Комкор М. В. Калмыков - Давид Алексеев

За стальным полотном партизанская армия разделилась на две группы. Двигались они разными дорогами, но в одном направлении — к деревням, расположенным на восточном берегу реки Уфы. Из района Тавтиманово-Чуваши через Сейт-Баево и Старо-Кулево спешили к Красной Горке Уральский отряд и Архангельский полк. Сюда же из Иглино через Немислярово следовали Троицкий, Верхнеуральский отряды и Богоявленский полк.

Главком требовал предельной скорости маршей, торопил и торопил командиров, но вскоре и сам понял — все усилия тщетны. Налетела с севера свинцовая хмурь, и пошел хлестать ледяной дождь. Поползла земля — глина, навесила на ноги пудовые гири, навязала свои черепашьи темпы.

Враг, в страхе ждавший осады Уфы, пришел в себя, пустился в преследование, нагнал армию и обложил ее со всех четырех сторон. На крохотном Красногорском плацдарме партизаны оказались в кольце тринадцати белогвардейских полков и отдельных отрядов. С юга и юго-востока тремя колоннами наступали части полковника Моисеева и войскового старшины Старикова. С запада наседали «все свободные силы уфимского гарнизона». На севере ощетинилась штыками бирская, самая сильная белогвардейская группировка, противостоять которой пока мог лишь Уральский отряд Ивана Павлищева. Он один успел переправиться через быструю и широкую реку Уфу. Все остальные полки партизан заняли круговую оборону на восточном берегу.

Бои шли тяжелые. Командующий Уральским белогвардейским корпусом признался после в том, что арьергарды красных проявили особое упорство. Враг теснил части Троицкого отряда, Богоявленский и Архангельский полки ближе и ближе к Красной Горке. По всему чувствовалось, что белые генералы решили повторить неудавшийся симский вариант: сбросить партизан на воду и добить их на плаву.

И опять Блюхер принял их вызов. Главком понимал: форсирование вплавь породит беспорядок, панику, что гибельно. Спасти армию может только железная дисциплина и организованность. А для этого нужен хотя бы плохонький, шаткий, но мост. Мост…

Троичане сдали Немислярово, вот-вот дрогнут и богоявленцы на рубеже Салдыбаша, а в Красной Горке, где квартировал главный партизанский штаб, тем временем творились сугубо мирные дела. Ординарцы Блюхера созывали крестьян-башкир на общий сход.

Народ собрался. Комиссар финансов партизанской армии Сандырев вскинул вверх руку. В ней была зажата кипа каких-то бумаг.

— Переводчик, — обратился Сандырев, — говори за мной. Видите это? Тут все ваши расписки, весь хлеб, фураж и другие продукты, которые вы задолжали кулаку-мироеду.

Башкиры притихли, цепенея, подумали, неужели большевик востребует все их долги. Но комиссар потребовал огня.

— Нет, — остановил он того, который зажег спичку, — не прикуривать хочу. Распали-ка лучину. А теперь смотрите, как будет гореть это старье.

Сандырев поджег одну, другую расписку, бросил маленький костерчик себе под ноги и не забивал пламени до тех пор, пока от всей кипы бумаг не осталась горсточка пепла.

— Вот и рассчитались с кулаком-лавочником. С этой минуты никто из вас ничего ему больше не должен. А теперь вашей помощи просим. Мост нам позарез нужен, но леса нет. Может, дадите что? Тут же заплатим и деньгами, и ситцем.

Башкиры торговаться не стали. Одни уступили заготовленные на зиму дрова, другие не пожалели срубов новых домов, третьи принялись разбирать старые сараи, бани, навесы. Закипела работа у саперов. Им помогали крестьяне, добровольно решившие помочь в скорейшем наведении моста.

К утру 3 сентября новая партизанская переправа вступила в строй. К тому времени уральцы Павлищева, смяв противника на участке между деревнями Бедеево и Старые Бирючи, в едином прорыве пробились к Казанке. Плацдарм на северном берегу реки Уфы сразу же увеличился в глубину на целых пятнадцать верст.

Твердой ногой стали на той стороне и красные казаки из полка Семена Галунова. Под покровом темноты они одолели реку вплавь и, разогревая коней, быстрой рысью устремились к Быково, чтобы неожиданно ударить во фланг частей западной, уфимской группы.

С получением этих известий Блюхер отдал приказ о переправе по мосту партизанского лазарета и всего обозного табора. А бойцы Калмыкова бились уже в непосредственной близости от Красной Горки. Противник через их головы швырял фугасы и шрапнель по главной базе партизан. Отбросить его возможности не было — силы на исходе да и патронов раз-два и обчелся.

Но вот командир богоявленцев принял нового связного от главкома. Мигом вскочил на коня и пролетел, не пригибаясь, вдоль передней линии бойцов.

— Слушайте, товарищи! Слушайте все! — перекрывая снарядное уханье, громобойно кричал Калмыков. — Победа! Победа, товарищи!

В следующую минуту уже все знали, что Павлищев откинул беляков от Казанки, гонит их к Бирску, а главное, какой трофей захватил — пятьдесят тысяч штук патронов! Каширин разбил наголову противника под Быково, взял двести пленных, три орудия с передками, много снарядов и патронов тоже.

Воспрянул арьергард, словно влились свежие силы, и голод патронный отошел, позабылся.

…Поздним вечером Калмыков привел свой полк в Красную Горку. Зная, что на том берегу его ожидает главком, Михаил Васильевич пришпорил коня и выскочил к мосту. Пролететь его одним махом не удалось — мост то горбился, то спадал вниз ухабами, кренился где вправо, где влево.

Блюхера Калмыков отыскал невдалеке от переправы.

— Ноги больше не держат, — устало сказал главком, поднимаясь с груды соломы. — У вас все в порядке?

— Да, без хвостов пришли.

— Хорошо. Надо, чтоб и впредь никто не висел. Как переправится полк, проследите за точностью исполнения приказа о полной ликвидации моста.

— Повоевать придется, — со вздохом ответил Калмыков. — Башкиры и сейчас уже наседают: у нас не было моста, ты построил его. Оставь, зачем хочешь жечь?

— Понимаю, но оставлять нельзя. Растолкуй им: скоро вернемся и построим новый, не мост — мостище!

Калмыков ускакал обратно, а главком остался на месте до тех пор, пока не забилось во всю ширь Уфы яркое пламя.

К утру на берегах реки установилась тишина. Не грохотали больше орудия, ие тарахтели пулеметы, словно и не было тут никакой войны.

Повернув резко на север, партизаны вышагивали за день, как на мирных солдатских учениях, верст по тридцать-сорок. Главком вел свои полки по ничейной полосе через уральские деревни, затерявшиеся среди топких болот и глухих лесов.

Михаил Васильевич Калмыков с адъютантом Озиминым раскатывал теперь на тарантасе, но рядом с упряжкой всегда трусила оседланная верховая лошадь.

Где только ни видали командира на дню. От головной походной заставы мчался в конец колонны, к конникам. По пути задерживался у артиллеристов, две-три версты неизменно сопровождал повозки госпитального обоза.

Здесь сейчас было всего труднее. Привалы объявлялись редко. Порой и на ночь не делали остановок. Раненых везли на тряских крестьянских телегах. На каждом ухабе, кочке бередились раны.

Забытье не приходило, то и дело слышались стоны, просьбы: «Пить, пить! Потише». Утешителем Михаил Васильевич никогда не был, а тут пришлось:

— Крепитесь, братцы. Теперь уж скоро…

И пришел долгожданный день. 12 сентября 1918 года коммунистическая рота 1-го Оренбургского социалистического казачьего полка имени Степана Разина, возглавляемая юным Виктором Русяевым, первой близ деревни Тюйно-Озеро обнялась с красноармейцами роты 1-й Бирской бригады 5-й Уральской дивизии РККА 3-й советской армии Восточного фронта Республики.

Богоявленцы же, по-прежнему следовавшие в арьергарде, лишь двое суток спустя вступили в башкирское село Аскино, где получили приказ главкома без задержек идти далее, к деревне Першино и до получения новых указаний оставаться там на отдыхе.

Десять последних суток полк Калмыкова, как и весь Сводный Уральский отряд, ни в какие бои не ввязывался и одно это каждый из красных партизан, почти беспрестанно, начиная с июля, участвовавший в жарких схватках с врагами, считал за верх блаженства. Но когда прозвучало наконец-то давно забытое слово «отдых», все вдруг почувствовали, что до самой крайности они физически измучены, нечеловечески измотаны вечными недоедами, недосыпами.

С сыновним участием все это время следил Михаил Васильевич и за бойцами батальона Матвея Лантуха. Его батальон наполовину состоял из партизан-башкир, среди которых немало было людей пожилого, а то и совсем преклонного возраста. Не раз еще до Красной Горки предлагал им Калмыков уйти в обоз — наотрез отказывались: «Нет, наша здесь лучше…» Пробовал комполка и в эти завершающие, самые тяжкие часы, пешего перехода уговорить их пересесть на подводы, но те, не тратя сил на словесные отказы, только упрямо покачивали головами.