, – Эдгар делает глоток из чашки. Кажется, он успокоился. – Сколько тебе было?

– Пятнадцать.

– Ты… любила его?

Сейчас главное не сфальшивить. Не дрогнуть. Не уклониться.

– Да. Я любила его, Эдгар. И даже однажды сбежала от тётки в надежде никогда не возвращаться в постылый дом, где меня всё душило.

– И он не воспользовался.

Это не вопрос. Эдгар понимает.

– Он даже не поцеловал меня ни разу. Он… не соблазняет молоденьких учениц и не спит с замужними женщинами. Да ему и так хватает. А принципы – они такие. С ними лучше не связываться. А что касается его выходки… Это и урок, и забава. Урок для тебя, вдохновение – для него. Ему нескучно. Сейчас.

– Развлекается за мой счёт, – щурит глаза мой несгибаемый муж.

– Я горжусь тобой неимоверно, – ласкаю его взглядом. Ощупываю каждую чёрточку дорогого лица. – Тебе было непросто. Но ты справился.

– Ты же знаешь: ревность – чувство иррациональное. Я всё равно буду ревновать тебя, Тая.

Эдгар устало вытягивает ноги. Пытается расслабиться.

– Покажи лучше мне бабушкину комнату, – просит он со вздохом.

У меня вспыхивают щёки. Сердце подскакивает в груди, как теннисный мячик. Кажется, я только что проиграла. И моё первое свидание грозит закончиться в постели с мальчиком. Но если этот мальчик – мой муж, то, может, всё же можно?..

11. Эдгар

Только сейчас понимаю: я устал. Вымотался. Заряд у батарейки – на нуле. Как вообще я мог подумать, что эта несносная девчонка сможет стать покорной женой? Да в ней строптивости – на четверых. Но, может, поэтому к ней тянет постоянно. Все мысли – о ней. Заводит. Будоражит. Сводит с ума. Чего только эта выходка с «драконом» стоит.

Я до сих пор готов его убить. Или по стенке размазать – смазливого гада, который почему-то имеет над ней власть. Она любила его – взрыв мозга до звёзд перед глазами. И я бессилен сейчас что-то изменить. Но я не сдался, нет. Тактическое отступление. Я найду способ вырвать свою жену из его цепких лап. Украду. Увезу. Сделаю всё возможное, чтобы она здесь не жила.

А пока… нужно переждать и переболеть, насколько это возможно.

– Вот, – показывает она мне комнату и смущается, словно пригласила к себе домой, а там, по её мнению, недостаточно шикарно для такого блистательного парниши, как я.

– Как его фамилия, говоришь? – морщу я лоб, разглядывая раритетную мебель. Да тут целое состояние. Считай, музей.

– Я не говорила, – проходит она внутрь и тянет меня за собой. – Альберт Викторович Ланской.

– А. Да. Из этих. Старая интеллигенция. Элита. Я мог бы и не спрашивать.

Наверное, в голосе моём слишком много яда. И не только того, что, возможно, ещё не до конца выветрился из моего организма. Тая привстаёт на цыпочки и гладит меня по щеке. Замираю от её жеста. От интимности момента. Хочется забыться в её руках. Просто лежать в Таиных объятиях.

– Для меня это не имеет значения. Ты же помнишь, кто я. С этим нелегко жить. Постоянно кажется, что ты многого не достоин. Я и о тебе так думала. Что может привлечь такого мужчину, как ты? Есть всё. А у меня – только тело да ум, который очень часто не та ценность, что привлекает противоположный пол.

– Ты для меня ценность. Вся. Величина, не поддающаяся ни объяснениям, ни шаблонам. Разная.

Я провожу пальцами по её лицу.

– А ещё я понял сегодня: многое для меня как впервые. Не знаю тебя. И хочется познать. Но до конца, наверное, невозможно.

– То же самое я думаю о тебе, Эдгар.

Она шепчет. И в тишине её шёпот откликается тенью. Сливается с сумраком. Здесь горит старинная лампа на тумбочке. Слабый свет. Рассеянный. Мистический. Похожий на желтоватую сепию, когда съедаются основные краски, уступая месту одноцветным полутонам.

– Я готов начинать всё с начала. Каждый раз. Чтобы открывать что-то новое. В тебе. В себе. В нас.

Почему-то не хотелось разрушить хрупкую тишину и приглушённый свет этого старинного храма. У него есть богиня – она, моя жена. Я бы хотел быть драконом, владельцем этой пещеры. Хранить своё сокровище и никому не отдавать. Жадный ревнивый муж.

Её губы на моих губах – неожиданно. Горячие и мягкие. Манящие и желанные. Она целуется неумело, но её неопытность только подстёгивает меня.

Я не смею её сминать и сжимать в железных объятиях. Окружаю руками бережно. Гулко бьётся сердце в груди. Я живой. Настоящий. Рядом с ней. Другим сюда хода нет. Никто не будет знать меня так, как она. Никому больше не откроюсь настолько широко и полно.

Я не боюсь. Не боюсь быть смешным или неловким. Глупым быть не боюсь, потому что знаю: для неё это не так. Она обязательно найдёт во мне хорошие черты. Не будет насмехаться и бить в больное место. А если ненароком ранит, то сумеет вылечить любую болезнь, сгладить старые шрамы, вдохнуть жизнь и поддержать.

– Я не хочу отпускать тебя, – вздыхает сокрушённо, – но тебе, наверное, пора?

– Ещё нет, – подхватываю её на руки и несу на кровать. Укладываю бережно. Ложусь рядом. Грею её, прижимая к себе. Она так уютно устраивается на моей груди. Не хочется шевелиться и разрушить тонкую связь. Это… нечто выше страсти. Глубже и неожиданно понятнее. Она и я рядом. Близко.

Распускаю её хвост и перебираю пряди.

– Мама звала меня в детстве Тарзаном, – хочется рассказать то, что никто не знает. – Я по деревьям лазал, как обезьяна. Вот этот шрам, – тяну её руку к боку, – из детства. Сорвался однажды. Ветка вошла достаточно глубоко.

– А я всё думала: откуда? – её осторожные пальцы поглаживают кожу. Она часто делает так. Наверное, неосознанно. Может, поэтому я рассказываю ей сейчас об этом.

– Но ни разу не спросила.

– Не решалась. Мы… как-то мало разговаривали по душам.

Её ладонь пробирается выше. Накрывает лопатку. Поглаживает. Мы замираем на миг, чтобы сорваться вниз, в пучину неконтролируемой близости. Падаем в пропасть поцелуев. Тая вжимается в меня. Обхватываю её бёдра, а затем – ягодицы. Сжимаю ладони. Чувствую остроту её сосков даже сквозь одежду. Задыхаюсь от нежности.