Литературная Газета 6401 ( № 4 2013) - Литературка Литературная Газета

Итак, предполагалось, что это будет книга о Лимонове. На деле же, после того как биография вышла в России, оказалось, что это три книги в одной. Первая - собственно о Лимонове. Вторая - о французских читателях как аудитории, которой стремился понравиться Каррер. Третья - о вкусах и привычках российского книжного рынка.

"Человек в чёрном пальто повернул голову. Пламя свечи резко высветило его лицо снизу. И я узнал Лимонова". Барабанная дробь... Каррер вводит своего героя в книгу, как в телеспектакль по мотивам Гофмана или Буссенара. Мы готовимся к пугающему и чудесному. Мы будем обмануты в своих лучших чувствах: Карреру с Лимоновым не повезло. Русский бунтарь-литератор согласился провести бок о бок с журналистом две недели, и за это время француз толком не взял у него ни одного интервью. Попытки разговорить нацболов тоже закончились ничем. Под конец Карреру стало так скучно, что в последнем интервью (оно описано в книге) у него быстро иссякли вопросы, и он надеялся, что его собеседник теперь перехватит инициативу и поинтересуется им, Каррером. Но Лимонов не поинтересовался. Ему тоже было скучно.

Но Карреру всё-таки повезло. Его герой был писателем. И - вот где золотая жила биографа! - писателем, имевшим главной темой себя самого. Книги Лимонова, писанные о себе самом, Каррер прилежно прочитал и пересказал. Все знают "Шекспира для детей". Встречайте "Лимонова для французов". Здесь есть детство в семье чекиста, разочарование в идеалах отца (Каррер обожает начинать каждую новую главу жизни своего героя фразой типа "Эдуарду открылся совершенно новый мир"), пьяная хулиганская юность, секс с матронами и нимфетками под телевыступления Брежнева, схватки на ножах в подворотнях Сараева (если их нет, то непременно надо придумать), медитация под буддийские песнопения, запах лагерных уборных, речёвки в толпе нацболов, пальба ОМОНа по защитникам Белого дома, блеск олигархов и нищета лохов, игра на контрастах, медленно, но верно уходящая в ничто. В конце книги сын Каррера прямо выражает отцу сожаление, что его героя не отравили полонием, как Литвиненко. А то бы книга продавалась "в сто раз лучше". Но она и так хорошо продавалась. И мы сейчас посмотрим, почему.

Французских читателей Каррер называет "людьми добродетельными и не терпящими насилия". Время от времени он высказывает сомнения, что они способны принять такого чуждого добродетели героя. Но это не больше чем лицемерное смирение грамотного пиарщика: из бурной биографии Эдуарда Вениаминовича Каррер старательно и в первую очередь выуживает именно "клубничку" и "чернушку"; он рисует шарж, не забывая, впрочем, периодически признаваться в этом, ибо истинный облик нашего героя сложнее; попробуй, читатель, сам докопаться до сути. В действительности, однако, сверхусилия мозгов читателя не предполагается. Оно не нужно. В книге разбросано достаточно манков-маячков, чтобы пройти её насквозь и не заплутать ни на единой мысли. Это, во-первых, навязчивое и малоосмысленное сопоставление Лимонова с другими фигурами, которые в Европе на слуху. Солженицын. Бродский. Политковская. Но в первую очередь - Путин. Эпиграфом из его речи (перевранной, но об этом дальше) начинается книга; подозрениями, что Путин убил Политковскую, взорвал жилые дома и намеренно не спас экипаж "Курска", она продолжается; и, наконец, в апогее, следует сравнительный биографический пассаж (где перевраны уже вообще почти все факты), из которого должно заключить, что Путин - он во всём такой же, как Лимонов, только удачливый. Или Лимонов такой же, как Путин, только неудачник. В этом блестящем аналитическом крещендо мозг читателя отключается и уходит в свободное падение. На глазах у изумлённой публики Каррер танцует цыганочку с выходом. В лице Путина он нашёл неубиваемый козырь, который развяжет читательские кошельки вне зависимости от того, сколько в книге про Лимонова самого Лимонова.

Но это, как говорится, трагедия (или комедия), однако ещё не беда. Хуже, что в угоду европейской публике Каррер пользуется самыми примитивными штампами. Ельцин - свобода. Советский Союз - тюрьма, где угнетались малые народы. Русские, в особенности же православные, - антисемиты. Вот как Каррер объясняет, почему Лимонов - не антисемит: "Того, что коренной русский, а тем более украинец, по общему мнению, просто обязан быть антисемитом, ему достаточно, чтобы им не быть". Можно легко догадаться, что это оскорбительное "общее мнение" принадлежит Европе, в частности - Франции, той самой Франции, что массово депортировала евреев в концентрационные лагеря. Каррер, хотя и фрондирует время от времени (так, о расстреле Белого дома в 1993-м году он узнаёт от Лимонова, и это мешает ему однозначно встать на сторону Ельцина), чаще ходит ровненько по проложенным тропкам, даже тогда, когда реальность, данная ему в ощущениях, противится этому. Так, путинский "тоталитаризм" - нестрашный, но всё равно это тоталитаризм. Русские "фашисты" могут быть совсем не похожи на фашистов, но и тогда они - фашисты.

Восхищение лоском и продуктовым разнообразием Москвы дополняется у Каррера брезгливостью к русской провинции, которой он совершенно не знает. Вот как он пишет о Нуриеве: "Явился из уж вовсе забытых богом уголков, из утонувшего в грязи жалкого башкирского городишка, и вознёсся до неслыханных высот". Это об Уфе, где с Нуриевым занималась дягилевская танцовщица. Или даже так: "Жалкие бедолаги из русской глубинки[?] Потрясённые до глубины души, они сидели по своим убогим норам, уткнувшись в телевизор, который их буквально гипнотизировал, с утра до ночи расписывая, как живут богачи в больших городах". Хотя Каррер вовсе не глуп и понимает, за счёт чего роскошествуют нувориши, он всё равно предпочтёт компанию богатых мошенников - честной бедности, ухоженных, обучающихся в швейцарских колледжах детишек олигархов - "дремучим прыщавым провинциальным подросткам с бледной кожей", и при всём его ироничном отношении к деятельности Гайдара- Чубайса они - всё же реформаторы, заслуживающие доверия, а какой-нибудь националист Алкснис - тип скверный и доверия не заслуживающий. И, разумеется, Каррер лихо пишет о национальных традициях и пьянстве русских, хотя баня, с его точки зрения, - "разновидность сауны", самогонка - "водка, которую делают дома, в собственной ванне, из сахара и купленного в аптеке спирта", а Блок и Есенин - поэты, которых русские любят куда меньше "великого авангардиста Хлебникова". Понятия "критическое отношение к материалу" для журналиста Каррера не существует.

Но и это ещё не всё. Книга Каррера, при всей её ангажированности и смехотворности, может быть полезна и рекомендована к прочтению: просто для того, чтобы потихоньку избавляться от иллюзий о просвещённой и добродетельной европейской публике. Но нелегко понять, для чего она издана в России именно так, как она издана. Более того, можно подумать, что эту книгу в глаза не видел редактор. Она вся - одна сплошная фактологическая нелепица. Начиная с эпиграфа, где, согласно Карреру, Путин сожалеет не о разрушении СССР, а об утраченном коммунизме, и заканчивая знаменитым диалогом на процессе Бродского. "Кто разрешил вам быть поэтом?" - спрашивает судья. Бродский, задумчиво: "Кто разрешил мне быть человеком? Возможно, Господь[?]" Неужели это так сложно было проверить по первоисточнику? Каррер пишет о суде над Бродским, не зная Фриду Вигдорову и называя её "одна журналистка". Каррер верит, что Бродский действительно угнал самолёт в Самарканде. Каррер полагает, что Барнаул - мусульманский город в Средней Азии. Каррер думает, что Сталин в своей знаменитой речи 3 июля 1941 года не произнёс слова "товарищи", ограничившись обращением "друзья". Каррер путает особняки Дома литераторов и правления Союза писателей, а также Лилю Брик с её сестрой Эльзой Триоле. Каррер считает (и даже расписывает в красках), что это Горбачёв, а не Ельцин подписал указ о роспуске КПСС и что нынешний российский триколор стал использоваться в пору Временного правительства[?] Это всё француз Каррер. С него взятки гладки, французский читатель проглотит и не поперхнётся. Но мы-то почему всё это издаём ровно в таком же виде? Российские издательства забыли, что такое проверка фактов и редакторские примечания? Или просто привыкли считать, что о нашей истории нам лучше всего расскажут иностранцы?

Скорее всего, примечания не делались потому, что если бы книга Эммануэля Каррера была подробно, как следует, откомментирована, - вопиющая некомпетентность француза явилась во всей красе. И тогда читать её как серьёзный труд было бы невозможно, зато можно было прочесть ровно так, как она заслуживает: как мнение предвзятого постороннего, как собрание любопытных заблуждений. Пора уже перестать считать, что всякий европеец - маленький принц, ведь приручить российское общественное мнение - это вовсе не значит взять на себя хоть какую-то ответственность.