Растворимый Кафка (сборник) - Заза Бурчуладзе

Опустившись на песок у самого подступа, рассматриваю строение. От центрального форта (по виду это обычная казарма с окнами и амбразурами) отходят две невысокие стены, связывающие строение с боковыми редутами. По периметру крыши размеренным шагом маршируют десятки часовых с винтовками. Их мундиры в полном порядке, штыки сверкают. Артиллеристы суетятся вокруг пушек и пулеметов. Воздух пронизан запахом пороха. Где-то трубят. Но это не призыв в атаку, трубач пока что репетирует. Крепость приведена в режим полной боевой готовности. Чего же она ждет – орду жуков или легион саранчи?

Через одно из окон виднеется кабинет, он лежит как на ладони. В нем какой-то тип, точнее говоря, – второй мудрец в мундире оливкового цвета, с моноклем в глазу и трубкой в зубах, – меряет расстояние от стола до окна и обратно. В руках у него подзорная труба. То и дело он стирает платком пот со лба. Вдруг останавливается у окна, подносит к глазам подзорную трубу и долго настраивает ее, пристально присматриваясь к одной точке в пустыне. Мне смешна его суетливость. Что там увидел, мудрец, жука или муравья?

Оказывается, он смотрит на меня. Я и сам отчетливо вижу, как медленно поднимаюсь по лестнице, на каждом шагу озираясь. Не идут ли за мной? Нет, никого не видно. Все двери закрыты. Лишь одна приоткрыта на втором этаже – там работают маляры. Ступаю осторожно, но толку мало, деревянные ступени прогнили и противно скрипят. Третий, четвертый… шестой… вот и восьмой этаж. Вот и дверь. Все сходится: восьмой этаж, 9-й коридор, квартира 41, комната 302. Не слышно ни звука.

Звоню. Вроде как слышу шорох гардины и легкий шум шагов. Кажется, за дверью стоят, приложив ухо к замочной скважине. Где-то каплет из неисправного крана. Звоню снова. Немного протяжнее.

Дверь приоткрывается. Из потемок выглядывает пара недоверчивых глаз. Резко дернув ручку, тяну дверь на себя и оказываюсь в комнате. Перепуганный третий мудрец отшатывается. Он тщится что-то сказать, но не может собраться с мыслями от волнения. Только искоса смотрит на меня, непрестанно вытирая ладони о фартук.

Прохожу из комнаты в кухню. На столе миска молока, в котором плавает красная малина. Рядом разделочная доска с очищенной курицей и секатор с черной рукояткой. На газовой плите что-то кипит. На ходу достаю из кармана пальто киндер-сюрприз. Обыкновенное шоколадное яйцо в пестрой фольге. Разве что чуть крупнее обычного. Растет оно на глазах, прямо у меня в руках. Уже со страусиное размером. Сняв фольгу, вскрываю шоколадное яйцо. Внутри там нечто чрезвычайно занятное. Вундеркиндер-сюрприз. Кажется, я такое где-то видел или только слышал… Либо то и другое.

Это инструмент, сделанный из пластмассы, латекса и каучука. Пластмассовый крюк с покрытием из латекса, с тремя клещами и свободно двигающейся трубкой вроде антенны посередине. Габариты конструкции не превышают пятнадцати сантиметров. Протягиваю ее мудрецу.

– Что это такое? – спрашивает он.

– Образец объективного искусства. Чтобы быть точным, копия челюсти Чужого. Видели кинофильм «Чужие»? – сам не знаю, что несу. Сейчас главное, чтоб мудрец сосредоточил внимание на предмете. – Там есть такие неземные создания, у которых вместо крови течет кислота и которые откладывают яйца в своих жертв. Понятно? Вижу, совсем непонятно. Смотрите, вот это клещи, из гортани исходит канал толщиною в палец, проводящий в пластмассовую емкость. При «кусании» клещи слегка выгибаются внутрь, давят на резервуар со специальной клейкой жидкостью и миниатюрные каучуковые яйца, которые выталкиваются в канал. Так что как только двое передних клещей впиваются в пах женщины, а третья – ей в жопу, канал входит в вагину и откладывает в нее яйца.

Люстриновый мудрец машинально берет у меня предмет, подлетает к окну. Не касаясь пола, качается в воздухе. Рассматривает конструкцию на свет. Долго вертит в руках, тщательно изучает. Время замирает. Не шевелится и мастер, окаменев в воздухе. Слышно только капанье воды. Указательным пальцем я касаюсь его плеча. Издав мышиный писк, мудрец падает на пол, весь дрожа, будто подсеченный электрошоком. Красная малина по-прежнему весело перекатывается в молоке.

Я гляжу на свой палец, на котором скопился изрядный статический заряд. Отчего-то он делается мне до брезгливости неприятен. Машинально, взяв со стола секатор, отрезаю палец. Он падает на пол, тяжело, как пальчиковая батарейка. Однако боли я не чувствую. Только тепло хлещущей из раны крови.

Наклоняюсь поднять отрубленный палец, но пол вдруг заглатывает его. Точней, палец сам уходит куда-то ниже плинтуса. Так в пустыне, в пору невыносимого жара, погребает сама себя ящерица, раскидывая под собой песок и погружаясь в его толщу. Почему-то мне кажется, что палец может вылезти обратно. Жду целых полминуты, но безрезультатно.

Заметив, что я обернулся, мастер поднимается на ноги и целует мне руку. На щеке у него шрам от охоты на кабана. Я узнаю в нем четвертого мудреца. Это древний прием. Узнавание по шраму встречается и у Гомера, и у Еврипида. Мастер обнимает меня за плечи, прижимается всем телом. Я не против. Да будет воля твоя. Ведет меня к постели. Хочет уложить.

Впрочем, я давно уже в ней лежу. Под толстым и грубым синтетическим пледом в желтую и черную полоску. Не помню, чтоб я когда-нибудь в жизни лежал так удобно и приятно. Шезлонг из полированного дерева кизилового цвета, с широкими подлокотниками, с матрацем в ситцевом мягком чехле. Полулежу, полусижу. Руки поверх пледа. Вот только одного пальца недостает и по руке пошли синевато-черные пятна. Да и плед коротковат, не закрывает моих ступней, мои адидасы выглядывают наружу, перед мудрецом даже неудобно. Он ведь весь такой белый и воздушный, как «Рафаэлло».

От мудреца исходит сладкий, пьянящий запах ванили. И шрам на его щеке кажется искусно наложенным, будто полоска крема на торте. Увенчав голову нильским лотосом, он сидит на ночном горшке возле моего шезлонга и помахивает пальмовой ветвью, как веером. Штаны спущены, ноги в белых плюшевых тапках. И еще этот аромат ванили… Не мужчина, а царь зефира и безе. Смотрю на него и удивляюсь. Он как-то тихо и безнадежно уменьшается в росте у меня на глазах, словно проваливается в горшок, точнее, его туда засасывает. Вскоре мудрец совсем исчезает. Перегибаюсь с шезлонга, смотрю в горшок. Ничего не видно, в горшке темно.

Впрочем, постепенно из тьмы выступают предметы: шкаф, рояль с поднятой крышкой, стеклянный столик и массивная кушетка, на которой кто-то лежит навзничь, не лежит даже, а как бы полупогружен в кушетку, как в потустороннее болото.

Иду к кушетке, но прямо на незнакомца глядеть избегаю. Только время от времени бросаю украдкой короткие взгляды. Сидящий не шевелится, уткнувшись лицом в подушку. Приблизившись, вижу, что там никого нет, только сложенная одежда. Да ведь это мои джинсы… а вот и мои адидасы! Слезы радости подступают к глазам. Не думал, что столь незначительная мелочь взволнует меня. Log in — вроде вот-вот догадаюсь, абсурдность ситуации вытянет запертую в подсознании ассоциацию, как вдруг внимание переключается на другое – log out, осознаю, что я совсем голый.

Неторопливо одеваюсь. Испытываю удовольствие и даже гордость от процесса одевания. Будто возвращаю себе свое Я. Которого у меня никогда не было. Впрочем… это ведь не самое главное. Если кто-то возвратит тебе бриллиант, не станешь же ты отказываться и уверять, что не ты терял его. Сейчас я идентифицирую самого себя. Скажу больше, для этой цели легко сгодится даже одежда.

Собственно, кто я такой? Просто-напросто собирательный образ? Виртуальная память? Эдакий турбулентный аппарат – джакузи цитат? Сенсибельная ризома? Мой собственный галлюциноз? Или пиджак? Может ли мой пиджак сказать обо мне: Omnia теа тесит porto?

На минутку присаживаюсь на диван. К подлокотнику приставлена чья-то трость. Дорогая, похоже, вещь. Черная блестящая палка увенчана набалдашником в виде серебряной головы бульдога. Верчу трость в руках, прикладываю набалдашник к месту отреза пальца. Ощущение холодного металла на ране приятно. Возможно, это и не серебро. Оглядываю комнату. Картина большого размера с изображением пустого пляжа. Море приникает к берегу, как тонкий нежный воротник из валансьена. От верченья в руке трость стремительно истаивает, как таблетка аспирина в воде. В руке у меня остается один только набалдашник, все больше напоминающий короткоствольный револьвер. Затвор мягкий и податливый, входит в корпус плавно, будто булавка в мармелад, и вместо пули выбрасывает тонкую струю воды.

На пюпитре рояля вместо нот стоит раскрытый журнал, с которого глядит портрет пятого мудреца. Он при белой бабочке и во фраке. Глядит своими мудрыми глазами в какую-то точку в пространстве поверх меня, но вроде как и за мной присматривает в полглаза. По его губам скользит насмешливая улыбка. На лбу у меня набухает вена, начинает нервно пульсировать. Целюсь – струя воды ударяет в верхний левый угол журнала.