Искушение ночи - Лидия Джойс

– Не больше, чем вашей, – парировала она.

– Задет. – Все еще обнимая ее, он наклонился так, что щетина на его лице терла ее шею. Его дыхание на ее коже было горячим и влажным, и Виктория едва не задохнулась, но он не поцеловал ее, чего она опасалась и в то же время желала. – Никаких духов, – отметил он. – Ни намека на туалетную воду. Здесь есть что-то... – Он снова втянул в себя воздух, губы его почти касались ее кожи, и она почувствовала легкое головокружение. – Полезная лаванда, без сомнения, чтобы отпугивать моль от одежды. Вы не разочаровываете.

– Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите, – сказала она, и голос ее звучал скорее напряженно, чем строго.

Он был рядом, совсем рядом! Его запястья под ее руками были сильные, его тело гибкое и горячее. Он пробудил в ней старые потребности, потребности, которые она игнорировала очень давно, но которые не придется игнорировать этой ночью.– Ваше отличие, – пояснил он. – В нем нет изъянов – по крайней мере вы уверены, что их нет. Бескровная, не вызывающая желаний незамужняя тетушка, которую вы изображаете, не должна заинтриговывать мужчин редкими экзотическими духами, поэтому вы не пользуетесь ими. Но я знаю по опыту, что страх постареть толкает женщину на всевозможные ухищрения, а духи и румяна самые безобидные из них.

Рейберн слегка опустил голову, и его губы оказались на впадинке ее ключицы, немного открытой вырезом скромного платья.

Виктория затаила дыхание. В ее сердцевине свилось тугим клубком напряжение, а предупреждающее покалывание щекотало спину, пока руки и ноги не стали от него тяжелыми. Скоро губы задвигаются – поцеловать ее, попробовать ее, дразнить ее.

Но герцог неожиданно отодвинулся. Виктория разочарованно вздохнула, а в сердцевине у нее еще туже завязалось разочарованное предвкушение, от которого по разгоряченной коже побежали мурашки. Чувствительность ее обострилась до крайности – она ощущала прикосновение жесткого шелка к своим предплечьям, грубость швов платья, каждую косточку корсета, каждую нитку в ткани сюртука герцога, скомканного под ее руками. Но больше всего она ощущала герцога, обжигающего ее через одежду, разделявшую их. Когда он рассмеялся, мягкий порыв дыхания на ее коже показался ей порывом ветра.

– Вы не знаете, – прошептал он, – что никакие духи не могут возбудить сильнее, чем запах вашего тела. Он отпустил ее, и поскольку у нее слегка кружилась голова, она немного подержалась за его запястья, прежде чем поняла, что она свободна. Она уронила его руки и направилась к окну. За спиной у нее чиркнула спичка, и комната на мгновение осветилась.

Она боролась с притяжением герцога чисто инстинктивно, вцепившись в каменные арки по сторонам оцинкованных ромбами стекол, ничего не видя, чувствуя только, что он позади нее горячий, как печка, слыша, как он приближается к ней. Она крепче сжала руками камень, когда он коснулся ее волос, запрокинув ее голову в легкой как перышко ласке, повинуясь какому-то собственному порыву. Виктория напряглась и ждала.

– Что вы чувствуете? – прошептал Рейберн.

– Я не боюсь вас, – не поворачиваясь к нему, произнесла Виктория, голос ее звучал напряженно.

Его рука медленно прошлась по ее шее и задержалась на затылке. Виктория слышала его учащенное дыхание.

– Бояться не надо, – сказал герцог. – Но вы боитесь.

Его рука двинулась. Поворот, освобождение, легкий порыв воздуха – и Виктория поняла, что он расстегнул первую из длинного ряда пуговиц у нее на спине. Внезапно зажатость у нее внутри исчезла, наполнив ее огнем, который бросился от сердцевины к ногам. Ее смутное видение почти совсем исчезло, и она порывисто обернулась, слишком опьяненная, чтобы думать, и притянула к себе голову герцога.

Встреча губ – странная мягкость кожи, необычайный жар, тревожная влажность, которая обещала большее. Виктория почти забыла горькую сладость происходящего, смесь голода и исполнения желания, которая наэлектризовала каждое ощущение. Когда их губы встретились, губы Рейберна никак ей не ответили, но это длилось всего мгновение. Потом они стали твердыми, беря и давая одновременно. Он обнял ее, прижал к себе и слегка приподнял. У Виктории вырвался стон. Грубость ткани была на ее теле как пытка; тело требовало свободы и утешения другим телом.

Ткань была оковами, тюрьмой из шелка и батиста. Когда губы Рейберна ласкали ее губы и шею, даже когда он прижал ее к себе и когда жаркий поток перехватил ей горло – даже тогда она была одна. Как на протяжении долгих пятнадцати лет. Но сейчас она не хотела быть одна. Пусть на одну ночь, даже на один час.

Язык герцога ударил ей в губы. Ближе, ближе. Она открыла их и впустила его, пробуя его, а он исследовал ее язык и нёбо. У него был вкус вина и самого себя, богатый и пьянящий. Она могла бы пить его вечно, а потом, шепнула ей какая-то часть ее сознания, она больше никогда не будет одна.

Наконец поцелуй закончился. Виктория отодвинулась со вздохом и открыла глаза. Герцог спокойно рассматривал ее. Выражение его лица понять было невозможно при свете единственной свечи, которую он зажег у стены.

– Вы полны сюрпризов, – сказал герцог. Голос его звучал хрипло, дыхание было прерывистым. – Будь вы куртизанкой, вы могли одним этим поцелуем заработать состояние. Виктория прерывисто рассмеялась, она слишком остро чувствовала его руки вокруг себя, расстегнутые пуговицы своего платья, а главное – непреодолимое желание поцеловать его еще раз.

– Вообще-то следовало бы дать вам пощечину за это замечание, но у меня нет ни малейшего желания поступать подобным образом.

– Надеюсь. Но это заставляет меня задуматься, насколько я недооценил старую деву Уэйкфилд? – Он провел рукой по ее спине и принялся расстегивать очередную пуговицу.

– Не больше, чем во всем остальном, – ответила Виктория. Он наклонился и накрыл губами ее губы.

На этот раз его пальцы не прекращали свою работу, но торопились, с нарастающим проворством переходя от одной пуговицы к другой вдоль ее спины. Виктория запустила пальцы в его густые волосы, оторвала губы от его губ и спрятала лицо у него на шее, пробуя его, вдыхая его запах специй и мужественности. Ее свободная рука скользнула ему под сюртук – четыре пуговицы, и жилет распахнулся.

Теперь ее платье висело расстегнутым, только рукава и широкий кринолин не давали ему окончательно соскользнуть. Грубые и сильные руки герцога двигались под ним, по ее голой спине, оставляя на теле горячую дорожку, когда он стягивал платье с ее плеч. Она позволила ему вытащить свои руки из рукавов, сначала левую, потом правую. Когда руки освободились, она обвивала его шею, но, завершив начатое, он отодвинул ее от себя на расстояние вытянутой руки и оглядел. Виктория понимала, что ей следует смутиться, ведь теперь лиф ее платья был скомкан вокруг талии, только корсет и сорочка оставались между ее телом и взглядом герцога. Но она не смутилась. Ни малейшего угрызения совести не возникло, когда Рейберн сложил руки на груди и откинулся назад, медленно оглядывая ее. От его взгляда по телу ее пробежала волна жара, новый порыв безумия. Ей хотелось сойти с ума на эту ночь, один раз за столько лет, что и считать их не хотелось.