Эльфийский талисман. Повесть о двух городах - Николай Владимиров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да не страшно мне! — возмутился Юра. — Просто… Просто не получается. Знаешь, в тот день, когда мы лошадь с телегой нашли, я пробовал с Аней объясниться. Целую речь придумал, а как до дела дошло…
— Она мне рассказывала, — подтвердила Надя. — И про тот случай в лесу, и как ты за ней бегал перед поездкой…
— Так она меня слушать не хотела… — оправдывался Юра. — Я к ней подойду, пытаюсь… э-э… заговорить, а она только рукой махнёт. А знаешь, как красиво я мог бы за ней ухаживать! Я ей столько комплиментов придумал…
Тем временем шедший по стрежню караван обгонял огромный, составленный из многих звеньев плот. Тут и там, прямо на плоту стояли домики, у длинных рулевых вёсел дежурили плотовщики, на сбитых из жердей вышках крутились знакомые москвичам флюгера. Посередине, за изгородями паслись коровы и овцы — для них были заготовлены стога сена. В голове плота кто-то соорудил плавучий сад, прямо на брёвнах насыпав грядки, посадив цветы и молоденькие деревья.
— Юр! — снова начала Надя. — Только, пожалуйста, не обижайся. Хочешь, я тебя от заикания вылечу?..
— Разве это… э-э… возможно?.. — не поверил Юра собственным ушам.
— Ты просто боишься показаться кому-то смешным, — продолжала девушка. — А на самом деле… Пойми, Юр! Окружающие по большому счёту заняты только собой, и им нет дела до того, что ты говоришь, как выглядишь, заикаешься или нет… Как только ты это поймёшь, всё остальное будет просто…
— Да не боюсь я, Надь!.. — в сердцах Юра даже ударил кулаком по перилам. — Тысячу раз тебе говорил… Ну, просто!.. Просто, получается у меня так…
Махнув в сердцах рукой, он отошёл к противоположному борту. Огромный плот остался позади, а на берегу начал вырисовываться тонкий силуэт поднимающейся выше облаков башни.
Глава пятая
Маленький урок космографии
Оказалось, что предстоящая вылазка в город — не простая прогулка подружек, уплетающих мороженное в уличном кафе под музыку в не разряжающемся телефоне. Для девушки из правящего дома та Кано это была сложная, заранее спланированная операция, в которой, как минимум, должны были участвовать: её милость Ирику Осонахи, старшая из трёх дочерей осконского эгля; Анечка Коростелькова, почётная гостья из Москвы; не просто Корсу, а госпожа Корсу, камеристка её милости; а заодно и госпожа Ниету, камеристка московской гостьи; трое слуг, два кучера, «ходячий кошелёк» — пожилой лысоватый дядечка без кошелька, но с папкой для бумаг, пером и чернильницей, десяток воинов «в полном боевом» и три сержанта-жезлоносца службы эгльрами.
Передвигаться всей этой компании предстояло в открытом ландо под тентом, с гербом та Кано на низеньких лакированных дверцах и в похожей на сундук карете с окнами без стёкол. Исключение делалось для сержантов и воинов эскорта, имевших собственных лошадей. Встречные экипажи торопливо сворачивали в сторону, многочисленные прохожие приветствовали орнелийскую принцессу глубокими поклонами. Не привыкшую к подобным знакам внимания Анечку это откровенно смущало.
— А вот и океанский корабль, смотри! — привстав, Ирику подняла сложенный веер.
Анечка не смогла скрыть разочарования — пришвартованный в дальней части набережной парусник уступал размерами как «Титанику», так и «Куин Мери». Зато на Ирику, впервые видевшую океанское судно вблизи, он произвёл впечатление. Длина за полтораста метров, четыре сплошные палубы — вдоль двух верхних тянулись открытые галереи, поднимающаяся ступенькой двухъярусная надстройка на носу и окружённая балконами трехъярусная — на корме, семь мачт с нависшими над головой реями в паутине снастей. На кормовой надстройке вращался флюгер с похожими на стрекозиные крыльями.
Здесь было не менее многолюдно, чем на улицах города — поодаль отшвартовалось ещё одно судно, а за ним и третье. Вдоль набережной тянулись склады, крытые черепицей лабазы — навесы на столбах, в загонах пофыркивали разномастные лошади. Купцы в разрезных кафтанах, приказчики в коричневых жилетках с ремешками, мастеровые и плотники, несущие на плечах ящики с инструментом. Городовая, портовая и частная стража, различающаяся обмундированием, вооружением и пёстрыми значками. Матросы и грузчики со сплетёнными из ремней носилками, просто любопытствующие горожане. И, наконец, жулики и оборванцы всех мастей. Их гоняли — но нырнув в толпу в одном месте, спустя несколько минут они появлялись в другом.
Анечка обрадовалась, различив в толпе знакомую фигуру в кафтане цвета топлёного молока, при мече и в берете с тремя чёрно-серыми перьями. Привстав, москвичка помахала рукой.
— Миха!
Обернувшийся на зов младший Осонахи сорвал берет, вежливо поклонившись. Поклонилась и его свита — второго сына осконского эгля сопровождали сержант с жезлом, «ходячий кошелёк» и двое слуг.
Ландо орнелийской принцессы остановилось у сходен. Всадники спешились, корабельный стражник в подпоясанном алом халате и забавном шлеме с лепёшкой на макушке затрезвонил в колокол. Не прошло и трёх нитей — или десяти минут, если верить часам в мобильном телефоне, как на сходнях появился господин в чёрном халате с золотым узором и широкополой шляпе со свисающим на бок хвостиком. Господина сопровождала свита и охрана — как успела подметить Анечка, обходиться без того и другого местная знать просто не умела.
— Ваша Милость! — сорвав шляпу, господин в чёрном халате сложился чуть ли не пополам. — Какая честь и какое счастье. Перед вами ничтожный Штикале Ирмах, совладелец и капитан «Госпожи Пфартару» — судна, которое вы видите перед собой. Мои спутники, достойные айтерийские негоцианты оказали мне доверие, избрав сурани-капитаном нашего подкаравана. Но какая честь для нас. Не скажу за Айтери и Фаирту — наши страны лежат далеко за морем, и новости доходят до нас, увы, так поздно. Но в «Форуме Кирелиса», Крохане и Гельсе все только и говорят о красоте, учёности и благонравии старшей дочери осконского эгля.
— Даже в Крохане и Гельсе? — на щеках Ирику появились ямочки. — Не ожидала, что слухи о моей скромной персоне успели разнестись так далеко. Да, разрешите представить: Аню Викторовнахи Коростелькова (орнелийская принцесса переиначила Анечкино имя и отчество на вехтарийский лад), моя подруга и гостья нашего Дома.
— Ваша Милость! — снова поклонился господин Ирмах. — И вы, молодая госпожа. Тысяча, нет… Целый миллион извинений. Мне просто нет прощения. Я был настолько восхищён красотой алой розы, что не заметил рядом с ней не менее прекрасную, золотую…
Анечка потупила глаза. Сказанный на чужом языке комплимент был великолепен. Единственное, что её смущало — этот, говоривший с заметным акцентом расфранченный и, кажется, даже надушенный павлин был совсем
