Факел Геро. Часть 2 (СИ) - Астрович Ната

Гости были облачены в ионийские сборчатые хитоны* и накидки светлых тонов. Видимо, чтобы подчеркнуть разницу между варварскими народами и эллинами.

Майю оттеснили от двери, но те, кто только успел припасть к заветной щели, вдруг отпрянули — в комнату влетел симпосиарх, за ним с табличкой в руках бежал мальчик в пёстром хитоне. Оглядев притихшую толпу, симпосиарх сказал:

— Скоро подадут вино, и каждый из мужей выступит с приветственной речью. До начала речей в зал войдут гетеры, сядут на апоклинтру к своему гостю. Чтобы не запутаться, сверимся.

Мальчик передал распорядителю табличку, и тот начал выкрикивать имена девушек и гостей. Майя услышала, что к Идоменею на время симпосия приставлена гетера по прозвищу Кобылка. Это была высокая, белокурая, широкоплечая девушка с красивым, немного вытянутым лицом и густыми длинными волосами. Майя бросила завистливый взгляд на гетеру. Интересно, сколько она заплатила Нектарию, чтобы сидеть в ногах у господина Идоменея?

— Певица по имени Эгла, — голос симпосиарха вернул Майю к действительности.

— Она здесь, господин, — отозвалась Майя. Мужчина бросил недоуменный взгляд на одежду девушки, и та поспешила объяснить: — Это не я буду петь, а моя подруга, — она указала на приближающуюся Эглу.

Наряд Эглы мужчине тоже не понравился. Он, морщась, уточнил:

— Что она будет петь?

— Песню о вечерней звезде.

— Хорошо, её выход после акробатов.

— Она ещё станцует, — напомнила Майя.

— Что? Станцует? — переспросил мужчина и покачал головой. — Нет, у каждого артиста только один номер.

— Но господин агонотет обещал…

— Её танца нет в списках, — сверившись с табличкой, повторил симпосиарх.

К концу трапезы воздух в пиршественном зале настолько прогрелся, что прислужникам приказали унести жаровни. Одни рабы тут же ивовыми вениками смели мусор с пола, а другие — посыпали ковры засушенными цветочными лепестками. Каждому из гостей подали чашу с тёплой ароматной водой для ополаскивания рук.

Затем внесли корзины с венками: еловыми, из вечнозелёного плюща и падуба, чтобы каждый из пирующих мог украсить голову на свой вкус. Пока мужчины выбирали венки, в залу стайкой впорхнули гетеры в лёгких светлых одеяниях. Виночерпии, в зависимости от предпочтений, наполняли килики гостей различными винами: терпким бордовым со смолистым ароматом, солнечно янтарным с добавлением мёда, нежным светлым с пряными травами, лёгким белым с цитрусовой ноткой или с розовым маслом, сладким фруктовым, пенистым этого года и, для гурманов, разведённым морской водой.

Ароматы пиршественного зала были так сильны, что доносились до комнаты, в которой томились артисты. После того как гетеры вышли к гостям, места около двери стало больше, и Майя теперь не сводила глаз с господина Идоменея. Она пыталась прочесть по лицу мужчины, какое впечатление произвела сидящая на его апоклинтре гетера, но сновавшие туда-сюда рабы не давали ничего толком разглядеть.

— Благодарю за высокую честь — первым произнести речь на празднике, где собрались самые достойные жители этого Счастливого* города! — начал Идоменей. Он, в белом ионийском хитоне и накинутом поверх него белом же гиматии с красной меандровой* вышивкой по краю, стоял у алтаря с киликом в руке.

Присутствующие разразились криками:

— Говори, наш добрый гость!

— Мы слушаем тебя, Идоменей!

— Друзья, хочу обратиться к вам не как гость, а как брат, — продолжил оратор. — Разве мы не братья? Все мы, собравшиеся здесь? Разве не ведём род от одного предка — героя Иона*, сына Эллина?* Разве не говорим на одном языке, самом красивом из всех эллинских языков? Поэмы Гомера, сочинения Геродота, труды знаменитых философов — все они написаны на ионийском диалекте. Наши предки вышли из Аттики*, из самого сердца Эллады. Они основали множество городов и распространили наш язык и нашу культуру по всему миру. Мы, их потомки, не только сохранили традиции отцов, но и впитали в себя мудрость других народов, живущих бок о бок с нами, взяв от них самое лучшее. Даже здесь, на краю Ойкумены*, мы стараемся поддерживать с местным населением мирные отношения! Не с оружием, а с выгодными торговыми предложениями наши предки прибыли в эти края. Везде, где ступает нога ионийца, растут и богатеют города, возводятся храмы, шумят многолюдные агоры, проходят праздничные шествия, звучат музыка и песни. Ионийцы самые весёлые и жизнерадостные люди на Земле! Мы видим мир светлым и прекрасным, именно среди нашего народа всегда много выдающихся философов, поэтов, художников и скульпторов. Недаром мы прежде всех богов почитаем лучезарного Аполлона, покровителя муз.

— Ты хорошо сказал, Идоменей!

— Наш брат!

— Все ионийцы — братья, и должны поддерживать друг друга!

Присутствующие вновь одобрительно загомонили, поднимая килики с вином.

Идоменей, дождавшись, когда возгласы утихнут, плеснул немного из своего килика на горячие угли алтаря:

— Аполлону!

— Аполлону! — подхватили гости симпосия. — Нашему прекрасному златокудрому богу!

После возлияния в честь Аполлона к алтарю вышел следующий оратор.

Каждое выступление заканчивалось громкими одобрительными криками, шипели угли в алтаре, опустошались килики, с кувшинами на плече бегали мальчики-рабы, бесшумно переступая босыми ногами по застеленному толстым ковром полу. К окончанию торжественной части гости захмелели, стало шумно, гетеры, скинув верхнюю одежду, остались в прозрачных, ничего не скрывающих накидках, а некоторые девушки и вовсе полностью разделись.

Вскоре кифарист* тронул струны своего инструмента, голоса в зале стихли, к пирующими вышел рапсод.

Когда очередь дошла до акробатов, Эгла запаниковала:

— Я боюсь, — прошептала она дрожащим голосом. — Боюсь, что не смогу хорошо выступить сегодня.

— Успокойся, Эгла, — ответила ей подруга, хотя сама боролась с нервной дрожью. — Сколько раз ты пела, и всегда был успех.

Майя смотрела на акробатов, опасаясь пропустить окончание их выступления. Двое мужчин в треугольных набедренных повязках буквально жонглировали тремя нагими девушками с покрытыми блёстками телами, перебрасывая их друг другу.

— Теперь всё не так! — продолжала ныть Эгла. — Когда я была ребёнком, меня все хвалили и любили… Зачем мы пришли в этот город?..

Майя молчала, времени на споры не оставалось. Но Эглу надо успокоить, вселить в неё уверенность, поэтому девушка притянула подругу и зашептала в её ухо:

— Когда будешь выступать, смотри только на господина Идоменея, он никогда раньше не видел тебя и не слышал твоего пения. Ты красавица, Эгла, запомни это! Ни одна из присутствующих девушек тебе не ровня. Вон, посмотри на неё, — Майя кивком указала на Кобылку, которая спустила с плеч накидку, чтобы мужчина мог любоваться её грудью. — Знаешь, почему её так прозвали? У неё длинное лицо и лошадиные зубы, поэтому, скрывая свой недостаток, она никогда не улыбается.

— Зато блондинка, — возразила Эгла. — Тебе ли не знать, как наши мужчины падки на светловолосых.

Ответить Майя не успела. Выступление акробатов закончилось, парни вернулись в комнату, а девушки остались среди гостей. Подошла очередь Эглы.

Когда подруга запела, Майя закрыла глаза и до боли стиснула зубы: то ли от волнения, то ли по забывчивости Эгла начала не с той строфы. Неудачное вступление сломало ритм песни, и певице пришлось торопиться, чтобы пропеть все слова, а затем, наоборот, делать длительные паузы.

По совету подруги Эгла вся обратилась в сторону апоклинтры, где возлежал гость из Прекрасной Гавани. Она даже протягивала к нему руки во время выступления, но к её досаде, Кобылка постоянно склонялась к Идоменею, загораживая собой выступавшую.

Голос Эглы тоже не звучал так звонко, как прежде, он стал хрипловатым и ломким, ей не хватало дыхания, чтобы довести руладу до конца.

Майя оглядела зал. Некоторые гости из вежливости следили за выступлением, но большинство, не услышав ничего замечательного, предпочли беседовать в ожидании следующего артиста. Какой позор! Майя даже не смела думать о том, что будет дальше…