Ласточ...ка - Маша Трауб

Сына Светка родила почти пятикилограммового. С ним тоже все носились так же, как со Светкой. Когда все в палате в обед наелись борща и покормленные дети орали как резаные, не спавшие всю ночь медсестры из «злой» смены устроили разнос. Светка тогда за всех вступилась.

– Хавальник закрой, – сказала она медсестре.

Медсестра рот закрыла.

Светка почему-то симпатизировала Ольге. Подкармливала ее фруктами, занимала очередь в процедурный.

К Ольге только один раз приехали Наташа с Петей. Привезли апельсины и колбасу, которые передать не разрешили. Так что вроде как и не приезжали.

Светку выписывали всем роддомом. Она, уже одетая и накрашенная чужой тушью и помадой, принесла и поставила на тумбочку Ольге вазу с белыми тюльпанами. Ольга заплакала. Эти тюльпаны были первыми цветами в ее жизни. Она плакала потому, что эти цветы подарил не мужчина, а Светка, к которой Ольга относилась с внутренним презрением. Светка, которую в отличие от Ольги любили.

Ольгу встречали из роддома Наташа с Петей. Они привезли ползунки и распашонку – Ольга смотрела, как медсестра одевает дочку. Резкими движениями запихивая маленькую ручку в рукав распашонки.

– А чё ленты коричневые? – спросила медсестра, перетягивая одеяльце и накручивая банты.

– Наташ, а почему ленты коричневые? – спросила Ольга, когда они сели в такси.

– Розовых не было, – ответила Наташа. – Были или черные, или коричневые, или белые. Да какая разница?

Вета росла недоцелованной девочкой.

Грудь, как и предсказывала Зоя Петровна, Вета так и не взяла.

Мать посмотрела, как Ольга пытается впихнуть дочке грудь, и посоветовала:

– Пусть полежит голодная. Захочет жрать – возьмет.

Ольга выдержала пять часов несмолкающего крика. Подходила, предлагала дочке грудь, но та чмокала губами и отворачивала головку, содрогаясь всем тельцем. Ольга, плача, сцедила молоко в бутылочку. Из бутылочки Вета поела и успокоилась. Ольга сцеживалась месяц. Потом Петя привез упаковку смеси «Малыш», и это было счастье. От «Малыша» у Веты начался диатез. Щечки и ручки были в красной мокнущей коросте. Ольга купала Вету в череде и ромашке. Ничего не помогало. Поэтому Вету не целовала даже мать. Чмокала в шейку. И то, если это видела бабушка, всегда говорила Ольге: «Что ты с ней лижешься?» Потом Петя достал какое-то лекарство – он все-таки чувствовал себя виноватым перед Ольгой, – и стало полегче. Но привычка не зацеловывать дочку осталась.

А потом Вета и сама уворачивалась, если мать лезла с поцелуями. Вытирала щеку рукавом платьица, если Ольге удавалось чмокнуть ее в щечку. Ольга обижалась. Привычка не целоваться закрепилась.

Когда Вета уже училась в школе, она все-таки спросила:

– Мам, а почему мы к бабушке не ездим в гости и к тете Наташе с дядей Петей?

– Потому что, когда они были нам нужны, они не помогли. А теперь не нужны, – ответила мать.

Ольга поругалась с сестрой как раз в тот день, когда получила свидетельство о рождении дочери. Наташе она позвонила сама:

– Скажи Пете, чтобы он повлиял на Ивана. Он ведь может.

– Я же тебе уже говорила, что он не хочет вмешиваться, – устало ответила Наташа.

– Но он должен.

– Ничего он тебе не должен.

– Скажи лучше, что он не хочет.

– А может, и не хочет. Если тебе деньги нужны, так и скажи.

– Мне муж нужен, а ребенку – отец, а не твои подачки с барского плеча.

– Ольга, хватит скандалить. Ну что я-то могу сделать?

– Ты не хочешь ничего делать. Только о себе думаешь.

– Зачем ты так?

Ольга бросила трубку. Разговор слышала мать. Она стояла, прислонившись к дверному косяку.

– Что ты к Наташке пристала? Сама делов наворотила, а теперь хочешь, чтобы кто-то другой разгребал твое говно? – сказала мать.

– Ты всегда ее защищала. Я у тебя вечно плохая. А Наташенька хорошая. Все ей. Мужа – пожалуйста, квартиру – на, деньги – да бери. А мне? Почему у меня ничего нет? Или я у тебя тоже говном была? Сама же залетела не пойми от кого, а потом и папу женила на себе, забеременев. Если бы не мы, он бы тебя сразу же бросил.

После этого мать предложила разменять их квартиру. Чтобы у Ольги с дочкой была своя жилплощадь. Единственное условие, которое поставила мать, – найти ей квартирку в этом же районе, в центре.

Так Ольга оказалась в Митине. Новая музыкальная школа, в которую пошла работать Ольга, была почти под боком.

Ольга, Ольга Михайловна, решила, что у нее теперь будет своя, другая, жизнь.

Наташа приехала, как всегда, неожиданно. Ольга давно не видела сестру – с Нового года, который по традиции отмечали у матери. Этот праздничный семейный сбор никому не был нужен – приезжали ради приличия. Мать дарила ненужные вещи или передаривала то, что осталось с прошлого Нового года, – носовые платки, полотенца. К Ольге так через год вернулся крем для лица, который она подарила матери.

Такую Наташу она вообще никогда не видела. Натуральную. Настоящую. Непохожую на их мать. Наташа бросила в коридоре привезенный пакет – с вещами и подарками для Веты.

– Чай есть? – спросила она.

– Есть, – ответила Ольга. – Что-то случилось?

– Случилось. Приехала тебя порадовать.

– И чем же?

Петя, как и обещал Наташе, действовал по плану. Медленно, но верно делал карьеру. Собственно, и квартиру матери они так легко разменяли, потому что Наташа согласилась. Ей ничего не надо. Они с Петей к тому времени жили в трехкомнатной. Петя ушел из НИИ и занялся «реальным бизнесом». Организовал свою фирму. Что-то связанное со стройматериалами. Работал круглосуточно. Зарабатывал много.

– У нас не может быть детей, – сказала Наташа.

– А ты что, разве хочешь ребенка? – удивилась Ольга. Она считала, что ребенок – последнее, что нужно сестре в этой жизни.

– Представь себе, я что – не женщина? – огрызнулась Наташа.

– А почему? С тобой что-то?

– Нет, у Пети.

– Почему ты так решила?

– Потому что со мной все в порядке. Я обследовалась. Значит, с ним что-то не так.

– А он тоже проверялся?

– Нет, ты что, он даже слышать об этом не хочет.

– Брось его, выйди замуж за другого – тебе это легко удастся. И ребенка родишь.

– Нет. Пусть сначала заплатит.

– За что?

– За все.

– Зачем ты за него замуж выходила, если не любила?

– Да я бы за любого вышла, лишь бы на вас с матерью не смотреть.

– Тебя мама любила. Это я была лишней. Даже отцу была не нужна. Он только о своей личной жизни и думал.

– Да если бы не ты, он был бы счастлив.

– При чем тут я? Он маму не смог бросить. А я никогда про его свидания не рассказывала.

– Ой, можно подумать. Да ты так за него цеплялась, так смотрела, что любой бы остался. Лучше б ты все рассказала. Может, всем было бы легче и отец был бы еще жив.

– Не смей так говорить. Тебе было наплевать.

– Ему и нужно было, чтобы нам было наплевать. А не твои игры в молчанку. Как будто по тебе было не видно. Мать сразу замечала – ты ходила с таким видом, как будто знаешь страшную тайну. И отец, который хотел побыстрее напиться, чтобы уже ни на что не реагировать.

– Это вы с матерью ему жизнь сломали, а я хотела как лучше.

– Ну да, ты всегда хочешь как лучше… Тоже мне, мать Тереза. Ты хоть раз той женщине позвонила? Узнала, как там поживает наш сводный братик?

– Ты знала, что у папы есть сын? – Ольга опешила. Она считала, что никто, кроме нее, этого не знает.

– Тоже мне, секрет. Ты тогда в лагерь уехала пионервожатой работать. А она, эта женщина, к нам приходила.

– И что хотела?

– Не знаю, но мать сказала, что денег. Или части квартиры – ну, типа сын – тоже наследник. Но я думаю, что она не за деньгами приходила.

– А за чем?

– Я слышала, что она просила фотографии отца или что-нибудь из его вещей. Что угодно. На память. Чтобы сыну показать, когда он вырастет.

– А мать?

– А что мать? Орала, что та ничего не получит.

– А та женщина?

– Плакала и извинялась.

– А ты?

– А что я могла сделать? Нас с этим мальчиком – Степа его звали? – выгнали на лестничную клетку. Мы с ним на ступеньках сидели и в слова играли, типа «арбуз», на «з» – «заяц».

– А почему ты мне ничего не сказала?

– Потому что мать тогда в истерике билась. Сказала, что, если узнает, что мы с любовницей отца общаемся, лишит нас всего – и квартиры, и дачи. Мать ведь заставила отца все на нее переписать. Не на нас, как он хотел, а на нее. Он и согласился, лишь бы не связываться. Мне-то наплевать, а как ты бы была?

– Ты, оказывается, обо мне заботилась?

– Можешь думать что хочешь.

Сестры помолчали.

– А почему ты решила, что я должна быть рада, что у тебя детей не будет? – спросила через затянувшуюся паузу Ольга.

– Ты же всегда считала, что мне стоит только захотеть, и все на голову валится. Вот видишь, не все, – ответила Наташа.

– Ты, конечно, извини меня, но Бог не дурак. Знает, кому дать, а у кого взять. Была бы у вас с Петей любовь, были бы и дети.