История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 5. Вестники Царства Божия. Библейские пророки от Амоса до Реставрации (7-4 вв. до н. э.) - Александр Мень

Весной Амос обычно спускался в долину и нанимался работать в садах, которые и до сих пор окружают Текою. За несколько дней до созревания плодов сикомор их нужно было надрезать, чтобы вытекал горький сок. Этим, как правило, занимались батраки.

Но если Амос и был в полном смысле слова «человеком из народа», бедным пастухом-наемником, работавшим в чужих садах, то мы ошиблись бы, предположив, что он был неграмотен и невежествен. Напротив, сколь ни странным это может показаться на первый взгляд, этот «простолюдин» обладал широким кругозором, был начитан в отеческих писаниях и хорошо знал жизнь своих современников.

То, что большую часть своего времени он проводил вне города, не превратило его в отшельника, оторванного от людей с их тревогами и заботами. Через его родные места пролегали караванные пути в Сирию. С вершины холмов, на которых Амос пас стада, он мог видеть колесницы сановников, толпы богомольцев, караваны купцов, которые на ослах и верблюдах везли товары с побережья. Переходя с места на место, он мог беседовать с путниками, пастухами, странствующими ремесленниками. Несомненно, он бывал и в Иерусалиме, и в Самарии, видел их дворцы, украшенные слоновой костью, роскошный «Летний дом» Иеровоама, наблюдал беззаботную жизнь знати. Ему приходилось слышать о том, как у крестьян силой и обманом урезывают и отбирают земли, он мог присутствовать на судах, когда исход тяжбы решался взяткой. Пастух присматривался на базарах к людям, прислушивался к разговорам, и очень возможно, что его стала преследовать мысль о том, что народ Божий бесконечно далеко ушел от священных заветов своей веры.

Нам не дано проникнуть в тайну пророческого призвания, но есть основания думать, что вся жизнь избранника, весь мир его переживаний и мыслей был как бы готовой почвой для принятия слова Божия. Эта готовность, как и в истории обращения апостола Павла, могла внешне ничем не заявлять о себе, но трудно сомневаться в том, что она зрела постепенно в тайниках души будущего пророка

Неизвестно, сколько лет прожил Амос в Текое, оставаясь в глазах земляков обычным крестьянином. Эти его годы походили на тот период жизни Моисея, когда он был скотоводом среди мадианитян, и могут служить прообразом назаретской безвестности Иисуса Христа.

Но однажды, около 760 года, Амос покинул своих овец, покинул Иудейскую землю и ушел на север. С ним произошло нечто, что вынудило его внезапно оставить тихую жизнь в горах и появиться в шумных городах Эфраима.

Сам Амос говорит о потрясшем его внутреннем перевороте как о центральном событии своей жизни. Свет озарял его не постепенно, но вспыхнул в одно мгновение: как буря, как гудящее пламя пожара пришло к нему слово Господне. Амос сравнивал его со звуком трубы или грозным рыком льва, заставляющим невольно трепетать человека. Все его существо было захвачено божественной силой, вторгшейся в душу…

«Я не пророк и не Сын Пророческий», — говорил Амос. Он не учился у прорицателей, не принимал посвящения от людей. Он мог бы сказать, что пророком его сделал только Бог. В этом проявилась одна из существенных черт библейского Откровения, которая становится яснее при сравнении его с другими религиями.

Когда человек задумывался над мировыми загадками или искал помощи в своих земных делах, он издавна обращал свои взоры к Божеству. Вопрошания оракула и аскетические подвиги, философские искания и совершение ритуальных церемоний — все это в первую очередь говорило о самом человеке, о его заботах, трудностях, недоумениях и устремлениях. И результаты его усилий тоже не выходили обычно за рамки человеческих запросов. Удачная умозрительная концепция, успех в войне или хороший урожай, духовное состояние просветленности, достигнутое упражнениями, — все это хотя и мыслилось проистекающим из контакта с высшими силами, но служило только человеку. Благосклонность богов покупалась жертвами, и это было, в сущности, единственное, что могло привлечь их внимание к людям (для этого и были созданы люди, как гласили восточные мифы). Что же касается верховного Начала, как оно представлялось мистикам и философам, то и здесь активность почти целиком принадлежала человеку. Было бы полной бессмыслицей утверждать, будто Нус Анаксагора или Нирвана буддистов как-то «заинтересованы» в человеческом роде.

Совершенно иной религиозный мир раскрывается в Библии.

Ягве — Незримый, овитый пламенем и созидающий миры — ни на мгновение не остается равнодушным к Своему творению, особенно же к человеку, в котором запечатлен Его образ. Здесь речь идет о каких-то прочных узах, о безграничной «заинтересованности», о пристальном, напряженном внимании, о постоянной «заботе», которую обычно называют Божественным Промыслом. Амос знает, что через него возникла связь Бога с человеком не потому, что человек добился ее, а потому, что Сам Сущий нарушил молчание. Начало диалога принадлежит Богу.

Менее всего тут следует видеть грубый антропоморфизм или умаление Творца. В этом вся парадоксальность Откровения: оно звучит как голос Личности, Которая может вступать в контакт с человеком, но тем не менее бесконечно превосходит все человеческие измерения. Богу подвластны все космические силы: звезды, океан, солнце. Он пребывает всюду во Вселенной, не ведая границ Своей творческой мощи.

Он есть Тот, Кто создал Орион и Плеяды,Кто превращает тьму в утрои день — в непроглядную ночь…Строит Он в небесах чертоги Свои,и своды Свои утверждает на земле,Созывает воды морские и разливает их по лицу земли.Ягве — имя Ему!

Амос даже избегает называть Сущего «Богом Израилевым». Это имя слишком связано для него с границами национальной веры. Он предпочитает именовать Его Саваофом, Богом Воинств, что означало «Властитель звездных миров», «Господь Вселенной»,

Ибо Он образует гром, и создает ветери возвещает человеку замыслы Свои *.Творит Он зарю и сумраки шествует над высями земными.Ягве, Бог Воинств, — имя Ему!

---

* В масоретском тексте стоит не «гром» (хараам), а «горы» (харим); однако, в древнейших рукописях, вероятно, стоял «гром» (так в Септуагинте). Гром и ветер в библейской символике — обычные атрибуты Теофании.

---

То, что Бог «возвещает человеку Свои замыслы», означало вовлечение людей в процесс всемирного созидания. Ягве властвует над историей, но открывает людям, ее участникам, Свою волю через пророков. Амос идет еще дальше, утверждая, что Он «не делает ничего, не открыв Своей тайны служителям Своим, пророкам». Этим Творец освобождает мир от слепоты и открывает для него возможность участвовать в исполнении божественных планов.

Слово Божие горит в сердце вестника, удержать его невозможно, оно рвется наружу. Вместе с пророческим озарением к Амосу приходит и вдохновение поэта. Быть может, и прежде у своего шатра он, как Давид, слагал псалмы и песни, но теперь он должен облечь в слова уже волю Самого Ягве. Дух Божий ведет Амоса в Северное царство, ибо там должно прозвучать его слово и там он впервые заговорит перед народом.

«Пророчество» Амоса — это не слово народного проповедника, не политическая речь, не поэма, в нем сочетается все. Этот неповторимый жанр соединил в себе песнь с пламенным речитативом и страстными обличениями трибуна.

Вот пророк, приняв горестную позу, поет погребальную элегию над «павшей девой Израиля», вот он обращается с вопросом к толпе, рассказывает притчу, бросает краткие афоризмы, разящие как стрелы.

В Бетэле Амос собирает толпы слушателей, вызывает панику среди духовенства, приводит в смятение весь город. Но после столкновения с главным священником Бетэля мы уже больше ничего о нем не слышим. Скорее всего, он вернулся на родину. Однако его пророчества собраны в книгу, и теперь уже она сама делает свое дело: ее переписывают, читают, о ней спорят. Вероятно, самарийские власти рассматривали ее как опасную и препятствовали ее распространению. Но книга пережила всех своих врагов [2].

Что же могло вызвать такое резкое противодействие проповеди Амоса? Угрозы против царского дома? Несомненно. Но это-то мало. Такие угрозы вообще нередко произносились пророками. Нафан, Ахия, Илия и Елисей не считались ни с саном, ни с короной, когда выступали против власть имущих. Самое большое негодование, видимо, вызвало пророчество о гибели Израиля. Как может случиться, чтобы Богом избранный народ был отведен в плен, изгнан из страны, которую Ягве определил для него? Этим, казалось, подрывались все основы национальной веры, ни во что ставились Избрание и Обетование.