Претендент на царство - Валерий Рогов

Там, на плоской вершине, чуть ли не тысячу лет — от самого крещения Руси — примостился Троицкий монастырь, известный на всём великом окско-волжском пути, торговом и воинском, — к хазарам, булгарам, арабам и в Золотую Орду. Был этот Троицкий холм ещё и погостом, где хоронили монахов, иногда знатных граждан и изредка путников. Для рядовых же селян, чуть поодаль, в березовой роще, размещалось родовое кладбище, где под дубовыми крестами лежали землепашцы и ремесленники — в поколениях! Правда, к концу девятнадцатого столетия появились и именные могилы под белокаменными саркофагами с выбитыми именами, датами и евангельскими строками.

Ныне кладбище в берёзовой роще в полном запустении, в замшелости, и славится лишь одним: мухоморами необыкновенных размеров и красоты. Кроме красно-, фиолетово-, буропятнистых мухоморов, как заметила Наталья Дмитриевна, никакие другие грибы там не растут.

Вообще-то, в нынешних угасающих Гольцах вместо двух церквей с колокольнями на двух взгорьях — Княжеском и Троицком, радовавших взоры и путников, и местных жителей, слышимых на пол-Оки, особенно когда случались праздничные перезвоны, и взбудораженные, горделивые звонари устраивали вдохновенное соперничество — ох, какая колокольная симфония звучала в поднебесном окоёме во славу Господню! Однако при Советской власти на взгорьях утвердились два вознесенных к небу могильника, два кладбища: Успенское, вернее, Почётное — на Княжеском взгорье и Троицкое — для всех, в размерах старинного монастыря.

На Почётном, понятно, первыми были похоронены неистовые коммунары, комбедовцы, а затем уполномоченные, парторги, председатели колхозов и сельсоветов. Кстати, могилы коммунаров украшены чёрным мрамором с голицынских часовни и склепа, ну а все другие обустроены по-разному, согласно периодам советской истории, но обязательно с прижизненными фото и, естественно, без креста. Там же поставили и обелиск-стеллу воинам, погибшим в Третью Отечественную войну.

Я не оговорился. Во имя истины и восстановления исторической правды следует заметить: первой Отечественной войной у нас именовалась война против наполеоновского нашествия в 1812 года; второй — и именно это я хочу подчеркнуть — война против германского империализма, вознамерившегося отъять от России Украину, Прибалтику и другие территории, век спустя, хотя для большинства стран это была лишь Первая мировая война. Третьей Отечественной войной являлась битва с фашизмом в 1941–1945 годах, но для тех же Соединенных Штатов Америки, Великооритании, Франции и других, это была опять же всего лишь Вторая мировая война.

Мне думается, ради справедливости, во имя памяти всех, сражавшихся и умиравших за Отечество, эта историческая классификация исключительно важна, особенно сейчас, когда после поражения в Третьей мировой (40-летней «холодной войне») идёт, пока невидимая, четвёртая Отечественная война — за спасение Родины, за выживание всех православных, всех русских как нации.

Наталья Дмитриевна Ловчева рассказывала о двух взгорьях мёртвых — Почётном и Троицком — покорно, без возмущения, однако с убийственной иронией. И получалось: все великие социальные преобразования в Стране Советов завершились в конечном итоге очередным кладбищенским неравенством — и ничем больше…

Нет, не хотелось бы углубляться в эту тему. Не знаю, какими неведомыми путями пришли мы к демографической катастрофе, к повсеместному массовому вымиранию, особенно старших поколений. А ведь это те самые буйные, неистовые строители социализма, самого счастливого строя на земле — земного рая! И чем же обернулась вся их неподъёмная, невыносимая, немыслимая работа — запустением?.. дорогой в никуда?.. Да, великой трагедией!

Печально всё это сознавать. В самом деле, печально… Они ведь умели побеждать! Умели совершать невозможное. Умели всегда и во всём быть первыми…

Отчего же так банально всё кончилось? При нас, их потомках…Да, у тех, кто жил окрылённо, кто верил в чудеса, кто поступал мужественно, был самопожертвенным… Кто на развалинах Российской империи сумел воздвигнуть более величественное, величайшее государство — сверхдержаву! И отчего всё же она так постыдно, так позорно рухнула? По подлой воле всего лишь трёх недостойных её выкормышей?..

На кладбищах, не знаю, как у вас, а у меня наступает просветление, возникает непривычная ясность в мыслях, находятся ответы на те вопросы, которые казались неразрешимыми. Да, именно там я постиг ясный ответ на самый главный вопрос: отчего позорно рухнул великий Советский Союз и почему он никогда больше не возродится?

Сначала я понял, что он рухнул изнутри, и лишь потом рассыпался на суверенитеты. Но, однако же, по-че-му? Да просто потому, оказывается, что жили мы по ненависти. Да, по не-на-вис-ти… А ведь это и есть та дьявольская энергия, которая и горы сдвигает, и реки останавливает… Будто бы преобразует, а по существу разрушает. И прежде всего — человека, носителя ненависти.

Любой может представить, сколько энергии, скажем, в бешенстве. А ведь это — сгусток ненависти. Удерживать такую энергию долго нельзя — она испепеляет. Она опустошает полностью, исчерпывает до дна. Более того, обездушивает людей, превращает в механические существа — в рабов! в зверей! Да, именно так. Всех, абсолютно всех, кто живет по ненависти.

Между прочим, ненависть во всех своих проявлениях красива, и даже завораживает. Парадоксально, но факт, и при некрасивости красива! Но вот иссякают силы генерировать ненависть, и всё — пустота, злоба, мстительность. И прклятая смерть — без покаяния, без прощения…

Такие вот мысли частенько возникают у меня в «городах мёртвых» — на кладбищах. Знаю, и у многих других. Потому что неизменна и никогда, ни при каких обстоятельствах неотменима Божественная воля и заповедь Христа — от начала и до скончания века:

любите!.. любите!.. любите!..

Вызов Богу — ничто. Лишь красивые жесты. Да, красивые, гигантские мухоморы на грешных человеческих костях!

Мы стояли с Натальей Дмитриевной около уцелевших белокаменных столбов: когда-то они держали монастырские ворота. На одном из них сохранился створ — тяжелая чугунная вязь. Перед кладбищем топорщилась в ядовито-зеленой крапиве кирпичная груда порушенной Троицкой церкви.

За ней — хаотично, скученно располагались могилы в высоких и низких оградках, где узорчатые кресты соседствовали с звёздными пирамидками или гранитными плитами. Над ними по-весеннему кокетливо раскудрились берёзки; отливали малахитово-салатным блеском острозубчатые листочки на тугих стеблях зацветающих рябин; в ухоженных цветниках ласкали взор бархатисто-нежные, восторженно-детские анютины глазки.

Перед нами внизу в приречных лугах расстилался роскошный ромашковый ковёр; серебрилась ширь Оки; блистали зеркала утиных стариц, а напротив, на уровне глаз, распахнуто открывалось Княжеское взгорье с ландшафтным парком, спускавшимся к пустынному причалу. В неизмеримой дали вырисовывался дымчатый горизонт; а над всем этим, по окружности, возвышался бездонный аквамарин небесного купола, подёрнутый прозрачной кисеёй тающих облаков.

— Наверное, хорошо усопшим на такой высоте, — вырвалось у меня.

— Да, красты у нас замечательные, — согласилась Наталья Дмитриевна. — Взгляните: какой простор повсюду! А какие тут бывают закаты — не налюбуешься! — Вздохнув, погрустнела: — Только кому теперь радоваться? Усопшим, как вы выразились? Наверное. Однако полноценная жизнь угасла. Вообще, у меня такое ощущение, что в России всё кончилось.

Я промолчал, не согласившись с её пессимизмом, а она, опять вздохнув, заключила покорно и тихо:

— Ну вот, теперь можно и расстаться.

— А где могила вашего мужа?

— За церковью. Немного в стороне.

— Можно мне с вами пройти к ней?

— Пожалуйста, если желаете, — удивилась, пожала плечами она.

— Странное дело, — заметил я, когда мы пробирались по какой-то замысловато-ломанной линии между могильными оградами, — нигде в такой завершённости не представлены все основные фамилии данной местности, как на кладбищах.

Она обернулась и подозрительно взглянула на меня.

— Наверное. А вы, похоже, неслучайно пожаловали в наши края. Что же вас интересует? Какая фамилия?

— Меня действительно интересует одна фамилия, — признался я.

— Какая же?

— Чесенковы.

— Боже, как странно! — воскликнула Наталья Дмитриевна и осеклась. На её лице появилось выражение недоумения и даже страха. — Именно Чесенковы?

— Да, именно.

— Тогда вам надо идти на старое кладбище. Там много Чесенковых. А здесь, на Троицком, только одна Дарья Фёдоровна… — и осеклась.

— Это та учительница, которая хранила предание о Голицыных?

— Да-а, — неприветливо и сухо подтвердила она и возмущенно потребовала: — А, собственно говоря, что вам у нас нужно?