Посол Урус Шайтана - Владимир Малик

Кафа встретила их шумом приморского рынка, запахом рыбы и жареной баранины.

Али погнал свой живой товар в караван-сарай. На следующий день бойкие горластые цирюльники-греки постригли и побрили мужчин, а слуги принесли на деревянных подносах варёную баранину, густо приправленную перцем. Теперь Али не скупился на еду: сытый, не измождённый раб ценился на рынке значительно дороже. Женщин он приберегал на будущее. Их ещё нужно подкормить, принарядить, а некоторых и заново одеть, особенно пленниц Чернобая. Перед тем как вести на базар, цирюльники натрут их маслом и пахучими травами, подровняют брови, положат под глазами лёгкую голубоватую тень.

Али хорошо знал, как продавать товар для гаремов, и надеялся получить солидный барыш. Сегодня же вывел только мужчин и подростков.

Широкая базарная площадь на берегу залива была вся запружена народом. Шумная пёстрая толпа прибрежных и степных татар, греков, турок, венецианцев, караимов, абхазцев бурлила, гоготала, куда-то спешила, что-то покупала и продавала.

Горный хребет защищал город от холодных северных ветров, и, несмотря на то что стоял декабрь, здесь было тепло и тихо.

Вся левая сторона базара — невольничья. От города её отделяла высокая каменная стена, выложенная из ноздреватого белого известняка. Вдоль стены в землю вбиты колья. К ним привязывали невольников.

Живого товара было немного, и довольный Али подметил, как за его обозом ринулась гурьба покупателей.

Расторопные слуги быстро попривязывали мужчин к столбам. Они старались: мурза пообещал каждому хороший бакшиш — вознаграждение.

Звенигора был крайним. Его соседом слева оказался плотный бородатый человечище. Несмотря на зимнюю пору, он был до пояса голый и зябко кутался в сермягу, наброшенную на плечи. Из-под пшеничной копны взъерошенного чуба выглядывали огромные голубые глаза.

— Греемся, батька? — невесело спросил Звенигора.

— Греемся, сынок, — усмехнулся бородач, сверкнув белыми крепкими зубами. — А с чего так величаешь? Откуда ты взял, что я старше?

— Кто тебя знает, — ответил Звенигора. — У нас в Запорожье даже деды бреют бороды. Ты, я вижу, русак?.. Откуда, брат?

— Донской казак я. У нас борода — дело обычное.

— Тогда мы действительно браты. От Дона до Запорожья — рукой подать.

— Давно с Украины?

— Две недели. Все время были в дороге.

— Я тоже. В Кафу пригнали только вчера. А куда дальше погонят, кто знает… Видишь, эвон откормленный турок прётся? Чего доброго, купит и загонит в Туретчину! А оттуда попробуй не то что убежать — даже подумать о доме!.. Нет, лучше б сразу погибнуть, чем мучиться на их каторге[22] или подыхать рабом на камнеломнях Египта!

— Не каркай, друже, не кликай беду, она сама нас найдёт.

Дончак угрюмо улыбнулся.

— А-а, наверно, кто-то раньше накаркал. Какая ещё беда может быть горше? — Он приподнял свои связанные руки. — Нет ничего хуже татарской или турецкой неволи!

— Всякая неволя хороша, чтоб её век не видать! — сказал Звенигора и добавил: — Гляди, купец сюда направляется… Заметил, старый коршун, где добычей пахнет!

К ним приближался богато одетый толстый турок в тюрбане. За ним степенно выступали два дюжих телохранителя.

Хозяин донского казака и мурза Али стали издали кланяться богатому покупателю, наперебой зазывать к себе.

— Ага, прошу сюда! — выкрикивал Али. — У меня все невольники, как дубы! Каждый за двоих отработает! Отдам дёшево! Вот пощупайте мускулы этого запорожца — они как из железа! Не обходи мой товар, высокочтимый ага, такого больше ни у кого в Кафе не найдёшь!

— Посмотри, эфенди[23], на этого казака! — взывал сосед Али, указывая на полуголого дончака. — Это дикий степной тур! Сила его неизмерима! Умеет ухаживать за конями и домашней скотиной! На каторге будет грести за троих! Пожалеешь, если не купишь такого батыра!

Турок подошёл к пленникам Али, начал ощупывать груди и руки невольников, заглядывал в рот, будто коням. Телохранители отводили в сторону тех, кого облюбовал их хозяин. Яцько забрали тоже.

Перед Звенигорой турок остановился, вытер роскошным шёлковым платком жирный выбритый затылок. Ему было лет сорок, но чрезмерная полнота старила его. Он прищурил припухшие веки и положил тяжёлую руку на плечо казака.

Звенигора нетерпеливым движением сбросил её, как что-то мерзкое.

Турок вспыхнул от гнева. Вытаращив мутные глаза, готовые выскочить из орбит, он сжал кулак и что есть силы ударил невольника в лицо.

Ярость затуманила разум Звенигоры. Вне себя рванулся вперёд, даже верёвки затрещали. Покупатель отшатнулся, вскрикнул, но было поздно. Могучий удар головой в левую скулу свалил его на землю. Тюрбан купца слетел с головы и упал в пыль.

Все это произошло так неожиданно — даже для самого Звенигоры, — что на какой-то миг все остолбенели. Али побледнел и судорожно шарил у бока, ища рукоятку нагайки. Телохранители кинулись поднимать хозяина. Невольники притихли, с ужасом глядя на перекошенное от злобы лицо турка и на Звенигору, который, тяжело дыша, отошёл под стену.

Первым опомнился купец. Его увесистая нагайка обвилась вокруг головы Звенигоры. За ухом у казака лопнула от удара кожа, по шее потекла кровь.

Потом подскочили телохранители. Сбили Звенигору с ног. Он закрыл лицо руками, чтоб не выбили глаза. Кто-то сорвал с него жупан. Кожух, в котором было зашито письмо Серко, забрал Али ещё в караван-сарае. Удары сыпались беспрерывно… Плети рвали сорочку и тело. Звенигора подкатился под стену, чтобы хоть чуть уменьшить силу ударов. Но телохранители стали возле головы и ног, как молотильщики на току — напротив друг друга. Теперь стена не мешала им. От вида крови, выступившей на спине казака, они озверели и били смертным боем.

Звенигора извивался, как уж. Сцепив зубы, чтобы не кричать, только глухо стонал.

Али хватал купца за руки, кричал:

— Ага, кто мне заплатит за невольника? Они же забьют его насмерть!..

Дончак внезапно оттолкнул Али и упал на окровавленного Звенигору, закрывая его своим телом. Сермяга свалилась у него с плеч. Несколько ударов сразу провели багровые полосы на белой спине. Хозяин кинулся к нему, чтоб оттащить: может пропасть ни за что такой сильный раб! Но тут вмешался турок. Он уже надел тюрбан и мрачно наблюдал, как избивают невольника.

— Осман! Кемаль! Хватит! Вы забьёте его до смерти. Оставьте немного и для меня. Я куплю его… И этого тоже, — показал он на дончака. — Сколько они стоят?

Телохранители опустили плётки, отошли, переводя дыхание.