Империализм как высшая стадия «восточного деспотизма» - Марк Юрьевич Вуколов

— Постойте. Я вижу, что он необыкновенный человек, — с любопытством и нотками тщательно скрываемого уважения произнёс Темуджин. — Кто он такой? — спросил Владыка Востока у приведшего пленника рыжеволосого нойона, который говорил на ломаном фарси.

— Этот человек не прост, — начал свой рассказ о жизни несчастного путника сутулый монгол. — Отроком его взяли из среды и отвезли в горный лагерь. Там он научился спать, когда рядом терзают друг друга, заниматься своими делами, когда сосед захлёбывается от слёз, хладнокровно убивать, когда враг не ждёт. Из тысячи мальчиков выжила только сотня, в которую он входил. Побывал он во многих странах, благодаря чему приобрёл великую мудрость. Этот человек — пёс, государь. И кроме непослушания, способен на всё. Делай с ним что хочешь.

— Скажи мне, — с грозной уверенностью, поднимая взгляд вверх и устремляя его в пустоту, начал Чингисхан, — разве великое имя не останется после меня на земле?

Ассасин покорно склонил лицо к земле и произнёс:

— Если хан обещает безопасность моей жизни, я позволю себе ответить — Я обещаю тебе, — отрывисто сказал Чингисхан.

— Имя продолжает жить там, где есть люди. Как же имя может продолжить своё существование, если люди хана предают всех смерти? Кто останется, чтобы передать память о нём?

Едва это проговорил гордый пленник, как Темуджин бросил лук и стрелы, которые он держал в руках, на землю, и, охваченный гневом, повернулся к ассасину лицом. Можно было заметить только его изогнутую в исступлении бровь. Казалось, пленника ждёт смерть от пронзительного удара мечом в сердце от подчинённых хана.

Но через минуту Чингисхан вновь повернулся лицом к загадочному мудрецу и сказал:

— До сих пор ты мне казался человеком рассудительным и разумным. Но из этих твоих слов мне стало ясно, что ты не всё понимаешь и что разумение твоё невелико… Уцелевшие люди, которые живут в других частях мира, и владыки других царств, какие только есть, сохранят память обо мне, — уверенный в свой правоте заключил Чингисхан. И продолжил он, стремительный как барс, проноситься он по городам и весям соседних держав, разрушительный как огненный смерч, вырывать с корнем целые народы, заставляя вопить их воинов, уводя в полон их жён, сидя на их «приятно идущих жирных меринах».

Империя: сущность и классификация

В принципе империя — это высшая ступень процесса политогенеза. Существовать она может лишь на основе централизованного аппарата власти, который в свою очередь должен опираться на силу.

Л. Васильев. История Китая

Империя есть многонациональное, авторитарное, могущественное образование[74], «высшая ступень политогенеза», к которой органически стремятся все нации. Первоначально под imperium римляне подразумевали высшую государственную власть, которая принадлежала одному народу. Выборы, законодательство, верховном суд решении войны и мира — всё это осуществлялось populis romanis через коммеции благодаря imperium. На время военных кампаний диктатор наделялся «верховной властью», становясь до возвращения в Рим «императором». Со временем понятие Imperium изменило своё значение, включив в себя и территорию, на которую распространялась верховная власть, а титул императора стал тождественен принцепсу или консулу[75]. Средневековое восприятие империи зиждилось на идее «всемирной христианской монархии», единственной наследницы Римской империи, воплощением которой была сначала держава Карла Великого, а затем — Священная Римская империя. В XVIII–XIX веках «восточные» государи, стремясь к вестернизации, ассимилировали этот титул, провозглашавший коронованного индивида источником и субъектом верховной власти, — российский царь принял титул императора в 1721 и османский султан в — 1877.

«Концепция империи предполагает, что разные народы внутри государства будут управляться по-разному», — констатируют Джейн Бербанк и Фредерик Купер[76]. Следовательно, чертами любой империи является полиэтничность и неравенство метрополии и «колоний»[77]. В истории существовало два вида её организации: территориально интегрированная империя и империя колониальная. Подобная дихотомия имеет исходной точкой бифуркацию цивилизаций на более древние сухопутные — теллурократии и морские — талассократии. В первой метрополия географически не отделена от «колоний», во второй — метрополия и колонии разделены морем. В обеих формах подчинённое положение «колоний» реализуется и закрепляется через механизм концентрации власти в метрополии. История знает империи с демократической формой правления (средиземноморские колонии Древней Греции, Британская империя, Вторая Французская империя), с монархической (большинство мировых империй, в том числе Российская) и наиболее нестабильные[78] — с авторитарным режимом (Португальская империя при Салазаре, Итальянская — при Муссолини). В демократических и авторитарных государствах, где существует институт выборов, колонии, как правило, полностью лишены права голоса. Иначе они проголосовали бы за независимость или, по крайней мере, расширение автономии и снижение налогов. Неудивительно, что главным лозунгом борьбы североамериканских штатов за независимость стал лозунг «Нет налогов без представительства». В таких империях неравноправие колоний и метрополии закрепляется на электоральном уровне. В абсолютных монархиях «колониальные владения» лишены собственных сословно-представительных органов, местного самоуправления, их языки не являются официальными, у них нет культурной автономии. Иллюстрацией положения таких «колоний» в составе территориально интегрированной империи — права славянских земель Австро-Венгрии, разделённых между немецкоязычной Цислейтанией и мадьярской Транслейтанией после реформы 1867 года. В Римской империи метрополия — земли Италии — была единственной провинцией, не облагавшейся налогами.

Однако в истории бывали и исключения: так сатрапии державы Ахеменидов пользовались огромной самостоятельностью: сатрапами назначали представителей прежних династий, сатрапии обладали правом собирать налоги и даже совершать тактические военные походы[79]. Хеттские правители также не требовали чрезмерных податей с покорённых народов и допускали сохранения у них суверенитета[80]. Исключением также является необычайно широкая автономия Польши и Финляндии в составе Российской империи, введённая Александром I. Опыт этих держав показал, что даже частичное нарушение ключевого принципа любой империи — неравноправие колоний и метрополии — оборачивается дестабилизацией и даже крахом. Чрезмерная самостоятельность сатрапов привела к Великому восстанию сатрапов 372–359 гг. до н. э., восстанию Гауматы и ряду других выступлений. Для России дарование Царству Польскому собственной конституции и парламента, армии, денежной валюты, таможенных границ и государственной символики закономерно обернулось грандиозным восстаниями 1830–1831 и 1864 годов.

Территориально интегрированные империи, или империи азиатского типа, возникли и получили распространение гораздо раньше колониальных ((за исключением недолгого периода средиземноморского доминирования Финикии и Греции). Бабочка сухопутной империи Востока, первой из которых в IX в. до н. э. стала Новоассирийская, выпорхнула из куколки централизованного аграрного государства, веками накапливавшим посредством институциональных механизмов экспансионистский потенциал. Характерно, что Джон Каутский описал подобные империи как «скопления аграрных обществ, которые, оставаясь независимыми друг от друга, связаны с другим обществом, аристократией, посредством их эксплуатации ей…». Аристократия и народные массы отделены здесь языковыми,