Золотое дно. Книга 1 - Роман Солнцев

(Приписано красным фломастером: БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ)

НАДПИСИ НА СТЕНАХ КОМНАТЫ № 457 В ОБЩЕЖИТИИ УОС (Управления Основных Сооружений):

ЗДЕСЬ ЖИЛИ МЫ ИВАН МОРЯК САША ПОГРАНИЧНИК АЛЕХА С САХАЛИНА. 1975–1977

НЕ ЗАБУДУ ЛЕНУ НЕ ЗАБУДУ МАМУ

А ТЫ БЫЛ ДУРАК В МАМЕ? ЭТО ЗОЛОТОЙ ПРИИСК, И ЛЕНА ТАМ!

ОН ЭТУ ЛЕНУ И ИМЕЛ В ВИДУ. НЕ ЛЕНКУ ЖЕ БАРКОВУ.

ЗАТКНИСЬ!

ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ БОРОТЬСЯ НАДО, ВЫ, ЩЕНКИ!

ДАЕШЬ, ЗИНТАТ!

ЭТО НЕ БАБА. ЗАЧЕМ ТУТ ЗАПЯТАЯ???? ДАЕШЬ ЗИНТАТ!

УЕХАЛА………………………… К.Т.

СЕГОДНЯ БЫЛО — 57°, 24 ДЕК.

ВЕСЕЛЕЙ ГЛЯДИ, БРАТВА!!!

Жил-был замечательный человек, которого звали Климов Иван Петрович. И жили-были, вместе с ним и Хрустовым в той самой комнате № 457 барачного общежития: Серега Никонов, Леха-пропеллер, который во время разговора всегда руками махал, и Боря Перепелкин.

(Вписано сбоку со стрелкой: Утконоса с нами уже не было — он устроился начальником штаба и получил КВАРТИРУ, нет, не в бараке! Там, где живут прочие начальнички-чайнички.)

Высокий Никонов был тогда очень худ, походил на птеродактиля, вставшего на задние ноги. Голос у него тонкий, и это его угнетало. Он старался изъясняться сипло, как Климов, он отчаянно завидовал Хрустову с его басом, но бас не подделать, и потому он пытался говорить хотя бы, как Климов.

Климов же, звеньевой первой бригады, был коренаст, лыс, а вернее, брил начисто лысоватую голову, она сверкала, как шар с голубыми пятнами вен, зато, как бы в противовес, на нижней части лица клубилась черная борода, как повисший рой черных пчел. В переносье сверкали маленькие очёчки с железными дужками, Иван Петрович их снимал, когда работал.

С чрезвычайно важным выражением лица он производил на незнакомых людей комическое впечатление: надеть на него костюм с золотыми позументами — и нате вам швейцар в ресторане. Он и двигался важно, речь была негромкая, но слегка бранчливая, хотя, видит Бог, именно он подобрал на улице серенького котенка и принес в комнату, и кормил разведенной сгущенкой, пока тот не вырос в нежную кошечку со сверкающими синими глазами.

Это был тот самый Климов, которого покарает в небрежной беглости своей тяжелая десница Васильева за учиненную драку. Опытнейший плотник-бетонщик, а еще и монтажник, сварщик, стропальщик, водолаз… всего, кажется, двенадцать профессий имел этот человек. В паспорте у него было написано под строчкой: «На основании каких документов выдан» Справка № 452176… — значит, Климов провел некоторое время за колючей проволокой.

Уважаемые луняне и марсиане! Колючей проволокой обносились участки в тайге, чтобы провинившиеся люди, боясь поцарапать кожу, сидели на месте.

Иван Петрович, выйдя из зоны, трудился на Севере, затем на КАМАЗе, а затем и на Дальнем востоке, мог рассказать, чем отличается енисейская мошка от мошки на реке Лена, снежный комар от летнего, тоска в Решотах от безнадёги на Колыме, но как раз об этом он не любил распространяться, угрюмо стыдился наколок на груди и кистях, искренне хотел понравиться начальству (но не унижаясь!), рук на стройке не жалел, хвалил власть (впрочем, не местную, потому что не льстец, а — высшую, всенародную!), он был ро’дя, то есть «завязал», и не смотря на это, как мы увидим, прошлое не давало ему жить — люди всегда помнили о его прошлом…

Когда Хрустов поздно вечером прибрел с вокзала, Климов, уже побрив красные щеки, готовился идти на танцы в клуб-барак. Серега, моргая белесыми ресницами, также оделся, чтобы сопровождать его, а Леха-пропеллер остался дома, перестал, наконец, суетиться, махать руками — спокойно лежал, читая учебник.

Уважаемые сириусане! Учебниками назывались книги, в которых собраны умные мысли и примеры, подтверждающие эти умные мысли. Если же в примерах встречались ошибки, в конце книги помещался список опечаток. Об ошибках как раз и зашла речь в комнате № 457…

— Дядь Вань, — спрашивал звонким голосом Никонов, — а вот бывало, ага… чтобы забирали — да не того?

— Нет, — отвечал Климов, зная, что бывало. — Если залетел — ты и виноват.

— А бывало… чтобы освобождали не того? — не унимался Серега..

— Это бывало… — оживился было Климов, но все-таки упрямо нахмурил мясистый лоб. — Но редко. Справедливость — она е-есть, е-есть.

— Научи фене, — просил в сотый раз Серега, обматывая шарфом шею.

— Нет, — твердил Иван Петрович. — Это все гадость. Я из тебя должен культурного человека воспитать. Вон, журнал «Смену» читай…

Странно звучали эти слова в устах человека с подобной внешностью и такой биографией, но старший товарищ не лгал — ему действительно было противно вспоминать феню, блатные песни. Однако Серега, как и другие парни, не совсем верил ему — подмигивал, канючил:

— Ну уж! Как по фене деньги?

— Рыжики, — раздраженно крикнул из-под одеяла Хрустов.

— Рыжики — это золотые штучки-дрючки, — поправил мягко старик. — Вот, ёлки, «романтику» хотят!.. Зачем? — Он удивленно смотрел на Серегу Никонова, белобрысого верзилу, который поехал стоить ГЭС, не доучившись в школе, — бросил, дурачок, десятый класс из-за неразделенной любви. — Ну, всё, — прорычал Климов, хотя все в комнате № 457 в подобных случаях говорили: «Кранты» — им казалось: дяде Ване это все же приятно. — Хватит болтать. Сходим, глянем и спать. Утром на работу, вон Левка — уже, как тигр, храпит…

— Я нарочно, из презрения к танцам, — отозвался, дрожа от холода, Хрустов. Сказать, чтобы на него, поверх одеяльца, бросили его тулупчик, постеснялся…

…Утром на скрипучем, валком автобусе они съехали вниз, в котлован, еще не светало. Но Климову сразу показали возле штаба, вагончика с красным флагом: на доске приказов — его фамилия. «Лишить Климова И.П. тринадцатой зарплаты… премии… за драку в рабочее время… Нач. штаба В.Туровский».

Климов зажег спичку — перечитал при спичке. Картинно поскреб пятерней бороду. «За что?!» Он зажег еще одну спичку.

— Не смей! — к нему подскочил комсорг Володя Маланин, мальчик с малиновым обмороженым носом и белесыми усиками. — Документ поджечь хочешь?

— Плохо видать, вот и свечу… — обиженно пробурчал Климов. — Всё вы не так понимаете. — Отвернулся, сжал стертые зубы. Не первый раз на него сваливают чужую вину. Вдруг ему захотелось взять да уехать отсюда, свалиться где-нибудь в вагоне среди подобных ему горемык. — Ну, не бил я Ваську Черепкова!..

Маланин заулыбался, понимающе подмигнул, дружески хлопнул по плечу старого человека и, очевидно, стараясь быть ближе, понятней Климову, проговорил на киношном воровском жаргоне:

— Хорэ. Об этом потрекаешь на собрании. — И пояснил. — Днем, во время взрыва, собрание будет в кафе. — Он долго тянул паузу, разглядывая ноготь пальца, — привычка комсомольского оратора приковывать внимание. — Дядь Вань, смотри — надо быть, уважь.

Иван Петрович мрачно кивнул и пошел прочь. Не бил он Ваську-вампира. Как было дело? Три дня назад его звено работало в ночную смену. Мела метель. И вот куда-то подевались БЕЛАЗы — нет бетона. Простояв без работы часа полтора, парни один за другим вылезли на ветер из брезентовой коробки блока, смотрели в темноту, в фиолетовую замять, держась за железные поручни лестниц. Вдали мигали какие-то огни, то ли машины буксуют, то ли сломался Бетонный завод и грузовики с горящими фарами там стоят, ждут.

Корчась от холода, приседая, закрывая уши, рабочие снова спустились в блок — в свой гигантский шатер, три метра в высоту, двадцать пять в длину, пятнадцать в ширину. Здесь тепло, тёмнокрасными спиральками светятся калориферы в сумраке. Бетон под ногами давно зачищен, без пятен воды или масла, растяжки наварены, можно начинать… но нет бетона. Если машины по дороге застряли, бетон у них схватится и пропадет.

Климов хмуро курил и гонял время от времени наверх парней. Те, как суслики, выскакивали на деревянную крышу, смотрели во тьму. Только метель, только вой в ущелье 3интата…

Наконец, послышался рык БЕЛАЗа — стукнула внизу дверца кабинки, раздался крик шофера Толика Ворогова:

— Эй!.. Эгей!..

Парни Климова обрадовались, машинист крана шевельнул было бадьей, но Толя вопил, размахивал руками:

— Да пустой я! Пустой! — Он быстро, как циркач, взбежал по вертикальной лестнице к бетонщикам. Запаленно дыша, с трудом объяснил. — Там пробка, гадский рот! Перерыли ж котлован… сегодня здесь доро… завтра там… обледенело, буксуем… колеса горят.

— Ты ж сбегал один рейс, — удивился Никонов.

— Васька-вампир проволок на тракторе, — зло бросил Толик.