За семью печатями - Иоанна Хмелевская

— Понятия не имею, знаю только — очень для тебя выгодное. Во всяком случае, ты заработал на нем более двадцати миллиардов злотых, но в долларах. И деньги у тебя находились дома. Это было вечером, накануне того несчастного случая. И ты ломал голову, где бы их спрятать, потому что к нам нагрянул твой шурин. А он ворюга...

— Не так быстро, коханая, — попросил Хенрик. — Мне не все ясно. Какая разница — злотые, доллары? Расскажи, а я быстренько запомню.

И в самом деле, хотя из памяти Карпинского начисто стерлось прошлое, на пустом месте с удесятеренной силой усваивались свежеприобретенные познания, не было необходимости ничего повторять. Хенрик с потрясающей скоростью овладевал не только родным польским, но быстро схватывал и некогда знакомый ему английский.

Пришлось Кристине сделать коротенький доклад о денежных знаках и валютных системах разных стран, засим последовал вопрос;

— Значит, двадцать миллиардов злотых — это много?

— Очень много, — вздохнула Кристина. — Половины достаточно, чтобы всем нам безбедно жить на одни проценты. А второй половины с избытком хватило бы на виллу, две автомашины и на все, чего душа пожелает. До конца наших дней.

— Очень хорошо, — одобрил неизвестно что Хенрик и взял добавку салата. — А теперь о шурине. Что значит — ворюга?

— Значит — вор. Крадет чужую собственность. Берет и присваивает себе без разрешения чужие вещи. В том числе наши. Ох, Хенричек, наверное, я дам тебе почитать энциклопедию...

— Отличная мысль, я и сам возьму. Понял, ты полагаешь, что он мог бы украсть и те большие деньги.

— Мог бы! Мог бы!

— Нехорошо, — укоризненно заметил Хенрик. — Так нехорошо поступать.

— Правильно, нехорошо, но он поступает.

— А ты уверена? Мне он нравится, такой милый человек.

— Он всем людям нравится, но только до тех пор, пока не украдет у них чего-нибудь. Твоя бывшая жена его на порог не пускает, а ведь он ей родной брат.

— Моя бывшая жена? — удивился Карпинский. — Ты хочешь сказать, что у меня была какая-то жена? Почему же мне до сих пор об этом не сообщили?

Кристина почувствовала — кажется, терпение ее на пределе.

— Потому что речи не зашло, тебе еще столько предстоит узнать! И жен у тебя было целых две.

— Зачем столько?

— Так получилось. Первая жена умерла. Это была Эльжбеткина мама. Ты уже знаешь, что мать твоей дочери должна была быть твоей женой, а ею наверняка была не я. Мама Эльжбеты давно уже умерла, потом ты женился на второй, но та сама с тобой разошлась, она считала — ты слишком мало зарабатываешь денег. А Клепа — как раз ее брат.

— А мне он — шурин! — вспомнил Хенрик.

— Молодец, правильно. Вот ты и ломал голову, где бы спрятать деньги, потому что тогда шурин тебе не так нравился. Ты понимал — он украдет твои деньги. Вот ты и спрятал их.

— Где?

— Хотелось бы мне это знать! — не выдержала Кристина. Ангельское ее терпение лопнуло. — Ты мне сказал только, что хорошо их спрятал. В надежном и безопасном месте. А в каком — не сказал. Теперь же сам понимаешь — нам надо их найти. Понимаешь или нет?

— Понимаю, — даже немного обиделся Хенрик. — Что я, дурак, что ли? Только, видишь ли, я никаких таких денег не помню. Давай-ка повтори мне еще разок, и во всех подробностях.

Пришлось Кристине приструнить свое терпение и по возможности спокойно еще раз обо всем рассказать. Капризничать ей сейчас никак нельзя.

Выслушав во второй раз отчет жены, Карпинский заинтересовался своим сообщником. Кто он такой? Кристина не знала, Карпинский тогда его не назвал. Не исключено, сообщник мог внести какую-то ясность.

— Я надеялась, что твой сообщник — Хлюп, — со вздохом призналась Кристина. — Но спросить его не решилась, ты так настаивал, чтобы я никому ни слова. А теперь и не спросишь. Даже как выглядели эти деньги, в чем были запакованы, и то понятия не имею. В мешке? В чемодане? В картонной коробке? Ты мне их не показал.

— Вот тогда я действительно был дурак. Тогда, а не сейчас. Очень жаль, дорогая, но я ничегошеньки не могу припомнить.

— Да я и не очень надеялась, — опять вздохнула Кристина. — Просто мне хотелось, чтобы ты знал. И подумал. Думать ты умеешь. А узнав о деньгах, возможно, просто догадаешься, что тогда с ними сделал. Вот скажи, где бы ты их спрятал сейчас, если бы захотел?

Карпинский вместе со стулом отъехал от стола и огляделся, однако ничего путного в голову не приходило.

— Спрятать в доме? — неуверенно переспросил он.

Кристина аж подскочила. Не муж, а она, дура набитая, потеряла память! В каком там доме!!!

— Нет, нет! Я вспомнила! Ты мне четко сказал — унес деньги и укрыл их в надежном и безопасном месте. Нет, ты выразился так: «В самом спокойном и безопасном». Где, скажи на милость, ты мог их спрятать? Не в банк положил, это точно, в банк нельзя, потому что они вроде как не совсем легально тебе достались. Я еще пошутила — спокойное и безопасное, значит, на кладбище закопал. Ты только посмеялся, да и не мог закопать их, не был испачкан. Хенрик, постарайся вспомнить, нам так нужны деньги, особенно сейчас, когда ты долго не сможешь работать, рука в гипсе...

— Мне сказали — снимут через две недели. Теперь уже только через десять дней.

— Неизвестно, сколько займет процесс выздоровления. Да и вообще, надо совсем ума лишиться, чтобы поставить крест на таких деньгах!

— Так я и лишился. Хотя, конечно, понимаю, что денежки иметь неплохо.

Кристина окончательно пала духом.

— Похоже на то, что ты так никому и не успел сказать, куда дел деньги, разве что Хлюпу. Остается еще твой сообщник. Наверняка у тебя где-то записаны его имя и адрес. В блокноте, каких-то бумагах... Давай просмотрим все, что можно!

Карпинский не возражал против просмотра бумаг, ему самому было интересно, что в них обнаружится. И они с Кристиной переместились в кабинет.

Бумаги Карпинского оказались аккуратно сложенными, а на столе лежал большой блокнот, сплошь заполненный фамилиями, телефонами и адресами. Маленький блокнотик вместе с Карпинским вернулся из больницы. Больше всего Карпинского заинтересовали огромные компьютерные распечатки со всевозможными графиками, расчетами и бог знает с чем еще. Он с радостью заявил, что почти все понимает, и отвлечь мужа от этих бумаг и заставить заняться нужными поисками стоило Кристине немалого труда.

Карпинский раскрыл большой блокнот и принялся внимательно его изучать. В отличие от компьютерных распечаток записи в блокноте ему ни о чем не говорили. Таинственным сообщником мог оказаться кто угодно. Кристина совсем приуныла и решилась обо всем рассказать Эльжбете.

* * *

Чрезвычайно довольный жизнью Карпинский с неослабевающим интересом читал энциклопедию, а обе женщины в уголке с чашечками кофе бились над жизненно важными проблемами.

— Боже мой! — почти с мистическим ужасом восклицала Эльжбета. — Надо же было такому случиться! Раз в жизни отцу удалось огрести кучу денег, и ищи-свищи! Следовало сразу же спросить Хлюпа, уверена, он — единственный, кто мог что-то знать.

— Хватит пилить, меня и без того замучила совесть. Но ведь твой отец велел мне молчать, говорил, не совсем законно...

— Наверняка незаконно, разве законным путем можно такие деньжищи заработать? А сколько он тогда отсутствовал? Часа два?

— Наверное, меньше. От силы полтора. Время-то тянулось медленно, ведь приходилось присматривать за Клепой.

— Ладно, допустим, он потратил около часа, — рассуждала Эльжбета. — Поехал, спрятал, вернулся. Где за столь короткое время можно найти надежный тайник? В каком-нибудь костеле? На кладбище? Фамильного склепа у нас нет. Хлюпа не воскресить, остается лишь неизвестный сообщник, он мог что-нибудь знать, раз принес деньги. Ты сказала — именно он принес деньги?

— Такое у меня создалось впечатление. Принес в тот вечер, когда к нам заявился холерный Клепа, а мы с Хенриком на следующий день должны были уезжать.

Эльжбета задумалась, молча попивая кофе. Для своих лет девушка была серьезной и рассудительной. Этими достоинствами она была обязана второй жене отца, злой мачехе. Ей же, впрочем, принадлежала заслуга и в воспитании высоких интеллектуальных и духовных качеств падчерицы. А все потому, что о падчерице этой мачеха редко вспоминала, целиком и полностью предоставив ее самой себе. Отец дочерью не занимался, у него не было времени, он вкалывал с утра до ночи, чтобы обеспечить достойную жизнь требовательной жене. Вот почему с самого раннего детства девочка научилась сама о себе заботиться. Знала, что если сама не умоется — останется неумытой, если сама не приготовит себе чего-то поесть — останется голодной, если сама не ляжет в постель — отлежит все косточки на жестком полу или вывернет шею в кресле. Если простудится и заболеет — потом будет мучиться и никто ей не поможет, так уж лучше сделать так, чтобы не заболеть. Не у кого было спросить совета, некому было пожаловаться. Сложную науку жизни приходилось изучать путем проб и ошибок, что поневоле развивало в ребенке сообразительность и выдержку, закаляло характер.