Инь vs Янь. Книга 2. - Галина Валентиновна Чередий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хм. Свалить? — Амалия шагнула ближе, и каблуки звонко цокнули по каменному полу заставляя меня поморщиться.
— Ага, свалить. Уйти, убраться на хрен, исчезнуть с горизонта, — подтвердила я, продолжая размышлять о склонности к гигантизму некоторых личностей.
— То есть ты смеешь указывать мне на дверь, смертная? — в ее голосе достаточно угрозы, чтобы обратить нормального человека в заику. Но после моего последнего опыты общения с Рамзиным это ерунда. Ей бы взять у него мастер класс по устрашающему рычанию.
— Чего тебе на нее указывать. Ты и сама дорогу знаешь, — отмахиваюсь я и начинаю подниматься. Желудок по-прежнему сжат как в кулаке и ощущения паршивые.
— Не думаю, что я уйду. Я ведь тогда пропущу тот момент, как ты тут будешь ползать и корчиться, а я не хотела бы лишаться этого удовольствия, — женщина усмехается, похоже, вся ее злость испарилась. Но самое удивительное то, что она подходит вплотную и, подхватив под мышки, резко поднимает меня с неожиданной для такого хрупкого сложения силой.
Я шокировано вскидываю глаза, но она даже не смотрит на меня, а просто подтаскивает к желанной раковине и наклоняет, как непослушного ребенка, продолжая придерживать.
— Умойся и прополощи рот, смертная. И поторопись, еда остывает, — отдает указание она.
При упоминании пищи у меня опять узлом сводит нутро, и я плююсь водой, что успела набрать в рот.
— Я не буду есть! — пытаюсь выпрямиться, но она не дает.
— Будешь, — спокойно отвечает Амалия.
— Издеваешься? Не буду! Я не могу! — продолжаю я возражать, отплевываясь от холодной воды.
— Ты должна. Иначе может стать только хуже, — она сует мне в руки полотенце и волочит к выходу из ванной.
— Садись, — она останавливается около кресла в гостиной. Оно настолько глубокое, что я в нем почти утопаю. — Я сейчас принесу тебе поесть.
— Ты что же, предлагаешь мне в таком положении есть? — возмущаюсь я.
— Готова сесть за стол? — насмешливо спрашивает она.
— Готова, — я стараюсь подняться, но понимаю, что ноги не держат, а желудок опять сжимает спазм. И причем в этот раз голодный.
Амалия разворачивается и уходит на кухню. Возвращается с полной тарелкой чего-то похожего на лазанью и аккуратно подает мне.
— Что это? — придираюсь я, хотя пахнет просто божественно.
— Все, в чем ты нуждаешься прямо сейчас, смертная. И изволь это съесть без остатка, иначе я в тебя силой это затолкаю.
Ничего себе «приятного аппетита»! Амалия усаживается в кресло напротив с неестественно прямой спиной и следит за мной пристальным орлиным взором.
— Вообще-то я хотела бы поговорить и получить ответы на многие вопросы, — бурчу я, прожевав первый кусочек потрясающего кулинарного творения.
— Я тоже! — бесстрастно отвечает она. — Но вначале…
И она повелительно указывает на мою тарелку. Я подчиняюсь, но ухмыляюсь про себя. В самом деле ей что, сказали, что она неподражаема в роли строгой воспиталки детсада, что она так старается? Мне ни за что в жизни не съесть все, что на этой тарелке, так что ее ждет разочарование.
Однако уже через десять минут моя тарелка пуста, и я совсем не чувствую себя готовой лопнуть пополам. Амалия забирает ее и возвращается с кухни обратно с кружкой какого-то травяного пойла.
— Я не хочу такое пить, — кривлюсь я, понюхав.
— От кого ты понесла, смертная? — прерывает меня Амалия, и ее лицо снова хищная маска.
— Чего я сделала? — не понимаю я.
— Твое дитя. Кто его отец?
Я пристально смотрю на женщину, которая сейчас выглядит одновременно и потрясающе, и до усрачки пугающе. Она буквально застыла в ожидании, напряженная, изящная, но при этом смертельно опасная. Как великолепный, дорого украшенный кинжал, прекрасное произведение искусства, но при этом и безжалостный инструмент для убийства. И я осознаю в этот момент, что от правильности моего ответа будет зависеть, сделаю ли я следующий вздох.
Конечно, очень хочется, заикаясь, спросить, какое-такое дитя, и я уже открываю рот, но тут же его захлопываю. Мне же не пятнадцать, чтобы спрашивать такие вещи, а тем более учитывая последние события. Ясное дело, что я думала о последствиях нашего с Рамзиным пребывания на том гребаном острове. Просто пока не разобралась вообще, в каком я нахожусь положении и что с этим делать, задвинула страх перед беременностью подальше вглубь. Просто она может быть, а может и не быть, а у меня есть проблемы более актуальные и реально существующие.
Поэтому хоть прямой вопрос от Амалии и не был для меня шокирующим откровением, но думать об этом со всей ясностью в данный момент я не совсем была готова. И встречный вопрос тоже тут же напрашивался. Даже два. И если с тем, что, откуда узнала — это более-менее понятно, наверняка Глава растрепал, в каком экзотичном виде застал меня с Игорьком… Хотя стоп. Если бы он ей это рассказал, то вопрос «от кого» она бы сейчас не задавала. Или она его ревнует и не верит на слово и решила меня проверить на вшивость? Кто его знает, что у них тут за отношения? Авось, я испугаюсь и расколюсь. Но это не было главным интересующим меня. Амалия спрашивала о ребенке, не предполагая, а точно утверждая, что он есть. И это при том, что тот самый Зрячий говорил прямо противоположное. И почему-то ей в отличие от него я сразу поверила.
— Зрячий сказал, никакого ребенка нет, — прищурившись, я не отводила взгляда от этой живой угрозы.
— Я спросила, кто тот, перед кем ты ноги раздвинула, смертная, а не о том, что сказал Зрячий, — в воздухе еще добавилось с десяток градусов напряжения.
В этот момент я совершенно четко поняла: ребенок — абсолютный свершившийся факт, и невольно положила руку на живот.
Злость — сухая, концентрированная — взорвалась в голове, как хренова химическая бомба, и отрава от нее устремилась к сердцу, откуда тяжелым потоком хлынула вниз, отравляя каждый уголок тела и души. Я вскочила из кресла, забыв о слабости, о присутствии Амалии, обо всем, кроме ощущения сокрушительного предательства. Ноги сами вынесли меня на балкон, и я, наклонилась вперед, намертво вцепилась в перила.
— Рамзин, ублюдок! — заорала что есть мочи. — Ты хренов проклятый подонок!
Я почувствовала себя раздавленной, использованной, обманутой. Да, я сама не ангелок по жизни, творила всякие непотребные вещи и часто превращала жизнь окружающих в ад. Да, Рамзин поступал со мной ужасно, постоянно помыкал и лишал свободы, и наши отношения изначально были уродливыми! Но твою же мать! У всего есть
