Десять месяцев (не)любви (СИ) - Монакова Юлия

— Слушай, а Громов-то — отпадный мужик, да? Красавчик… Ну прямо сероглазый король!

Полина покраснела.

— Мужик как мужик. И, кстати… зачем ты наплела ему про Вадима?! — рассердилась вдруг она. Пока они, весело болтая, шли по ночной улице, Ксения действительно дловольно бестактно ляпнула: мол, ничего, Полинка, вот приедет Вадим — и тебе будет не страшно гулять допоздна, с таким-то провожатым… Она тогда ничего не ответила Ксении, хотя незаметно пихнула её локтем в бок. Просто предпочла не развивать тему.

— Да так… к слову пришлось, — немного смутилась Ксения.

— В том-то и дело, что совсем не к слову, а ни к селу, ни к городу! Я ещё не успела толком пообщаться с самим Вадимом, а благодаря тебе он уже начинает меня невыносимо раздражать! Поумерь пыл, хорошо?

— Ладно, ладно… — струсила Ксения. — Но я не о Вадиме сейчас, а о Громове. Когда это вы успели с ним познакомиться? Почему ты мне ни слова, ни полсловечка не сказала?

— А чего там говорить? — буркнула Полина. — Мы с ним мою дипломную работу обсуждали, а не трепались о жизни. Он меня, кстати, сразу же при знакомстве отчитал, как первоклашку…

— Да ладно? — с сомнением протянула Ксения. — А встретил тебя сегодня у Астарова, как любимую доченьку. Только что по голове не погладил.

— Выдумываешь… — отозвалась Полина и поспешно отвернулась к стене, чтобы спрятаться от вездесущего взгляда. — И открой, наконец окно! — сердито бросила она через плечо. — Дышать нечем.

Ксения послушно распахнула старые рамы, впуская в комнату свежий сентябрьский воздух, пахнущий мокрым асфальтом, опавшими тополиными листьями, дымом костров и почему-то грибами.

И снова дождь зашуршал по стенам и крышам, но теперь его звук казался не раздражающим, а даже уютным. Вот и конец тёплым денёчкам… теперь уж точно конец. Пора забыть о летних вещах, о легкомысленных юбках и платьях, о лёгких туфельках… время доставать ветровки, куртки, ботинки… бррр, даже думать об этом не хочется. И всё-таки… всё-таки Полина надеялась на эту осень. Словно подсознательно ждала от неё чего-то хорошего. Чего-то нового. Чего-то определённо счастливого…

Ночью Полина проснулась — резко, будто её толкнули. Сначала подумала, что сама по себе, но потом поняла: что-то её разбудило. Прислушалась… так и есть! Со стороны Катиной кровати еле слышно, приглушённые шерстяным одеялом, доносились тоненькие всхлипывания.

Опять плачет…

Она всегда плачет, когда с Киром что-то не ладится. И если на первом курсе слёзы были не таким уж частым явлением, то с начала этого учебного года у Кати глаза постоянно на мокром месте. Что же там у них произошло?..

Недолго думая, Полина бесшумно выскользнула из-под одеяла и прошлёпала босиком к Катиной кровати. Шепнула только:

— Подвинься.

Та повиновалась без единого звука.

— Ну? — устроившись рядом с подругой, тихо произнесла Полина. — Я жду. Сейчас же выкладывай всё от начала до конца.

— Чего тут выкладывать? Я его люблю, он меня не любит — вот тебе и начало, и конец.

— Конкретнее! — настойчиво поторопила её Полина. Катя повернулась лицом к подруге и зашептала, как ребёнок — не в ухо, а в рот:

— Трудно же рассказывать… В общем, ничего у нас с Киром не получится. Он признался, что влюблён в Ольгу. Ещё с первого курса влюблён… а со мной он так… он тоски и нечего делать. Видел же, что я с ума по нему схожу. Говорит, надеялся, что стерпится-слюбится… Не стерпелось и не слюбилось, — она убито шмыгнула носом.

— Вот гад, — с чувством выговорила Полина. — Стоило тогда тебе голову морочить.

— Он не гад! — горячо заступилась Катя за любимого. — Он правда старался. Но… сердцу же не прикажешь.

— Ш-ш-ш, Ксению разбудишь… А Ольга что?

— Да кто её разберёт… По-моему, она с ним играет просто. То подпустит к себе ближе, то оттолкнёт… Она сама ещё не решила, нужен он ей или нет, — с обидой произнесла Катя, словно недоумевая, как можно так жестоко обходиться с её обожаемым Кириллом.

— А он?.. — нетерпеливо спросила Полина.

— А он запутался совсем…

Катя тяжело, прерывисто вздохнула.

— Понимаешь… Когда она рядом, Кир как шальной какой-то становится. Из кожи вон готов лезть, лишь бы она на него внимание обратила, чтобы хоть улыбнулась. Преподам так хамит на занятиях, что я удивляюсь, как его до сих пор в ректорат на разборки не вызвали. Как бы сессию не завалил… он же совершенно забил на учёбу!

В это время в темноте раздался ровный и отчётливый голос Ксении:

— И понять ничего невозможно, и уснуть, между прочим, тоже нельзя. Я положила подушку на ухо, но всё равно шипит… Теперь у меня бессонница, по вашей милости.

Подруга торжественно поднялась с кровати, включила свет, а затем важно прошествовала к подоконнику, где стояла старенькая магнитола. Ксения тут же поймала волну какого-то музыкального радио, с ходу включив звук на полную громкость — и девушки чуть не оглохли от этой внезапной какофонии.

Полина сориентировалась первой — метнувшись к окну, она быстро рванула вилку из розетки, чтобы вырубить магнитолу. Но, едва наступила тишина, Ксения немедленно запела — отчаянно громко и фальшиво. Дал же бог человеку такой слух, ни единой верной ноты!

— Эй, соловей, соловей, пташечка,

Канареечка жалобно поёть.

Эй, раз! Эй, два! Горе — не беда,

Канареечка жалобно поёть!..

Полина и Катя хором закричали на Ксению, шум получился дикий. А она продолжала распевать на тот же непростительный мотив, ещё и притопывала босыми пятками и уперев руки в бока:

— Раньше нежным баритоном

В оперетке шпарил я,

А теперь солдатским тоном

Распеваю соловья.

Эй, соловей, соловей, пташечка,

Канареечка жалобно поёть…

В конце концов, снизу принялись колотить по батарее шваброй.

— Сейчас коменданта вызовут! — урезонивала подругу Полина, задыхаясь от хохота. У Кати в глазах блестели невысохшие слёзы, но и она тоже отчаянно, до икоты, смеялась.

Ксения прекратила концерт так же внезапно, как и начала. Она спокойно улеглась в свою постель, протяжно зевнула и вежливо пожелала подругам:

— Доброй ноченьки.

И через пару минут с её кровати раздалось ровное сопение.

Катя, повозившись немного и тихонечко вздыхая, вскоре тоже заснула, по-детски обняв подушку. Даже завидно: умеет же человек выкинуть из головы все тревожные и грустные мысли сразу…

У Полины вот так не получается. Каждый раз перед сном традиционное, девчачье: “А подумаю-ка я о миллионе вещей одновременно!”

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На этот раз последней мыслью перед тем, как заснуть, была следующая: вот и тяготишься порой этой общагой, этой комнатой и этим обществом, и грустно бывает, и скучно, и тоскливо. А если поразмыслить… если поразмыслить, то сколько раз за эти годы сон приходил с доброй улыбкой.

Глава 4

Илона

Илона любила проснуться пораньше и, пока город спит, отправиться на набережную на пробежку. Бежать, бежать, бежать вдоль широкой сверкающей ленты реки, слушать любимую музыку в плеере и думать о своём.

Эти пробежки не прекращались даже после того, как заканчивалось лето. Наоборот, в сентябре ей бегалось даже легче и приятнее.

Больше всего на свете Илона обожала запах ранней осени. С детства его любила: этой пряной прохладной свежестью невозможно было надышаться!

Осень пахла чаем, заваренным с листьями малины и чёрной смородины, мятой, чабрецом и шиповником. Пахла она домашними “закрутками”, пахла собранным с дачи урожаем. Из самой обычной тыквы мама могла приготовить множество блюд: тающую во рту кашу, вкуснейшее варенье, сладкие пироги, или же просто тушила тыкву в казане из-под плова, обильно присыпав сахарком, чтобы пустила сок…